Гектор Тобар - 33. В плену темноты
Через несколько дней чилийское правительство представило на суд общественности чертежи предполагаемой капсулы, раскрашенной в цвета национального флага и с броским названием на борту: ФЕНИКС. Феникс – крошечное созвездие в Южном полушарии, группа звезд в форме треугольника и восьмигранника – две простые фигуры, которые, соединившись, образуют птицу, восстающую, по греческой мифологии, из пепла. Для чилийского правительства название имело символический смысл: Чили сама по себе – страна, восстающая из пепла. С помощью этой капсулы чилийские рабочие с помощью чилийских технологий, подкрепленных верой чилийского народа, должны осуществить дерзновенную спасательную операцию, которая вдохнет в людей надежду спустя всего несколько месяцев после разрушительного землетрясения и цунами, унесших жизни тысяч невинных душ и погрузивших страну в траур. А подъем тридцати трех человек из глубин Земли на аппарате под названием «Феникс», раскрашенном в цвета национального флага, четко указывал на то, какой, по мнению чилийского правительства, эта спасательная операция должна была остаться в народной памяти: героическим, объединяющим подвигом, первые роли в котором принадлежали бы чилийским рабочим.
Правда, в греческой мифологии даже боги не лишены недостатков и подвластны тщеславию, гордыне, кровосмесительной страсти, мстительности и прочим хорошо знакомым нам человеческим порокам, кои в полной мере присутствовали и у людей, живущих взаперти на обрушившемся руднике «Сан-Хосе».
За несколько дней до 18 сентября, Дня независимости Чили, встал вопрос о том, как тридцать три чилийских патриота, заживо погребенных на руднике «Сан-Хосе», должны отпраздновать столь знаменательную дату? Несколько руководителей спасательной операции на поверхности предложили передать шахтерам вина. В конце концов, речь идет о главном празднике года, когда чилийцы семьями собираются за столом, празднуют и веселятся. И зрелище, как эти живые олицетворения национальной гордости поднимут бокалы в своей подземной тюрьме, наполнит сердца сограждан умиротворением и радостью. «Поначалу я тоже хотел передать им вино, – признался психолог Итурра. – Но доктора решительно возражали». Кое-кто из шахтеров считался запойным пьяницей, но они не пили уже более сорока дней. Таким образом, кризис абстиненции у них миновал: все тридцать три человека превратились в трезвенников. Словом, немного поразмыслив, психолог согласился, что передавать им вино – плохая идея. Примерно в то же время он столкнулся с очередным напоминанием о бесконечной битве, которую эти люди вели с болезненными пристрастиями. «Ко мне пришла мать одного из шахтеров и сообщила, что ее сын принимает наркотики. Родственникам было позволено самим собирать и отправлять посылки с личными вещами, одеждой и прочим, и вот кто-то умудрился спрятать в них незаконные вещества. Это были или марихуана, или кокаин, не знаю, что именно, но это не имело никакого значения. Я не мог допустить, чтобы внизу находились лица с измененным состоянием сознания». Итурра внес коррективы в процедуру формирования посылок, и передача наркотиков прекратилась. Что же касается вина на День независимости, то психолог заявил, что коридоры рудника – рабочее место, на котором алкоголь запрещен законом и здравым смыслом. Шахтеры внизу пришли к аналогичному заключению: большое спасибо, но вина нам не нужно, сказали они.
Впрочем, ради праздника горнякам должны были передать эмпанадас[59] и бифштекс, в качестве некоего подобия и предвкушения пира, который будет ждать их на поверхности. Сами же они по такому случаю написали поздравительное стихотворение президенту. «Но даже из-за этого Перри и Эдисон едва не подрались, поскольку у обоих были об этой поэме разные представления, – записал 16 сентября в своем дневнике Виктор Сеговия. – А потом на ноги вскочил Замора и разговор получился очень напряженным, на повышенных тонах, и из-за чего? Из-за стихов к двухсотлетнему юбилею страны. Ха-ха. Очень смешно».
Но обида и раздражение быстро улеглись, поскольку приготовления к юбилею совпали с превосходными новостями, полученными с поверхности: вторая стадия «плана Б» близилась к завершению. Утром 17 сентября к ним пробился бур, и теперь попавших в подземный капкан горняков и поверхность связывала сорокатрехсантиметровая скважина. Как только ее удастся расширить до семидесяти сантиметров, шахтеры окажутся на свободе. Если все пойдет хорошо, это случится уже через несколько недель. «Дела сдвинулись с мертвой точки и набрали хороший темп, что не может нас не радовать», – записал в своем дневнике Виктор Сеговия. На следующее утро, в День независимости, большинство мужчин подстриглись, приняли душ и переоделись в чистое, «как если бы мы были заключенными и в тюрьме наступил день свидания с родственниками».
А в большом мире праздничные мероприятия сопровождались бесконечным калейдоскопом их фотографий. Во время светового шоу на фронтон дворца Ла-Монеда в Сантьяго была спроецирована знаменитая двухэтажная надпись «Estamos bien en el Refugio»[60]. На руднике же шахтеры ели свои эмпанадас, запивая их кока-колой. Они подняли флаг, вновь спели национальный гимн и посмотрели, как Марио Сепульведа исполнил традиционный танец самакуэка, который был записан на пленку и показан всему Чили.
Единственный, кто предпочел не принимать участия в торжествах, стал Франклин Лобос, руководствовавшийся благой целью – «…избежать проблем с парнями, с которыми он в последнее время не ладил», как записал в своем дневнике Виктор. Среди шахтеров росло недовольство своим заточением, и в груди у Франклина поселился особо опасный зверь, который не прекращал рычать и бросаться на окружающих с самого момента обрушения. «Я всегда пребывал в дурном настроении, даже мои друзья подтвердят», – говорил он. Но чего большинство его товарищей не знали, так это того, что под свирепой наружностью душа Франклина с каждым днем становилась все мягче, и он поверил, что научился видеть и принимать себя таким, каков он есть на самом деле.
* * *До того как тридцать три шахтера, запертых на руднике «Сан-Хосе», обрели всемирную известность, только один из них уже изведал горький вкус славы. Карьера футбольной звезды неизменно манит молодых людей даже (или особенно) в таких провинциальных городках, как Копьяпо. Франклин Лобос снискал на этой стезе достаточно популярности, чтобы обзавестись прозвищем, причем не простым, а взрывоопасно воинственным и мужественным, – его прозвали Магической Пушкой за фантастическую способность поражать ворота противника со штрафных ударов. В начале 1980-х его даже пригласили в ряды национальной сборной Чили, где он получил право надеть красный свитер. Примерно в это же время он женился и обзавелся детьми, но никогда не чурался и не отказывал себе в женском обществе. Mujeres, mujeres, mujeres[61], говаривал он, вспоминая эти годы. Если ему приходила блажь прогуляться в нижнюю часть Копьяпо и купить себе выпивку, ему просто не давали этого сделать: «Франклин, пожалуйста, за наш счет! Позволь нам поставить стаканчик самому Магической Пушке!»
После того как ему исполнилось тридцать, карьера пошла на спад; впрочем, он протянул аж до тридцати девяти, то есть гораздо дольше многих футболистов: «Сначала у вас полно друзей, которые покупают вам все подряд, а потом – раз! – и нет никого. То вас окружают женщины, ловя каждое ваше слово и жест, – а потом они уходят к другому». Вслед за карьерой под откос пошел и брак. Он заставлял жену страдать от приступов хандры, дурного настроения и своих бесконечных измен, так что в качестве жеста доброй воли – и сострадания – развелся с ней по-настоящему, «с бумагами и всем прочим».
Магическая Пушка работал водителем такси и грузовика, а в возрасте пятидесяти двух лет оказался на исключительно опасном руднике «Сан-Хосе», чтобы помочь оплатить учебу дочери в колледже, той самой Каролине, чьи слезы у входа на шахту заставили прослезиться министра горнодобывающей промышленности, причем на людях. И теперь Каролина жила в лагере «Эсперанса» вместе со своей матерью, его бывшей женой Коралией. Сколько горя он ей причинил, а Коралия тем не менее приехала в истерзанный ветрами лагерь, приехала ради их взрослых детей и ради него, Франклина. Писала ли она ему любовные письма? Нет, она в этом смысле всегда была очень сдержанной. Она не хотела демонстрировать свои чувства. «Она просто говорила мне, чтобы я был осторожен, в таком вот духе», – но уже одно ее присутствие, та ежедневная вахта, которую она несла ради своего неверного, но сейчас угодившего в большую беду бывшего мужа, – сама по себе любовная поэма, причем не из последних. Ну и, наконец, племянники начали лоббистскую кампанию в ее пользу, канюча: дядя Франклин, тетя Коралия каждый день бывает здесь! Она очень беспокоится о тебе. И вот Франклин Лобос, Магическая Пушка, стал рассматривать возможность, которая показалась бы ему немыслимой 5 августа, когда он пришел на работу: помириться и начать жить со своей бывшей женой.
