Екатерина Завершнева - Высотка
(Их поступь легка, как белая ночь // их лица светлы, они чувствуют дождь // карнизов и крыш // и так хочется прыгнуть в открытый пролет // но уже утро зевает из окон, утро встает // cпи, малыш.)
На последний экзамен Митька подкатывает меня прямо ко входу на психфак. Навстречу Акис, за ручку с сероглазой девочкой. Здоровается, заговорщицки подмигивает. Это твой новый бандит, о котором все говорят? Не похож вроде на бандита, откуда взялся? Смотритесь вы прекрасно, Аська, даже если ты будешь все отрицать. Меня не проведешь!
(А год назад утверждал, что я прекрасно смотрюсь рядом с чудовищем… Как быстро у людей вкусы меняются!)
Акис два месяца женат на сероглазой, поэтому светел и добр, на следующий курс перебирается без единого трояка, ну и я заодно. Значит, дадут стипу, а пока я подрабатываю техническим переводом в том самом журнале «PC Magazine», который до сих пор лежит на Митькином столе (и не потому, что бардак, а потому, что я его как подставку под горячее использую).
В журнал Петя устроил. Пробный текст перевела сносно, взяли на испытательный срок. Петька потешается, правя мои опусы, поскольку терминологию я изобретаю на ходу. «Two billion dollars» ничтоже сумняшеся превратила в «два биллиона». Представь себе фирмочку с оборотом в два биллиона долларов!.. Билл Гейтс отдыхает… Баев льет крокодиловы слезы… но в целом ты молоток, могло быть хуже.
Спасибо Пете, спасибо «PC Magazine», я опускаю в щель последний жеточник на метро и еду за гонораром. Если сейчас денег не дадут, чапать мне через всю Москву пешком, или штурмовать турникет под истеричные свистки дежурной по станции, или клянчить жетончик у добрых людей. «Золотой единый» почему-то потерял свою силу, не действует — баевские штучки, наверное.
Добрый дяденька редактор наскоро просматривает нашу с Петей работу, кладет в ящик стола, открывает другой и достает конверт. Ура! Ура! Значит, меня ждет слойка и батончик с райским наслаждением, а вечером Митя, Митька, Митяй.
Лето, я изжарен как котлета, мы все изжарены, живем на пляже в Серебряном бору. Кот продал бабушкин резной секретер, пропиваем (оказывается, у него бабушка в Москве! и чего он тогда по общагам мается? за компанию?). Сидим по горло в реке, в голове волшебные пивные пузырьки, мир определенно становится все лучше и лучше. Устроили конкурс нырков, кто техничней войдет в воду. Митька и Кот сплетают руки, я забираюсь на этот помост и, не удержавшись, плюхаюсь в воду, хватаясь за что придется. Клок есенинских волос остается в ладони, Баев аплодирует и советует Коту встать под водой на табуретку, чтобы уравновесить разницу в росте, иначе Митька быстро облысеет, а Кот нет, а это нечестно. На третьей попытке я весьма убедительно врезаюсь головой в дно, прыжок засчитан и мы приступаем к водному волейболу.
Маленький полосатый мячик порхает над водой, Митька бросается за ним, демонстрируя шумный, но далекий от классического образца баттерфляй (Баев говорит — стиль «бешеный кашалот», новинка сезона). Кот покатывается со смеху и сообщает мне доверительно — он еще и не так может, если перестанет дурить, у него же по плаванию разряд и целая коллекция медалек за академичку. За что? переспрашиваю я, Кот смотрит на меня с жалостью — женщина, что с нее взять.
Женщина — впервые это слово не режет слух
и когда он снимал через голову футболку
(через голову, Ася, ты бы еще сказала, двумя руками
это называется — язык отнялся, да?)
я смотрела, оглушенная
не понимая, что со мной происходит
раньше ничего подобного
я бы и смотреть не стала
тонкая мужская талия, пропорционально развитый торс
и придет же в голову — торс, да еще пропорциональный
откуда выскочило, из какого словаря
потому что без головы, как у Ники Самофракийской
пока футболка не снята, еще один стоп-кадр
пока он не видит, что я — вижу
чувствуя все, что положено чувствовать
плюс какую-то растерянность
смотрю и не могу отвести взгляд
понимая, что проиграла на старте
(а фору тебе выдали будь здоров
и то не помогло)
говорю себе — ты больше не первая
ты всего лишь самая красивая девушка Москвы
и Московской области
обыкновенная девушка, каких много
что ты здесь делаешь, такая сякая немазаная
рядом с ним?
мед и масло июльского полдня
растекающегося по плечам
как у тех юношей
которые боролись друг с другом на палестре
чернофигурные, неуязвимые
выскальзывающие из захвата, привычные к наготе
к играм на открытом воздухе
в меловой пыли, в песке, под дельфийским солнцем
свободные по праву рождения
как ласточки в нарисованных
голубых небесах
(а ты прикована к скале и ждешь, когда тебя сожрет кит вот она, твоя мифология)
все это я видела раньше, и не раз
but who knows where or when
в какой из своих прошлых жизней
которые сейчас отслаиваются одна за одной
волна за волной
(где видела? да в музее!
в залах с пятнадцатого по восемнадцатый
на экскурсии с десятым бэ
с ума можно сойти от твоих академических ассоциаций
взять и сойти с ума)
нечто подобное, наверное, пытался изобразить
товарищ Поликлет, сочиняя свой канон
и другие древнегреческие товарищи
когда-либо терзавшие мрамор
в поисках идеальной гармонии души и тела
(я правильно формулирую, Гарик?)
уверенная лепка, безупречный рельеф
белый песок, полотенце
и его мальчишеская улыбка
немного виноватая — да, я такой
но при чем тут это
айда в воду
(значит, он уже снял футболку, очнись, дурочка
отвернись, а то так недолго и покраснеть
ведь ты наконец-то освоила
этот нехитрый женский трюк?)
и потом, когда он бросил в меня тот мячик
я подумала — не слишком поспешно
умерь свой восторг, Ася Зверюшкина
покажи, что ты тоже не умеешь плавать
хоть ты умей сто раз — и под водой, и над
и дышать раз на четыре, как того требует
классический стиль кроль
промахнись, помедли немного
иначе сейчас тебя расшифруют
и твоя мертвая письменность, все эти значки и символы
запечатанные уста, закованные руки
и прочая культурологическая дребедень
разомкнется, разрешится в тонику
но ведь нам еще нужны диссонансы
нам нужны нестройные сочетания
чтобы не было так больно
от совершенных как космос пропроций
от бьющего в глаза античного солнца
обратившего тебя
в пепел
(ха! да ты влипла, бедняжка
вопреки всем правилам психотерапии
влипла, как та смертная, которая раздобыла свечу
подстерегла, увидела, обомлела
рука дрогнула и воск обжег его спящего
и он прекрасно все понял
еще бы, ты битый час на него глазела
раскрыв рот
пойди докажи теперь, что тебя посчитали зря что ты ничего такого не имела в виду
давай, заяви что-нибудь, ты же можешь
или язык отнялся?)
Я выхожу из космического ступора, в земной жизни это выражается в том, что я говорю как бы невзначай — а не пора ли по пиву, и мы вынимаем из заветной ямки охлажденное пиво и раскладываемся на берегу. Баев лениво поднимается, идет в сторону вышки; его тело цвета обожженной глины; на фоне густо-синего неба он еще темней и тоньше, еще легче; постояв на краю доски, отталкивается, летит; входит в воду как лезвие, без единого всплеска.
— Ух ты! — восхищается Митя, — Баев крут.
(Господи, кто такой Баев, где он?)
— Это что! — говорю я. — Видел бы ты, как он сиганул вниз головой в карьер, в прошлом году, и не выплывал… Я уж думала, мы его потеряли…
Потеряли, позабыли, кто есть кто
похерили сострадание, осторожность, что там еще
but then who cares, baby
сause we may not be here tomorrow, no
я же говорил, это игры опасные и вполне предсказуемые
не думать о белой обезьяне
а разность потенциалов растет
вольтова дуга при таком раскладе явление неизбежное
а тут еще лифт застрял и ни с места
под его футболкой безразмерное сердце
колотится просится на волю
лает, поскуливает, хоть раз в жизни
отпустите с поводка
расстояние испаряется, как капля воды
на раскаленном листе железа
губы пересохли, хочется пить
(и пиво дает о себе знать, две бутылки
что же мне теперь делать, терпеть?
куда деваться с этой подводной лодки?)
нашарили кнопку вызова
охрипший со сна диспетчер посоветовал не паниковать
