Самсон Агаджанян - Опаленные крылья любви
Слушая все это, Умар понял, что он здесь чужой. Ему стало противно и тоскливо. Возникло даже желание встать и в знак протеста выйти, но, годами приученный к военной дисциплине, он заставил себя этого не делать. Когда Сафаров замолчал, министр посмотрел на Кархмазова. В его глазах Умар уловил чувство неловкости, но не более.
— Умар Анварович, по поводу полковника Юсупова мы пока повременим. Снять его с должности мы всегда успеем. На первое время ограничимся замечаниями, а там видно будет. А по поводу намаза, введенного им, то он согласован с Сафаровым. Думаю, от этого вреда не будет, а наоборот пользы будет больше. Как вы на это смотрите?
— Что касается намаза, я не возражаю, но должно быть твердо оговорено, что при объявлении боевой тревоги в час намаза молитва должна быть прекращена. В отношении полковника Юсупова я категорически возражаю. Если он останется командовать полком, то окончательно развалит его. В докладе я не указал о его злоупотреблениях, но сейчас вынужден об этом сказать. В день проверки в полк было обнаружено отсутствие роты. Я спросил у полковника Юсупова, где находится рота. Он, не мигая, нагло соврал, что рота на полевых занятиях. Я послал подполковника Матвеева, чтобы он проконтролировал, как организованы занятия в роте. По возвращении Матвеев доложил, что рота в полном составе работает на хлопковой плантации полковника Юсупова.
Министр, опустив голову, молча слушал своего заместителя, и когда тот замолчал, чтобы предотвратить новую полемику между своими замами, он отпустил Кархмазова, оставшись наедине с Сафаровым.
Умар вышел от министра более чем неудовлетворенный. Он понял, что министр без благословения своего заместителя Сафарова решение о снятии с должности полковника Юсупова не примет.
После обеда к нему вошел его заместитель полковник Максимов и положил перед генералом заново отпечатанное Заключение инспекционной комиссии. Умар прочитал и в сердцах отбросил его от себя. В Заключении ни одного слова не было сказано об истинном состоянии дел в Бухарском военном округе, а наоборот, говорилось о положительных достижениях округа. А о полковнике Юсупове вообще речи не шло, словно его полк не подвергался проверке.
— В таком варианте подписывать не буду.
— Умар Анварович, дружеский вам совет: подписывайте. Так лучше будет для вас.
— Да я скорее уволюсь, чем поставлю под этим свою подпись!
— Я думаю, кое-кто будет этому рад. Прежде чем зайти к вам, меня вызвал министр и лично попросил, чтобы я убедил вас подписать. Надо подписать.
— Я сказал «нет»! — резко произнес Кархмазов.
Полковник Максимов молча забрал со стола папку, вышел. Через полчаса Умара вызвали к министру. Он вошел и молча встал у двери. Министр пригласил его сесть.
— Умар Анварович, я пригласил вас по поводу вашего отказа подписать Заключение. Я прекрасно понимаю причину вашего отказа, но если я утвержу Заключение в первоначальном варианте, меня в президентской команде правильно не поймут. Они вправе задать мне вопрос, мол, чем ты, генерал, со своими подчиненными занят? Почему на таком низком уровне находится боеготовность целого военного округа, граничащего с Афганистаном? Ты сам прекрасно понимаешь, что за этими вопросами незамедлительно последуют соответствующие оргвыводы и в первую очередь это коснется нас двоих. Я очень высоко ценю твой принципиальный подход к этому вопросу, но ты должен понять меня. В армии — я хозяин, а в глазах президентского окружения я рядовая пешка. Да, Умар Анварович, к сожалению, это горькая правда. Мои погоны для них ровным счетом ничего не значат. Ты еще не успел вернуться в Ташкент, а сверху уже стали раздаваться звонки…
Умар, опустив голову, молча слушал министра и когда тот замолчал, встал.
— Товарищ генерал-полковник, я прошел Афганистан. Видел, как из-за таких бездарных командиров, как Юсупов, гибли солдаты. Я вас прекрасно понимаю, но не могу изменить свое решение. Командир дивизии генерал Саидов и командир полка полковник Юсупов должны быть сняты с занимаемых должностей, и если мы сейчас этого не сделаем, то в глазах всей армии упадет авторитет министерства обороны. В войсках от нас ждут решительных действий. Я знаю, что вам трудно принять такое решение, но другого выхода у нас нет.
Министр грустно посмотрел на него.
— Умар Анварович, я с тобой полностью согласен. Они заслуживают наказания, но есть одно «но» и с ним я вынужден считаться. Если мы пойдем в лобовую атаку, наживем недругов и лишимся своих должностей. Прошу тебя, не горячись, Будь мудрее. Завтра жду твоего решения. Думаю, ты поймешь меня.
— Товарищ генерал-полковник, я скорее напишу рапорт на увольнение, чем на это пойду!
Байбагулов строго посмотрел на него. Слова Кархмазова задели его и он резко бросил:
— Генерал, чтобы написать рапорт, ума много не надо. И словами не разбрасывайся! Советую хорошенько подумать.
Вечером, когда вернулся Умар, Наташа сразу поняла, что он чем-то расстроен. Когда сели ужинать, Умар почти не притронулся к еде. Не дождавшись, когда он заговорит, она сама спросила:
— Плохи дела?
— Хуже некуда.
Наташа достала из холодильника бутылку водки, налила полный фужер, поставила перед ним.
— Выпей.
Он хмуро посмотрел на нее, молча отодвинул водку в сторону. Она вновь подвинула ему фужер.
— Выпей. Полегчает.
— Водкой душевную боль не заглушишь.
— Интересно знать, что это за душевная боль у тебя? — недовольным голосом спросила она. — У мужчины должна быть только одна боль — когда ему жена изменяет. А если у тебя по работе неприятности, то без этого не бывает. На то и работа. Если не военная тайна, расскажи, может, я тебе чем-нибудь и помогу.
По лицу Умара скользнула горькая улыбка.
— Чем ты можешь мне помочь?
— Между прочим, я однажды прочла афоризм, только кому он принадлежит, не помню. Но смысл такой: «Когда сознание не подсказывает тебе, как ты должен поступить по отношению к праву или бесправию, спроси свою жену». Я пока не твоя жена, но помогу как другу. Рассказывай. Вдвоем нам легче будет кроссворд решить.
Он долго не хотел говорить, но незаметно Наташа втянула его в разговор. Когда он рассказал о беседе в кабинете министра обороны, она спокойно произнесла:
— Я думала, у тебя что-то более серьезное.
Умар удивленно посмотрел на нее и, задетый ее словами, повысил голос:
— Это, по-твоему, мелочь?! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? Я несу прямую ответственность за боеготовность армии, она на моих глазах разваливается, и я из-за двух нерадивых командиров, у которых «мохнатые лапы» на верхах, должен идти на попятную! Этому не бывать! В, бою не отступал, а здесь и подавно не отступлю. На карту поставлена моя честь. Ты можешь это понять?
Наташа обиделась.
— Ты непозволительным тоном разговариваешь со мной. Я этого не заслужила.
— Прости.
— Принимается. А теперь выслушай меня. Я, кроме добра, ничего тебе не желаю, и если ты дорожишь своей честью, то не подписывай. Пиши рапорт на увольнение, и мы уедем ко мне. У нас с тобой в Москве две большие, обставленные роскошной мебелью квартиры. Одну из них продадим, и нам с тобой до конца жизни хватит. Мало будет, у меня еще есть квартира в Волгограде. Мама свою квартиру на меня переписала. Кроме того, по наследству от Володиных родителей мне достались несколько антикварных предметов старины. Любой музей, а еще лучше, частные коллекционеры Их возьмут за баснословные деньги. У тебя есть любимая женщина. Материально ты будешь назависим. Скажи, разве тебе этого мало?
— Орел, летающий в облаках, видит дальше и больше, чем жук, ползающий в навозе. Ты хочешь, чтобы я, кадровый военный офицер, превратился в жука?
— Нет, я этого не хочу.
— Тогда я не могу отступиться от своих принципов.
— Вот-вот… Володя тоже жил со своими сумасбродными принципами. Для него честь во имя воинского долга была выше собственной жизни. Его нет и нет той Родины, которой он служил и за которую отдал жизнь. Ответь мне, во имя чего и ради чего нужна такая честь? Может, она кому-то и нужна, но только не мне. Поэтому пиши рапорт на увольнение и поедем ко мне в Москву. Здесь ты чужой.
— Можно подумать, что в Москве я свой, — хмуро отозвался он. — У меня нет желания превратиться в домашнего пенсионера.
— А тебе не обязательно дома сидеть. Если хочешь, можешь идти работать.
— Дворником?
— Грубо сказано. В Москве у меня есть связи. Я помогу тебе найти приличную работу.
— А может, мне пойти в ресторан швейцаром? Надену форму и Звезду Героя. Вот хохма будет! Народ со всей Москвы прибежит поглазеть на такого швейцара!
— Ты, дорогой мой, отстал от жизни. Москвичей этим уже не удивишь. Москва это тебе не Ташкент. Она и не такое видела.
— Вот поэтому и не хочу в Москву.
