Самсон Агаджанян - Опаленные крылья любви
— Соскучилась?
— Не то слово! Иди прими ванну, а я приготовлю чего-нибудь.
Из ванны Умар пошел на кухню, где Наташа накрывала стол.
— Тебе помочь?
— Нет. Я уже заканчиваю. Как командировка?
— Ничего хорошего.
— Почему?
— Это долгий разговор.
— А в двух словах?
— Очень плохо. Из головы не выходит один солдат…
Он рассказал про солдата Михайлова. Наташа, выслушав его, посоветовала:
— Ты переведи этих братьев в другую воинскую часть. Если они останутся у Юсупова, им житья не будет.
— Переведу их, а что от этого изменится?
— А ты перед министром обороны поставь вопрос, на каком основании командиры заставляют русских солдат петь по-узбекски?
— А на каком языке они должны петь?
— Как на каком? На русском.
— А в чьей армии русские солдаты служат?
— В узбекской.
— А тогда в честь чего они должны петь на русском, если служат в узбекской армии? У узбеков тоже есть свое самолюбие. Они хотят иметь свою национальную армию, которая бы разговаривала на своем родном языке.
— Выходит, и тебе придется учить узбекский?
— Да. По долгу службы я обязан знать узбекский. Уже четыре месяца я хожу к одной учительнице и беру у нее уроки.
— Молодая?
— Кто?
— Я про учительницу.
— Нет. Она на пенсии.
— Выучил?
— Немного стал понимать.
— А я бы его ни за что не осилила.
— Это тебе так кажется. При желании можно выучить любой язык. Вот послушай…
Он прочитал четверостишье на узбекском.
— Переведи, — попросила она.
Умар перевел:
От жизни до смерти — один только шаг.Любой из живых превращается в прах.Извечное Время — учитель жестокий.Но пользы немногим приносят уроки.
— Знаешь, кому принадлежат эти слова?
— Наверно, какому-то узбеку.
— Ты угадала. Это написал Алишер Навои. Ты что-нибудь из его произведений читала?
— Много про него слышала, а читать не читала.
— А знаешь, какое его полное имя?
Она отрицательно покачала головой.
— Алишер Навои Низамаддин Мир Алишер.
— Язык поломаешь!
— Для узбеков Навои что для русских Пушкин. На днях я в гостинице с удовольствием прочитал поэму «Фархад и Ширин»…
— Умарчнк, открой шампанское, — не дослушав его, попросила Наташа.
Он разлил шампанское по бокалам, подал ей и, пристально глядя ей в глаза, сказал:
— У тебя странно блестят глаза.
— Еще бы! — улыбнулась она. — Две недели ожидания… И не только глаза возбуждаются.
— Я не то имел в виду. В них что-то другое.
Она хотела рассказать о своей беременности, но, боясь сглазить, передумала и, влюбленно глядя на него, произнесла:
— В них одна только любовь к тебе, ничего другого нет.
В ответ он прижал ее к себе и, нежно целуя, прошептал:
— И я люблю тебя!
— Спасибо, Умарчик. Наверно, я тебя больше люблю, чем ты.
— А на каком основании ты так говоришь?
— Я не сомневаюсь в силе твоей любви, но у женщин она совсем другая, чем у мужчин.
— Я так не думаю.
Она улыбнулась, сделала маленький глоток шампанского, поставила бокал на стол.
— Ты не хочешь шампанского? — спросил Умар.
— Нет. Мне и так, без него, хорошо, а ты пей и не обращай на меня внимания.
— Нет. Завтра у меня доклад на военном совете и, с твоего разрешения, я хочу немного поработать. Ты не возражаешь?
— Возражаю. Еще как возражаю! После поцелуя можешь работать до утра.
Она взяла его за руку, повела в спальню. Когда он пришел в себя, время уже приближалось к утру и не было сил, чтобы по-настоящему сосредоточиться над докладом.
Утром за Умаром приехала служебная машина. Ровно в десять он явился на доклад к министру обороны. Войдя в его кабинет, кроме министра, он застал там и его заместителя генерал-лейтенанта Сафарова. Министр радушно пожал ему руку. Сафаров мельком бросил на него недружелюбный взгляд, отвернулся. Умар понял, что предстоит тяжелый разговор. Взаимоотношения между ним и Сафаровым всегда были не из лучших. Сафаров по образованию не был военным человеком, он пришел в министерство обороны из ЦК КПСС Узбекистана, где возглавлял идеологическую работу. С первых же дней их знакомства между ними словно пробежала черная кошка. Зная о дружеском расположении министра к Кархмазову, генерал Сафаров открыто не высказывал своего недружелюбия к чеченскому генералу, но у него давно созрела мысль выжить чужака из министерства обороны и на его место посадить своего человека. Умар об этом прекрасно знал и, как истинный кадровый военный, далекий от придворного интриганства, не придавал этому значения.
Он сел, открыл папку, достал объемистое Заключение инспекционной комиссии по итогам работы по войскам Бухарского военного округа и выжидательно посмотрел на министра. Министр кивнул.
— Докладывай.
Не заглядывая в доклад, Кархмазов рассказал о неудовлетворительном положении дел в войсках. Особое внимание обратил на низкую боеготовность десантного полка, которым командовал полковник Юсупов.
Министр явно был удручен услышанным.
— Умар Анварович, — подал голос генерал-лейтенант Сафаров, — мне кажется, что вы в своем докладе слишком предвзято подошли к боеготовности Бухарского военного округа. Месяц тому назад я там был, и у меня сложилось иное впечатление о полковнике Юсупове. Считаю, что десантный полк полковника Юсупова вполне боеспособен.
— Дилишад Урузбаевич, лично я так не думаю! Кроме того, оценка дана не только мною, но и всеми членами комиссии.
— Ну, допустим, в вопросе боеготовности Бухарского полка вы частично правы. А чем объяснить ваше негативное отношение к мероприятиям, которые проводил командир полка полковник Юсупов?
— Позвольте, товарищ генерал-лейтенант, уточнить, что вы имеете в виду, говоря о мероприятиях командира полка? — переходя на официальный тон, спросил Умар.
Сафаров укоризненно посмотрел на Кархмазова.
— Я думаю, вы и так догадались, о чем идет речь.
— Понял ваш намек. Я не возражаю, чтобы солдаты проводили намаз, но богослужение в армии не должно подрывать ее боеготовность.
— Намаз, Умар Анварович, не подрывает боеготовность армии, а наоборот, помогает укреплять боевой дух наших солдат.
— Товарищ генерал-лейтенант, о какой боеготовности можно вести речь, если командир полка отказался выполнять мой приказ поднять полк по боевой тревоге?
Сафаров, усмехнувшись, нравоучительно произнес:
— Когда у мусульманина молитвенный час намаза, его никто не имеет права тревожить. Такова воля Аллаха!
— А если в тот момент, когда полк совершает намаз, нападет враг? Как тогда быть? Продолжать молитву, пока им, как баранам, не перережут горло?
— Умар Анварович, у нас, узбеков, врагов нет. Мы народ миролюбивый, и у нас, в отличие от России, нет геополитических амбиций. Наша военная доктрина миролюбивая. Со всех сторон мы окружены доброжелательными соседями: на севере и западе — Казахстан, на юго-западе — Туркменистан, на юго-востоке — Таджикистан, а на северо-востоке — Киргизия. Неужели мы будем воевать со своими единоверными братьями?
— Вы, товарищ генерал-лейтенант, забыли упомянуть Афганистан, который граничит на юге. Талибы наступают, и никто не может гарантировать, что они останутся вашими мирными соседями. Да и обстановка в Таджикистане, я бы сказал, не из мирных.
— Я так не думаю…
Министр обороны, опустив голову, молча слушал полемику между своими заместителями. Он был на стороне генерала Кархмазова, но, побаиваясь Сафарова, у которого были большие родственные связи в окружении президента Каримова, решил не вмешиваться, подождать, когда они наговорятся. Сафаров все сильнее раздражался. Кархмазов упорно не желал с ним соглашаться, особенно по вопросу снятия с должности командира Бухарского десантного полка. Сафаров категорически возражал и пытался доказать министру, что генерал Кархмазов предвзято подошел к этому вопросу. Байбагулов, молча выслушав доводы своих замов, задал вопрос Кархмазову:
— Умар Анварович, допустим, мы снимем полковника Юсупова, а кого поставим взамен?
— Товарищ генерал-полковник, есть много прекрасных волевых и способных офицеров. В дивизии помощником начальника штаба работает подполковник Матвеев, я бы его порекомендовал…
— Нет! — не дожидаясь реакции министра, резко произнес Сафаров. — Нам нужно укреплять свои национальные кадры, — он повернулся к министру и неожиданно для Умара, заговорил по-узбекски.
Умару стало неприятно. Демонстративно отвернувшись, он стал смотреть на портрет Каримова. Но когда речь зашла о нем, Умар насторожился (по-узбекски он все-таки понимал). Сафаров доказывал министру, что нельзя идти на поводу у чеченского генерала, мол, пусть он свои порядки устанавливает в своей Чечне и что нельзя наказывать зятя зам. генерального прокурора республики. Иначе наживешь себе врагов.
