Екатерина Завершнева - Высотка
Я в каком-то смысле понимаю наших девушек. Митька в любой момент может свой фан-клуб открывать, ничего особенно для этого не делая. На него после развода знаешь какая очередь выстроилась!.. А тут ты со своими методами… и еще удивляешься, почему не все с тобой приветливы…
В общем, они с Ксюхой погуляли для виду месяца два и поженились. Ксюхины родители в ярости были, но, поскольку они люди интеллигентные, виду не подавали. Тактику избрали сложную, но верную — они Митьку как-то исподтишка хотели дискредитировать, что ли. Отправили их в свадебное путешествие с шиком — в Париж на Рождество, потом Берлин, Вена, от сессии справками отмазали. Митяй приехал растерянный, уже понял, чем пахнет.
Дальше больше. Родители комнату выделили, машина у Ксюхи с шестнадцати лет своя, и пошло-поехало. Запросы у девочки не детские, она привыкла, что папа платит за все. Ладно папа, он еще ничего, нормальный мужик. А мамаша при каждом удобном случае Митьке тыкала, что он прихлебатель, у него поначалу за душой одна стипендия была. Потом Митька начал вагоны разгружать, уговорил Ксюху в общагу переселиться. Надо отдать ей должное, она согласилась, и как-то по-умному себя повела, с родителями не рассорилась. Год они тут прожили и ничего, как говорится, не предвещало…
И вот однажды папаша вычислил момент, когда их не было, и приехал. Попросил открыть комнату, хотел посмотреть, как дети живут. Я сначала не давался, но вижу — он чуть не плачет. Солидный такой дядька в дорогущем пальто, шарфик шелковый, а на улице минус пятнадцать. Я и открыл, у меня запасной ключ есть, Митяй дал на случай… Угадай, на какой? Не угадала — он вообще ничего не теряет. На случай, если мне понадобится… Вот, ты уже и подумала!.. А речь идет всего-то о самоваре, да. Хожу кипяточком разжиться. Теперь вот ты на мою голову… Я сразу понял, как тебя в Митькиной комнате увидел — покоя нам больше не будет, никому.
Продолжаю. Папаша походил-походил и успокоился. А через неделю привезли они магнитофон, вот этот. Маменька мне заявляет с порога: Ксения без музыки не может, она десять лет на роялях обучалась, надежды подавала, а ваш иван безродный ее с толку сбил. И что он ей может дать, голодранец!.. Я ей отвечаю, что, мол, Ксения в МГУ сама поступила, учится, все в порядке, какие могут быть претензии к мужу-то? А маменька как заведется с полоборота: сама, сама, да она в жизни ничего сама не сделала, на одних репетиторов сколько ушло, ну и так далее. В общем, оставили и уехали. И что мне было делать?
Митя, конечно, подарочку не обрадовался, но на него общественность надавила, мол, тебе не надо, а нам еще как надо. Митька побузил и смирился. А тут папа стал новые вбрасывания готовить, которым Ксюха уже не смогла противостоять.
(Троянского коня ты привел, получается?)
Вроде того. Короче, через какое-то время Ксенька сообразила, что ей от жизни другого хочется. У Митяя на первом месте что — семейные ценности. Он вообще какой-то реликтовый — построить дом, посадить дерево, дети опять же. Ксенька приходила ко мне, жаловалась — какие дети, зачем вся эта лабуда, хозяйство… я еще свое от жизни не взяла… Девчонка, какой с нее спрос! Ей борщ варить неинтересно. Стирает он, посуду тоже он… Я ее ни разу за мытьем посуды не видел, может, плохо смотрел?
Быт в ГЗ — сама видишь, нравы простые. Учеба тоже штука не шибко увлекательная, чем девушке заняться? А тем временем Толик, который новый муж теперь, а в прошлом лучший друг Митяя, такая вот деталька, да, свою траншею копает, ходит кругами. Не хочу напраслину возводить, но у Ксюхи машина, квартира родительская, двойное гражданство, все дела, перспективная девочка, хоть и замужняя… Потом побоище это в Кузьминках. Ну и всякое другое, о чем Митя тогда и не догадывался.
Каша заварилась та еще. Митька в больнице лежит парализованный, и ему говорят, что такого размера инвалидную коляску трудновато найти будет. Ксюха тем временем как бы забыла про него, ну вот да, представь себе… Может, она решила, что он больше не встанет? Не знаю, я человек посторонний, но мне, ей-богу, странно было, что не она, а Элька ему в больницу бульоны носит…
(Куриные?)
Всякие. А когда Митяй из больницы вышел, тут многое обнаружилось, о чем и говорить-то не хочется. В общем, крутило его по-страшному, и если бы не Элька… Не знаю, как ей это удалось, но он, как видишь, обошелся без коляски. За какие-то полгода вернулся в спорт, что вообще уму не растяжимо. Однако кроме благодарности и прочего Митяй особых чувств к Эльке, похоже, не питает. Не знаю, наверное, так было не всегда, я даже подозреваю, что все у них было как надо, но сейчас… Короче, эта сказка, вопреки жанру святочного рассказа, свадьбой не закончится. Жаль, конечно — кроме Эльки никто его не выдержит и года, учти.
(Имя-то какое — Элька… И кстати, при чем тут я?!)
А разве не ты Эльке дорогу перебежала? Впрочем, это ваши женские дела. Ее зовут Оля, Олька. Лёха Бочкарев как-то брякнул, что все Ольги обязательно блондинки и дуры, исключения редки. Он к ней подъезжал, она отказала, ну Бочкарик и отомстил, как мог. А ее почему-то задело.
(И она перекрасилась?)
Нет, она исключение.
На этой невыносимо высокой ноте рассказ Кубика прерывается, потому что на пороге возник Петя со стаканом сметаны в руках.
— В столовке купил, стакан надо вернуть.
— Петя, тут Кубик про всех рассказывает. На очереди Кот — почему он, собственно, Кот?
— У него положение еще хуже моего. Я хотя бы Максим Максимыч, а он Александр Сергеевич Кошкин. Вы смеетесь, а человеку с этим жить. Так что он просто Кот.
— А Рижанка? Ее тоже зовут Фекла или как?
— Ее зовут Илона и она из Риги. Кот страшно гордится ее нордической наружностью, он и назвал.
— Она как раз блондинка. (Не могу отказать себе в удовольствии.) Вчера мы с Петькой сидели у Кота и ее вдруг понесло на тему «очевидное-невероятное», а Кот делал страшные рожи, чтобы не дай бог никто не засмеялся. Цитирую: Эйнштейн доказал, что мужчины состоят из кварков, а женщины — из антикварков…
— …что души нет, а есть одни рефлексы, — подхватывает Петя.
— …что земные полюса постепенно перемагничиваются, север на юг, юг на север, и в результате красного смещения Земли нас ждет конец света в 2012 году.
— Очень похоже, хотя все было не совсем так, — подтвердил Петя дипломатично.
— Когда мой друг Петя говорит, что все было не совсем так, он имеет ввиду, что все было совсем не так. Однако Рижанка не безнадежна, мы с ней успели найти общие темы. Я помогаю ей бесить Кота, держать его в спортивной форме. Сообща мы доводим его до кондиции. Хватит Коту кочевряжиться. Прошелся с девушкой вокруг ГЗ — женись, я так считаю.
— Ты бы свое искусство обратила на Баева, — советует Петя.
Мое терпение иссякло и я намереваюсь его поколотить. Некоторое время мы бегаем вокруг стола, потом я запираю его в угол и бью по голове «Теориями личности» Солсо. Основополагающий труд, увесистый, каждому психологу надо иметь в личной библиотеке.
— Интересное дело, а борщ кто варит? — спохватился Кубик.
— Елки-палки, я про него совсем забыла. Кубик, дай перцу, пойду всыплю Митьке.
— Поосторожнее с перцем. Я, может быть, не просто так сказки рассказывал.
А вот при Пете не надо было, ни к чему. Возмутилась, ответила невпопад и ушла без перца. Клиническая картина, можешь теперь не оправдываться, симптомы налицо. Осталось только борщ пересолить, или за меня это Митька сделает.
Почему сам-то не рассказал? Вот тебе и игры в прямоту. Утаил, затер, а все потому что Элька не случайный эпизод, она вроде Ксюхи — заноза, сразу не вытащишь. Или меня травмировать не хотел? Ну, на то у нас и аптечка психологическая, чтобы царапины и ссадины зеленкой замазывать. Заживет как на собаке.
Небо без луны
Прохладный, дождливый июнь, на нашем же градуснике ртуть потихоньку ползет вверх, уже пересекла красную отметку, уже субфебрильно. Я дозрела до ночных покатушек, и пусть Баев думает что хочет, раз остальные давно подумали и терять нам нечего.
(Я не сказала? У Митьки собственная «Ява», подержанная, но своя, и водительский стаж, еще с армии. Права такие, права сякие, можем водить грузовик, можем легковушку или мотоцикл — было бы что водить… А мне все равно на чем кататься, главное — Митька. Я сажусь, обнимаю его и еду. И слушаю Дженис.)
Trusting me, baby, и я верю — в счастливую Дженис, в несчастную Дженис, во все, что она мне говорит, в Митькину спину, за которой можно спрятаться от ветра, в ночную Москву, которая мне теперь нравится больше дневной, потому что она уже вдоль и поперек изъезжена, одомашнена, приручена…
Ночь лучше уже тем, что за нами нет чужих глаз, мы свободны; носимся по городу, оглашая спящие улицы бодрым дрдрдрдддддыдыдыыыы; возвращаемся под утро озябшие, вызываем лифт; долго стоим у двери, обнявшись, я не достаю ему даже до подбородка; Митя запахивает куртку и застегивает ее вместе с моей головой — спи, я посторожу; through all kind of weather, through everythin’ that we done, hey Bobby baby kept me from the cold; и никаких поцелуев; потом мы снимаем в предбаннике обувь, осторожно открываем дверь, Баев спит; садимся за стол, молча смотрим друг на друга час, другой; Баев открывает один глаз и говорит: купи ей хотя бы шлем, а то угробишь, а мне потом в инвалидной коляске катать, ты же не будешь, ты только на развалюхе своей, и засыпает; сидим, как загипнотизированные, которых некому извлечь из транса, бросили, ушли; до завтра, я зайду в шесть, нет, до сегодня, все-таки очень правильно гулять по ночам — не приходится потом ждать целый день.
