Елена Сазанович - Перевёрнутый мир
Я осторожно взял Чижика на руки. И мы вошли в дом.
Я огляделся. Это был мой дом. Здесь ничего не изменилось с момента моего побега. Я сел на старенький диван, он жалобно скрипнул. Это мой диван. И мое окно. И мои простенькие гипюровые занавески. И даже мой чайник в мелкий горошек, который бодро пыхтел на плите. И даже запах — зимних яблок и сушеных трав. Здесь все было моим. И все-таки я оставался чужим в этом доме. Вещи меня помнили. И только. Теперь они принадлежали другим хозяевам и, пожалуй, не жалели об этом.
Чужим здесь был, пожалуй, только плакат с моим нынешним изображением. А недалеко от моей суперменской физиономии висел маленький снимок. Я подошел вплотную к стене, чтобы получше его разглядеть. И даже не удивился. Это была фотография Марианны Кирилловны. Мне костюмерша никогда не дарила своих фоток. Этот снимок принадлежал Ростику. И я все понял.
Они были хорошо знакомы. И, возможно, там, в душном неврастеничном городе, она подолгу ему рассказывала о другом, совершенно другом мире. Где шумят вековые сосны, где в печке весело трещат дрова, где грибы маринуют в кадушках вместе с иголками и осенними листьями. Где свободными и счастливыми могут стать не только птицы. И Ростик не смог устоять перед моим свободным и счастливым миром. Как я когда-то не устоял перед его. Странным образом, сама того не подозревая и не желая, Марианна Кирилловна сумела перемешать наши судьбы, как колоду карт, запутать их, переставить местами. И нам лишь осталось все это оформить.
Я резко оглянулся. Ростик, как и я, неотрывно смотрел на фотографию костюмерши. И возможно, в очередной раз ее благодарил.
— Сейчас будем пить чай! — торжественно объявила Валька, разливая заварку с душистым чаем по моим синим чашкам.
— Может быть, вы хотите что-нибудь покрепче? — наконец подал голос Ростик и внимательно на меня посмотрел.
— Нет, не хочу, эти привычки остались в недавнем прошлом.
Он задумчиво кивнул. Он прекрасно понимал, через что я прошел. Я прекрасно понимал, через что прошел он.
— Ой, вам, наверно, показалось, что мы живем слишком просто, — тараторила Валька. — Я так просила Данечку сменить мебель. Купить что-нибудь посовременнее. Но он наотрез отказался. Он типичный аскет! Впрочем, пусть будет так, как он хочет, мне даже нравится.
Я вспомнил квартиру Ростика. Дорогая импортная мебель, встроенные шкафы, подвесные потолки, джакузи.
— Наверно, столичные артисты не привыкли к простоте? — не унималась Валька. — Там, говорят, дажа… дажакузи есть, — наконец она с трудом выдавила это слово. — Я до сих пор плохо понимаю, что это такое.
Она повернулась к мужу, словно за помощью. Тот в ответ только пожал плечами. Оказывается, этот лицемер, который не раз нежил свое холеное тело в блестящей ванне с гидромассажем, тоже не понимал. Он старательно делал вид, что кроме деревенской бани и березового веника других удовольствий не знал. Пришлось мне объяснять, что такое джакузи.
— Это ванна такая, с дырочками, из которых брызжет воздух. Получается воздушный массаж в воде.
— Здорово! — Валькины глаза загорелись, она посмотрела на Ростика, но тот не выдержал и скривился. Похоже, от джакузи у него осталось мало приятных воспоминаний, как и от утреннего похмелья.
Чай был действительно вкусный и оставлял привкус горьковатой мяты и холодка. Это я когда-то научил Вальку готовить такой чай.
— Это меня мой муж научил! — похвасталась Валька, увидев, как я наслаждаюсь ароматным напитком.
Я краем глаза заметил, как Ростик невольно сжал в кулак пальцы. Он все время настороженно ждал, что я скажу.
— Но, конечно, что вам наш чай! Простенький деревенский напиток из трав, которые мы сами собираем и сушим. Столичные артисты, наверно, в шикарных ресторанах обедают. У них такая интересная жизнь! Да? Ведь это кино! Аж не верится, настоящее кино! А вот Даничек терпеть кино не может. Даже телевизор редко включает. Он все время говорит, что хуже кино ничего нет. Он просто помешан на лесе. Говорит, что только лес настоящий. И мы должны жить в этом настоящем. Но иногда так хочется побывать в другом мире, а здесь этот мир можно увидеть только в кино. Ну почему, любимый, почему ты так не любишь кино? Его все любят. — Валька ласково прикоснулась к пальцам мужа.
Еще бы он его любил, усмехнулся я. И неожиданно сказал, неотрывно глядя на Ростика:
— Да, у нас очень интересная жизнь. И очень веселая. Я даже недавно чуть не наложил от радости на себя руки. Все как в кино.
Валька недоуменно захлопала рыжими ресницами. Она не понимала, шучу я или говорю серьезно.
— А одна девушка все-таки нашла силы покончить не только с кино, но и рассчитаться с жизнью. Ее звали Любаша. Красивое имя, и девушка была очень красивой и очень веселой, — безжалостно продолжал я, сверля своего двойника злым взглядом. Но ни один мускул не дрогнул на красивом лице Ростика. Его выдавала разве что смертельная бледность. И все-таки, с каких пор он научился так мужественно держаться, этот слабый, безвольный актеришка? Пожалуй, с тех самых, как все у меня украл.
— Не может быть! — Валька готова была расплакаться. Мир кино разрушался у нее на глазах.
— А мой лучший друг Лютик украл сценарий у хорошего парня, студента, — не унимался я. Мне доставляло удовольствие мучить и Ростика, и его любимую жену. — А потом напоил очень хорошую девушку, Риту, и не преминул воспользоваться ее состоянием, ее слабостью и неопытностью, пообещав главную роль в фильме. А Рита когда-то мечтала быть кинологом. Она обожала собак. А теперь она ничего не чувствует. Даже боли. Разве что научилась ненавидеть. И больше всего запах лютиков.
Ростик сидел, низко опустив голову и устремив свой неподвижный бессмысленный взгляд в чашку ароматного чая. Вообще, он выглядел несколько поглупевшим от благополучия. Равно как я поумневшим от череды неудач.
— А когда я сказал всю правду, меня признали сумасшедшим. И хотели упечь в психушку. — Я говорил дерзко, словно пытался обвинить во всем Ростика. Я не хотел брать вину на себя. — А спасла меня только жена.
Неожиданно мой голос дрогнул.
— Если бы не она… Я бы, пожалуй, погиб. Она мужественно терпела все мои безобразные выходки, пьянки, оскорбления. Я ведь даже чуть не сжег дотла наш дом. Она вытащила меня, полумертвого, с самого дна. Это удивительная женщина…
Ростик медленно поднял голову и удивленно на меня посмотрел. Похоже, из всех новостей его поразила именно эта. К предательству, подлости и даже смерти в том мире он был готов. Но только не к благородству. Похоже, он знал другую Вику, холодную, надменную железную леди, которая пыталась спасти их брак разве что нравоучениями.
— У вас замечательная жена, — тихо сказала Валька и шмыгнула носом. — Я, пожалуй, столько бы терпеть не смогла. К счастью, у меня идеальный муж. А ваша жена вас, наверное, очень любит.
— Вот это я не знаю — кого она по-настоящему любит. — Я наклонился и погладил Чижика, клубочком свернувшегося у моих ног.
— Она именно вас любит, — неожиданно подал голос Ростик, неотрывно глядя на меня. — Не каждого вытаскивают с самого дна. Некоторые сами выкарабкиваются. Вам повезло.
— Да, мне очень повезло.
Валька от перевозбуждения вскочила с места. И заметалась по комнате, размахивая руками.
— Господи, это такая страшная жизнь в кино! А я так верила, что там здорово, весело. Джакузи, рестораны, верные друзья, счастливые влюбленные. Что все такие благородные и честные! Я так верила! Нет, Даничек тысячу раз прав, нужно выбросить этот дурацкий телевизор на помойку! — Валька со злостью пнула мой дряхлый телевизор ногой, словно он был во всем виноват.
Мне вдруг стало жаль и телевизор, и фильмы, которые были сделаны действительно многими замечательными людьми. И я театрально расхохотался, показав свои безукоризненные белые зубы. Как на плакате, который висел над Валькиным, вернее, моим диваном.
— Успокойтесь, Валя, я всего лишь рассказал идею нового сценария. Это все фантазия, выдумка, гротеск. Это всего лишь кино. А в кино действительно есть много замечательного и доброго. И его действительно не зря любят все. — Я вдруг поймал себя на мысли, что от всей души признаюсь в любви к кинематографу.
Валька в недоумении остановилась и поправила кружевную салфетку на телевизоре. А потом рассмеялась вслед за мной. Ее личико разрумянилось, глазки заблестели, а веснушки стали еще ярче. Она похорошела, Валька. И могла быть мне отличной женой.
Дверь широко распахнулась, и вместе со снегом и ветром в дом ворвался доктор Кнутов. Его щеки горели от холода, а глаза были влажными от ветра. На его кепке таяли снежинки.
— С первыми заморозками и с первым снегом, ребята! — весело приветствовал он нас и, сбросив добротное полупальто, удобно разместился за нашим столом и стал растирать красные продрогшие руки. — Ух, как у вас здорово. И чай горячий. Что может быть лучше чашки горячего чая в морозный вечер.
