Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
— Вы часто ходите в библиотеку? — расхрабрившись, спросила она.
— Всегда, если нужно спокойно позаниматься… Я так сосредоточен во время работы, что не выношу малейшего шума.
Он женат, у него дети, решила Жозефина. Надо будет побольше об этом узнать. Она уже думала, как бы поаккуратней спросить об этом, чтобы не показаться слишком любопытной, но тут он встал и сказал: «Я тут выхожу. Надеюсь, скоро увидимся».
И растерянно посмотрел на нее. Она кивнула, попрощалась, да, до скорого. Посмотрела ему вслед. Он шел, не оборачиваясь, словно не разбирая дороги, погруженный в себя.
Ей оставалось только пересесть на автобус, идущий в противоположном направлении. Забыла даже спросить, как его зовут. Он был не слишком расположен к беседе. Для человека, который снимается для журналов, он какой-то слишком хмурый.
У подъезда она увидела небольшую толпу. Сердце Жозефины упало: что-то с девочками. Она помчалась туда и, прорвавшись сквозь группу зевак, увидела мадам Бартийе и Макса, сидящих на ступеньках дома.
— Что случилось? — спросила она у соседки с третьего этажа, которая молча рассматривала их, скрестив руки на груди.
— Приходили судебные исполнители, опечатали квартиру. Теперь они должны уйти. Сильно задолжали квартплату.
— И куда же они пойдут?
Соседка пожала плечами. Она-то тут при чем? Объяснила, что происходит, и дело с концом. Жозефина подошла к мадам Бартийе, которая тихо плакала, понурив голову. Встретила сумрачный, безнадежный взгляд Макса.
— Вам есть куда пойти сегодня?
— Нет, — ответила мадам Бартийе.
— Но вы же не будете спать на улице?
— А где еще?
— Но они не имели права вот так вышвыривать вас! Тем более с ребенком.
— Ни капельки не постеснялись.
— Пойдемте ко мне. По крайней мере, на эту ночь…
Мадам Бартийе подняла голову и прошептала:
— Вы серьезно?
Жозефина кивнула и взяла Макса за руку.
— Вставай, Макс… Берите вещи и за мной.
Соседка с третьего этажа мрачно покачала головой и отметила:
— Не ведает, что творит, бедняжка. Устраивает дома ночлежку, ей это надо?
— Мам, а когда уже я буду трахаться?
Ширли сказала в трубку что-то по-английски и нажала на рычаг. Она собиралась уходить. Вопрос Гэри застал ее врасплох.
— Ты что, Гэри! Тебе всего шестнадцать! С этим торопиться не надо!
— Мне надо.
Она посмотрела на сына. Да, верно, мальчик уже стал мужчиной. Метр восемьдесят пять, руки и ноги как макаронины. Низкий голос, зачатки бороды, черные густые всклокоченные волосы до плеч. Он бреется, часами плещется в ванне, отказывается выходить из дома, если у него прыщ, выливает на себя тонны кремов и лосьонов. Недавно еще голос ломался. Должно быть, странно, когда в детском теле рождается мужчина. Когда у нее росла грудь, она перетягивала ее лентой, а когда пошли первые месячные, испугалась…
— Ты влюблен? Ты мечтаешь о какой-то девушке?
— Мне так хочется, мам! Я только об этом и думаю.
Он поднес руку к горлу и высунул язык, изображая тем самым невыносимое желание.
— Только это меня и волнует.
Ей нужно быстро сложить сумки, взять такси и срочно вылететь в Лондон. Попросить Жозефину присмотреть за Гэри. Совершенно не время вести дискуссии о сексуальности подростков.
— Послушай, дорогой, мы поговорим об этом, когда ты влюбишься…
— А что, для этого обязательно влюбляться?
— Лучше бы да! Это не просто физиологический акт… И потом первый раз — очень важный. Нельзя делать это неизвестно с кем, неизвестно как. Ты всю жизнь будешь вспоминать об этом первом разе.
— Есть, конечно, Гортензия, но она на меня даже не смотрит.
Во время пасхальных каникул в Кении Гэри целыми днями следовал за Гортензией, как мотылек за огнем. Она отталкивала его, крича: «Что ты лезешь, Гэри! До чего ты приставучий! Отстань! Отстань!» Ширли была потрясена. Она стискивала зубы. Неудачи Гэри испортили Ширли весь отдых. Она наблюдала за неловкими ухаживаниями Гэри и ничего не могла поделать. Однажды вечером она объяснила ему, что у него совершенно неправильный подход: «Женщине нужна тайна, ее надо держать на расстоянии. Чтобы понравиться ей, нужно вызвать у нее интерес, азарт и сомнение в собственной власти. А что интересного, если ты за ней таскаешься, как хвостик, предугадываешь все ее желания, все ее капризы, она же тебя не уважает!» «Мам, я ничего не могу с собой поделать, она сводит меня с ума!»
— Послушай, Гэри, нет времени говорить об этом, я должна немедленно ехать в Лондон, срочное дело! Меня не будет целую неделю, тебе придется тут самому как-то…
Гэри надулся и засунул руки в карманы своих безразмерных штанов — из-под них показались трусы. Ширли протянула руку, чтобы подтянуть ему штаны, но Гэри оттолкнул ее.
— У тебя никогда нет времени говорить об этом!
— Ты преувеличиваешь, милый… Я всегда рядом, всегда готова тебя выслушать, только именно сейчас это немного некстати.
Гэри фыркнул и ушел в свою комнату. Ширли тихо застонала от бессильной ярости. В обычной ситуации она бы села, расспросила его, внимательно выслушала, придумала какое-нибудь решение, но что она может предложить шестнадцатилетнему парню, терзающемуся пубертатными муками? Для этого нужно подумать, а у нее совершенно нет времени. Нужно еще сложить сумку, заказать билет и предупредить Жозефину о своем отъезде.
Она позвонила в дверь. Открыла мадам Бартийе.
— Жозефина здесь?
— Да… у себя в комнате.
Ширли заметила две большие сумки в прихожей и, войдя к Жозефине, спросила:
— А что здесь забыла мадам Бартийе?
— Ее выставили из дома. Я пустила их к себе на время, пока она будет искать жилье.
— Надо же, как не вовремя! Я хотела попросить тебя об услуге.
Жозефина положила стопку простынь, которую достала из шкафа.
— Ну, говори.
— Мне надо поехать в Лондон. Срочное дело… Работа! Я хотела попросить тебя, можешь ли ты присмотреть за Гэри, пока меня не будет.
— Ты надолго уезжаешь?
— На недельку…
— Без проблем. Тем более сейчас! Пора мне нарисовать на лбу красный крест.
— Жози, прости, но отказаться я никак не могу. Я тебе помогу с мадам Бартийе, когда вернусь.
— Надеюсь, она уже уедет, когда ты вернешься. А моя книга! Через два месяца мне надо сдать рукопись. А я пока только на втором муже! Еще трое ждут!
Они уселись на кровать Жозефины.
— Она будет спать в твоей комнате?
— С Максом. Я буду спать в гостиной, а работать в библиотеке…
— Она не работает?
— Только что уволили.
Ширли сжала руку подруги, шепнула «спасибо».
— Я уж тебя отблагодарю, не сомневайся!
Когда девочки вернулись из школы, Зоэ захлопала в ладоши, узнав, что Макс будет жить у них. Гортензия отвела мать в ванную и спросила:
— Я надеюсь, это шутка?
— Нет. Послушай, Гортензия… Нельзя же было отпустить их спать под мостом.
— Да ты сдурела, мам!
— От тебя ничего не требуется.
— Ага. Давай, подвинься, чтобы дать место этим беженцам. Ты сама знаешь, кто такая эта мадам Бартийе: социальный отброс! Ты еще об этом пожалеешь. В любом случае они не смеют заходить в мою комнату! И трогать мой компьютер!
— Гортензия, речь идет о нескольких днях… девочка моя, — прошептала Жозефина, пытаясь обнять дочку, — не будь такой эгоисткой! И к тому же это не ТВОЯ комната, а ваша с Зоэ…
— Ты меня достала с твоими замашками сестры милосердия. Ты лузер, мамуля.
Жозефина сама не заметила, как в воздух взлетела пощечина. Гортензия поднесла руку к щеке, испепеляя мать взглядом.
— Не могу здесь больше жить! — прошипела Гортензия. — Не могу больше с тобой жить! Хочу только поскорей свалить отсюда, и предупреждаю тебя…
Последовала другая пощечина, в которую Жозефина вложила всю свою ярость. В кухне Зоэ, Макс и мадам Бартийе готовили ужин. Макс и Зоэ накрывали на стол, а мадам Бартийе ставила воду для макарон.
— Успокойся и веди себя прилично, иначе хуже будет, — процедила Жозефина сквозь зубы.
Гортензия покачнулась и плюхнулась на бортик ванной. Потом недобро усмехнулась, взглянула на мать и презрительно уронила:
— Какая же ты дура!
Жозефина схватила ее за рукав и выкинула из ванной. Потом села на пол, борясь с приступом тошноты. Ее едва не вырвало. Очень хотелось плакать. Она злилась на себя, что поддалась гневу. Пощечинами от ребенка ничего не добьешься. Расписываешься в своем бессилии, вот и все. Гортензия всегда побеждает в этих стычках. Жозефина промыла водой покрасневшие глаза и постучалась в дверь комнаты Гортензии.
— Ненавидишь меня, да?
— Ой, мам, хватит! Нам с тобой не о чем разговаривать. Я бы с удовольствием жила с папой в Кении. Даже с Миленой, мы с ней как-то лучше понимаем друг друга, чем с тобой, по правде говоря.
