М. Стедман - Свет в океане
Виолетта Грейсмарк плакала в спальне.
— Господи, Билл! Да что же это делается?! Неужели нашу девочку отправят в тюрьму? Да как же это?!
— Все образуется, дорогая. Вот увидишь.
Он не рассказывал ей о своем разговоре с Верноном Наккеем, чтобы не обнадеживать раньше времени, но у самого надежда теплилась.
Изабель в одиночестве сидела под палисандровым деревом. Ее тоска по Люси по-прежнему была глубока: непреходящая боль, у которой нет очага. Скинув бремя лжи, она лишила себя возможности черпать силы в грезах. Страдание на лице матери, боль в глазах отца, плачущая Люси, Том в наручниках — эти образы не давали ей покоя и не оставляли ни на минуту. Она старалась представить себе, каково это — оказаться в тюрьме. Силы окончательно ее покидали. В ней больше не было желания сопротивляться. Ее жизнь разбилась на мелкие осколки, которые уже никогда не удастся собрать воедино. От осознания чудовищности происходящего мысли лишались всякой опоры и беспорядочно устремлялись вниз, в глубокий черный колодец, где был только стыд, страх и чувство безвозвратной утраты.
Септимус с внучкой стояли на берегу реки и вместе разглядывали лодки.
— Я скажу тебе, кто был настоящим моряком: моя Ханна! Когда была маленькой. Ей вообще удавалось все, за что бы она ни бралась. И такая непоседа! С ней все время надо было держать ухо востро. — Он взъерошил ей волосы. — Совсем как с тобой, моя маленькая Грейс.
— Нет, я Люси! — возразила она.
— Но при рождении тебе дали имя Грейс.
— А я хочу быть Люси!
Он внимательно посмотрел на нее.
— Вот что я придумал. Давай с тобой заключим сделку. Чтобы все было по-честному и никто не обиделся. Я буду звать тебя Люси-Грейс. По рукам?
Почувствовав, как на лицо упала тень, Ханна проснулась. Она лежала на траве и, открыв глаза, увидела рядом Грейс, которая пристально ее разглядывала.
— Я же сказал, что она от этого проснется! — засмеялся Септимус, и Грейс тоже невольно улыбнулась.
Грейс начала подниматься, но Септимус ее остановил:
— Не вставай. А теперь, принцесса, может, присядешь на травку и расскажешь Ханне про лодки? Сколько ты видела?
Девочка задумалась.
— Ну же, сколько ты их насчитала по пальцам?
— Шесть, — ответила она и, подняв обе руки, показала пять пальцев на одной и три на другой, а потом загнула два лишних.
— Пойду поищу на кухне что-нибудь вкусненькое, а ты останься и расскажи о жадной чайке, которую ты видела, с большой рыбой в клюве.
Грейс опустилась на траву в нескольких футах от Ханны. Ее светлые волосы развевались на ветру. Вообще-то Ханна собиралась рассказать отцу о визите сержанта Наккея и спросить совета. Но сейчас, впервые за все время, Грейс была готова что-то рассказать и поиграть, и Ханна просто не могла упустить такой момент. Она по привычке сравнила сидевшую перед ней девочку с той утраченной малюткой, воспоминания о которой хранила так бережно, надеясь найти в них сходство. И тут в ее голове прозвучали слова: «У нас всегда есть выбор».
— Давай сплетем венок из ромашек?
— А что такое совок из ромашек?
— Венок! — поправила с улыбкой Ханна. — Мы сделаем тебе настоящую корону! — И она начала срывать росшие вокруг ромашки.
Она показала Грейс, как на стебелек ромашки положить накрест второй и обхватить им первый, и смотрела, как дочка орудует своими маленькими пальчиками. Они не были похожи на пальчики той малютки, которую она помнила. Перед ней сидела маленькая девочка, и ей предстояло узнать ее заново. Как и Грейс предстояло узнать ее саму.
«У нас всегда есть выбор». И вдруг она ощутила необыкновенную легкость, как будто с души свалился огромный камень.
Глава 36
Когда солнце опустилось почти к самому горизонту, Том, ждавший на пристани Партагеза, увидел медленно приближавшуюся Ханну. За шесть месяцев, что он ее не видел, она изменилась — ее лицо чуть округлилось и стало спокойнее.
— Что вы хотели? — спросила она ровным голосом.
— Я хотел попросить прощения. И поблагодарить. За все, что вы сделали.
— Мне не нужна ваша благодарность, — ответила она.
— Если бы не вы, приговор для меня был бы совсем не три месяца тюрьмы в Банбери. — Конец фразы Том произнес с трудом, чувствуя стыд. — А условный приговор Изабель — целиком ваша заслуга. Так мне сказал адвокат.
Ханна перевела взгляд на горизонт.
— Если бы ее отправили в тюрьму, это ничего бы не исправило. Как и ваше там пребывание на протяжении многих лет. Что сделано, то сделано.
— И все равно, для вас это было не простым решением.
— Когда мы встретились впервые, вы пришли мне на помощь. Вы меня совершенно не знали и не обязаны были вступаться. Полагаю, что это кое-что значит. И я знаю, что если бы вы не нашли мою дочь, она бы погибла. Я старалась об этом не забывать. — Ханна помолчала. — Я не могу вас простить. Никого из вас. Вся эта ложь… Но я не хочу позволять прошлому отравлять настоящее. Ведь то, что произошло с Фрэнком, случилось как раз из-за этого. — Задумавшись, она рассеянно покрутила обручальное кольцо. — Самое удивительное, что Фрэнк наверняка бы первым простил вас. И первым выступил бы в вашу защиту. В защиту людей, которые совершают ошибки. Только этим я могла почтить его память: поступить так, как поступил бы он. — Она посмотрела Тому в глаза. — Я любила его.
Они молча стояли, глядя на воду. Наконец Том прервал молчание:
— Годы, которые вы провели без Люси, — мы никогда не сможем их вернуть. Она чудесная маленькая девочка. — Увидев, как изменилось лицо Ханны, он поспешил добавить: — Мы никогда не станем искать встреч с ней. Я обещаю. — Следующие слова дались ему с огромным трудом: — Я понимаю, что не имею никакого права просить. Но если когда-нибудь, может, когда она вырастет и станет взрослой, она вспомнит о нас и спросит, скажите ей, что мы ее любили. Хотя и не имели никакого права.
Ханна стояла, будто взвешивая, стоит ли сказать.
— Она родилась восемнадцатого февраля. Вы этого не знали, верно?
— Нет, — тихо ответил Том.
— И когда она родилась, ее шея была дважды опутана пуповиной. А Фрэнк… Фрэнк пел ей колыбельные. Видите? Есть вещи, которые я о ней знаю, а вы нет.
Том молча кивнул.
— Я осуждаю вас. И осуждаю вашу жену. Да и как иначе? — Она посмотрела ему в глаза. — Я так боялась, что моя дочь никогда меня не полюбит!
— Дети созданы для того, чтобы любить.
Ханна посмотрела на ялик, бившийся о пристань, и нахмурилась от новой мысли.
— Здесь все молчат и никто не вспоминает, почему Фрэнк и Грейс вообще оказались в той лодке. Никто даже не извинился. Ни единая душа! Даже отец не любит об этом говорить. Вы хотя бы попросили прощения. И заплатили за то, что с ним сделали.
Помолчав, она спросила:
— Где вы сейчас живете?
— В Албани. Ральф Эддикотт помог мне найти работу в порту, когда я вышел из тюрьмы три месяца назад. Так что я могу быть рядом с женой. Врачи говорят, что ей нужен полный покой. Пока ей лучше находиться в частной лечебнице, где есть соответствующий уход. — Том откашлялся. — Наверное, не стоит вас больше задерживать. Надеюсь, что жизнь сложится счастливо и для вас, и для Лу… для Грейс.
— Всего хорошего, — попрощалась Ханна и направилась по пристани обратно в город.
Когда Ханна приблизилась к особняку отца, чтобы забрать дочь, заходящее солнце уже окрасило листву эвкалиптов золотом.
— Сорока-сорока, где была? Далеко… — говорил Септимус на веранде, играя с внучкой, которая устроилась у него на коленях. — Посмотри-ка, Люси-Грейс, кто это там идет?
— Мама! А куда ты ходила?
Ханна не переставала удивляться, как похожа Грейс на Фрэнка: та же улыбка, те же глаза, такие же волосы.
— Может, когда-нибудь я тебе и расскажу, малышка, — ответила она и поцеловала ее. — Ну что, пойдем домой?
— А можно мы придем к дедушке завтра?
Септимус засмеялся:
— Ты можешь приходить к дедушке когда захочешь, принцесса. В любой день!
Доктор Самптон оказался прав: время оказалось лучшим лекарством и постепенно малышка начала привыкать к ее новому, а точнее, старому дому.
Ханна подняла дочку на руки. Старик улыбнулся:
— Вот и хорошо, малышка, вот и славно!
— Пойдем, милая, нам пора.
— Я хочу идти сама.
Ханна опустила ее на землю, и девочка, взяв ее за руку, зашагала рядом по дорожке. Ханна старалась идти медленнее, чтобы Люси-Грейс не отставала.
— Смотри, видишь кукабарру? Как будто она улыбается, правда?
Девочка не обратила на птицу никакого внимания, пока та вдруг не разразилась громким криком, будто захлебывалась от смеха. Остановившись в изумлении, малышка принялась разглядывать птицу, которую никогда не видела так близко. Снова раздался громкий хохот.
