Энни Пру - Корабельные новости
— Опиши их, только с большими подробностями, чем в заметках о сексуальном насилии. — Куойл был неприветлив и сух.
— Да я могу писать о преступлениях хоть целый день. Только не о сексуальных штуках. — Он поджал губы. — По-моему, криминальная хроника и фотографии лучше раскроют мой потенциал.
«Интересно, какой именно потенциал?» — подумал Куойл. Вот он оказался на месте Терта Карда, с вечно прижатым к уху телефоном, просматривал статьи на компьютере, верстая страницы, отвозя законченную копию в типографию в бухте Миски. Когда вышла газета, он оторвал редакторскую страницу, на которой было написано: «Главный редактор: Р. Дж. Куойл», и отправил ее Партриджу.
Так и повелось: рассказы о грузовых судах, скованных льдами, спасательных командах, с воздуха снимающих моряка, который застрял в автоматических герметичных дверях, о дрейфующей корме траулера, расставшейся с основной частью после взрыва в машинном отделении, о танкере-рефрижераторе, отобранном у завода банком, о моряке, пропавшем во время непогоды с борта научного судна. О падении самолета и разливе нефти, о китах, запутавшихся в сетях, и незаконном сбросе отходов рыбоперерабатывающей промышленности в порту, о почетных наградах пожарникам и королевам красоты, о жестоких мужьях, утонувших мальчиках, пропавших и нашедшихся путешественниках, кораблях, ушедших на дно во время штормов, о лодке, раздавленной ледоколом, о победителях лотереи и краже мяса незаконно убитого лося.
Он послал копию криминального бюллетеня тетушке. Там говорилось о задержании миссис Мелвилл. Она была на Гавайях со стюардом с «Крепкой Крошки». Красавчик, лет на тридцать моложе хозяйки, носящий костюмы от Джорджо Армани и владеющий «Лексусом ЛС 400» и сотовым телефоном. Она призналась, что «сделала это ради любви». Стюард никак не прокомментировал ее слова.
Все это стало его повседневными заботами.
36 Смирительная рубашка
Смирительная рубашка: рубашка, сшитая из прочного полотна, такого, как холст или парусина, служащая для того, чтобы ограничивать подвижность человека с серьезными психическими расстройствами или буйнопомешанного, заключенного со склонностью к насилию и т. п. Некоторые из них притягивают руки к телу, некоторые позволяют продеть их в длинные зашитые рукава, которые потом завязываются на спине.
Северный полюс наклонился навстречу солнцу. Воздух наливался светом, и под ним на воде появлялся молочный налет фитопланктона в местах, где соленый Гольфстрим вливался в течение Лабрадора. Потоки воды образовывали сложную многослойную смесь Арктики и тропиков, где буйно развивались всевозможные бактерии, дрожжи, кремниевые водоросли, грибки и другие формы жизни. Все это двигалось, росло и размножалось.
Полдень пятницы. Куойл дома, переодевается в старую одежду. Смотрит в кухонное окно, ожидая появления ялика Джека. Пространство приобретает цвет радуги и мешает определять расстояние. Траулер ушел с рыбзавода. Скорее всего, направляется в сторону открытого моря, к Зловонным островам. Десять дней экипаж из четырнадцати человек будет тралить сеть и медленно затягивать ее обратно. Короткая вспышка восторга и возбуждения, когда на поверхность поднимается сеть с рыбой. Или разочарование. Потом снова бросать сеть и вытягивать ее. Потом починка сети. И все повторяется снова. И снова. И снова.
Появился ялик Джека, направляющегося к бухте Мучной Мешок. Завеса дождя сдвинулась на восток, оставив после себя голубые следы на небе. Куойл поднял трубку:
— Привет, Билли. Я пошел к Джеку. Вижу, как он подходит.
— Тебе только что звонили из Штатов. Я дал им твой номер, так что подожди пару минут, могут перезвонить. И еще: ходят слухи, что «Морская Песня» в следующем месяце собирается закрыть три рыбоперерабатывающих завода. Передал анонимный источник. Бухта Безымянная стоит в этом списке. Скажи об этом Джеку. Если это правда, то я не знаю, как люди будут там жить.
— Ты говорил с кем-нибудь из «Морской Песни»?
— Ха, у них там управляющий с лицом как морда у разбойничьей лошади. Он просто пошлет меня подальше, и все. Но мы попробуем.
Куойл подождал минут пять и уже взялся за дверную ручку, когда зазвонил телефон. В голосе Партриджа даже за тысячи километров слышалась грусть.
— Куойл? Куойл? Отвратительная связь! Слушай, ты знаешь об общественных волнениях?
— В некотором смысле, — сказал Куойл. — Здешние программы новостей отводят этой теме около десяти секунд. Похоже, дело плохо.
— Да уж, хуже некуда. Причем это не только в Лос-Анджелесе. Такое впечатление, что всю страну поразил какой-то вирус ярости. Люди хватаются за ружья чаще, чем смотрят на часы. Помнишь Эдну, литературного обработчика из «Рекордз»?
— Да, помню. За все время нашего знакомства она ни разу мне не улыбнулась.
— Улыбку Эдны надо было заслужить. Слушай, она только что мне звонила. У них в «Рекордз» произошла трагедия. В полдень в офис вошел один придурок с автоматом и убил Панча, Эла Каталога и еще троих или четверых наших. Ранил еще восемь человек.
— Боже! За что?
— Да тут целая история. Прямо декорации к сцене, которую можно назвать «Письмо к редактору». Не поверишь. Этот парень прислал анонимное письмо, в котором говорил, что мятежи и волнения необходимы для очищения системы и перераспределения материальных ценностей, а они его не напечатали. Вот он и пришел с автоматом. Эдна сказала, что ей спасло жизнь только то, что в тот момент, когда началась стрельба, она была под столом, искала упавшую скрепку. Помнишь, у нас всегда не хватало скрепок? Куойл, на прошлой неделе стреляли в Меркалию. Ты представляешь, какое здесь сумасшествие? Я как-то пошутил о жизни в Калифорнии, о лос-анджелесском стиле жизни. И вот, в ее ветровом стекле появились пулевые отверстия. Промазали на каких-то чертовых несколько сантиметров. Она напугана до смерти, а я тут шутки шучу. После того как позвонила Эдна, я понял, в каком жалком и убогом мире мы живем. Нигде нельзя укрыться от вероятности быть подстреленным или подожженным. А я смеялся! — Куойлу показалось, что он слышит, как плачет его друг на другой стороне континента. Или он снова смеется?
***В воздухе витал какой-то неуловимый аромат, заставивший его снова сделать глубокий вдох. Небо было цвета сочащейся из раны сукровицы. На дверях его «универсала» появились пузыри ржавчины. Останься он в Нью-Йорке, в Мокингберде, мог бы уже умереть.
Джек стоял в ялике и выбрасывал рыбу на мостки. Куойл натянул макинтош и резиновые перчатки, взял нож и рыбину. Вначале такой способ проведения редакторского совещания казался ему странным.
— Пока мы говорим, руки можно занять делом, — сказал Джек, выбираясь из ялика. — Меня всегда злило, когда пять или шесть взрослых мужиков сидят за столом и работают только языками. Вот они уходят, берут с собой бумажки, покачивают ногами и маются дурью со скрепками.
Куойлу не хотелось думать о скрепках. Он рассказал Джеку о стрелке из автомата, о выстреле на шоссе и волнениях.
— Все и так знают об уровне насилия в Штатах. Худшее, что может случиться с тобой здесь, — сказал он, — это кулачная драка или если кому-то придет в голову сбросить твою машину со скалы. — Дальше они работали в полном молчании.
Джек сказал, что рыба идет мелкая, в среднем два — два с половиной килограмма. Сейчас редко кому удавалось поймать рыбу более двадцати килограммов, хотя раньше рыбаки вылавливали огромных рыбин, под девяносто килограммов. Или того больше. Рыбу нещадно истребляли в течение двадцати лет, пока не истощились природные запасы. «Ведь истощились же», — говорил Джек, работая ножом.
— Знаешь, почему я не перестаю рыбачить? — сказал он, ловко вспарывая брюхо и выбрасывая внутренности, так и не вынимая сигареты из уголка рта. — Даже если бы я и захотел это сделать, мне больше не вернут лицензию на ловлю омаров и семги. Не знаю почему. Но мне больше всего нравится ловить омаров. А упустишь эту дурацкую лицензию хоть на один год — можешь распрощаться с ней навсегда.
— Билли просил передать, что ходят слухи о закрытии трех рыбоперерабатывающих заводов в следующем месяце. Говорит, слышал, что Безымянный на очереди.
— Боже! Только подумаешь, что хуже быть не может, — пожалуйста, становится еще хуже! Вся эта история с перераспределением квот на рыболовство просто нелепа! Можно подумать, что рыба — это картошка. Подходи к любому ряду и выкапывай! Если нет рыбы, ты ее не поймаешь, если не поймаешь — не переработаешь и не продашь. А не продашь — ни тебе, ни другим жить будет не на что. Что за дурацкие правила? Их никто не понимает. Вот и приходится терпеть, сжав зубы. Они говорят, мол, слишком много местных рыбаков на слишком малое количество рыбы. Да? А куда же делась рыба-то? Русские да французы повылавливали? А еще есть японцы, западные немцы, восточные немцы, поляки, португальцы, англичане, испанцы, румыны, болгары, или как их теперь там называют? Как наложили ограничения, так и перестало хватать прибрежной ловли. Как же рыба подойдет к берегу, если ее за пятьдесят, сто миль рефрижераторы уже всю повыгребали? А за двадцать миль у берега траулеры подобрали остатки? Что же остается рыбакам на прибрежной линии? — Он плюнул в воду. Наблюдал за тем, как Куойл неуклюже действовал ножом. — Ты понял, в чем тут дело. Ничего не отнять, не прибавить. Так что давай занимайся.
