Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
Удачно пролетел Ленинградку и ворвался в центр, тут уж пришлось порулить, точнее поюлить, лавируя по узким улочкам. Немного поблуждав, я подкатил к Славкиному дому, притормозив в метрах пятидесяти от знакомого подъезда. Только достал телефон, собираясь звякнуть, как увидел, что из-за поворота, на медленной скорости, я бы сказал «вальяжно», выкатил серебристый Лексус с блатными номерами.
Джип застыл около подъезда, хлопнули двери, с водительской стороны появился Макар, а с пассажирского сиденья на улицу выполз… следователь Бессонов, собственной персоной. Они сошлись, как два крейсера, на проезжей части перед капотом, о чем-то спорили, судя по жестикуляции. Славка настойчиво предлагал следователю подняться, тот мягко, но категорически отказывался от приглашения. В какой-то момент мне показалось, что Макар схватит Бессонова за рукав и утащит в чрево сталинской девятиэтажки, но вскоре договаривающиеся стороны пришли к взаимовыгодному консенсусу. Макар махнул рукой и скрылся в подъезде, а следователь сел обратно в машину. Само появление Бессонова, да еще в компании со Славкой меня сильно озадачило, но поразило совершенно другое — вид следователя. Сергей Поликарпович прихрамывал, опираясь на палку, на голове по уши нахлобучена синяя вельветовая кепка, она служила не аксессуаром, а ширмой — голова под ней была плотно забинтована.
Сомнений не оставалось — состояние Поликарпыча являлся прямым следствием допроса свидетеля Никитина. Да уж, постаралась чертова троица на славу, молодцы, слов нет, можно только руками развести в восхищении. Тучи сомнений рассеялись, солнце истины взошло, но из оврага за помойкой наползал туман каверзных вопросов — зачем Решетов так упорно убеждал меня в том, что все тип-топ, шито-крыто, и ни одна собака не знает о произошедшем в кабинете следователя?
Пока я размышлял, из подъезда появился Макар с пакетом в руке, сел в машину, что-то поясняя, отдал сверток следователю, тот раскрыл пакет и стал копаться внутри. Я подался вперед, весь обратился во внимание, прищурив глаза, прижался лбом к лобовому стеклу, пытаясь рассмотреть получше, что же происходит в салоне стоящего невдалеке автомобиля.
— Деньги он Бессонову принес, — послышался сзади голос крысы, — а Поликарпыч их пересчитывает. Люди, люди, какие вы жестокие, гляжу я на вас и плачу. Смотри, Никитин и запоминай, как тебя школьный друг за понюшку табаку ментам продает.
— Дура ты, Евдокия, — скрипнул гриф отповедью, — в том пакете, судя по объему, понюшек столько, что всех Никитиных, живущих в Москве, можно оптом продать.
— У Дуньки с идентификацией проблемы, — вторил грифу Варфаламей, — неизвестно, кто кого покупает.
Итак, бестиарий в полном составе в очередной раз валяет дурака. Поправив зеркало, чтобы улучшить обзор, я не удержался, повернулся всем телом и уставился на Дуньку. Крыса в свою очередь, поймав на себе взгляд, не стала отводить глаза, не спряталась за спину Варфаламея, сидящего, как обычно посередине могучей кучки. Даже тени смущения не пробежало по лицу серой проказницы, она смотрела на меня полным невинности взглядом провинциальной барышни благородных кровей, которой только воспитание и высокие моральные принципы не дают гаркнуть во все горло — Чего вылупился, на мне ценика нет!
Проглотив обидные слова, готовые вырваться из груди, я вернулся в исходное положение — стал наблюдать за развитием событий в салоне Лексуса. Заговорщики вышли из машины, пожали друг другу руки, крепенько так, только что не обнялись, и стали ловить машину в три руки, одна была занята пакетом. Удачно подвернулся частник на потрепанной синей Тойоте, я невольно бросил взгляд на номер — «37 регион».
— Ивановская область, — подсказал сзади Варфаламей.
Бессонов сел в рыдван и укатил, Макар исчез в подъезде, я на автомате проследил за Тойотой и стал свидетелем сцены, достойной Уимблдонского турнира — троица, расположившаяся на спинке заднего сиденья, словно на трибуне, как по команде повернула головы и стала смотреть вслед, как провожают взглядом мячик пущенный за ограду стадиона.
— Я на всякий случай номер срисовала, — с гордостью сказала Дунька, — у меня фотографическая память.
— Эка невидаль. Все номер запомнили, — гриф скинул Дуньку с пьедестала, — даже недоумок Никитин.
У меня, кстати, циферки уже вылетели из головы, хотя Ивановская область уже отложилась в памяти на полочке со следователем Бессоновым. Машина скрылась из глаз, все повернулись обратно, мы, вчетвером сидели в салоне автомобиля и пялились друг на друга.
Возникла неловкая пауза, тишина стояла такая, что было слышно, как муха на груди Дуньки чистит крылышки. Первой не выдержала крыса, она набрала воздуху поглубже в легкие, задержала дыхание, выпучив глаза, и взорвалась, будто сто лет крепилась, дав обет молчания.
— Ну что, сдал тебя дружок со всеми потрохами?
— Не факт, — возразил я.
— Еще какой факт! Только увидела его рядом с тобой на Чистых Прудах, сразу почувствовала неладное, рожа уголовная, манеры бандитские, одним словом, урка, — безаппеляционно настаивала Дунька.
— Ты, Евдокия, бежишь впереди паровоза, — пришел на выручку черт, — Мы не знаем наверняка, что в пакете?
Дунька дернулась, с желанием поспорить, но Варфаламей слегка придавил ладошкой ее плечо и крыса почтительно замолчала.
— Согласен — деньги, хорошо, пусть будет взятка. Непонятно одно — какова цель неожиданно щедрого презента, — рассуждал вслух черт, — утопить или отмазать?
— Вот в чем вопрос, — подражая Гамлету, гаркнул Шарик крысе прямо в ухо.
— Значит так, — не выдержал я, — вы тут разбирайтесь с серой Офелией, как сорок тысяч братьев, а я пойду и спрошу Макара, зачем он с Бессоновым встречался.
— И будешь выглядеть круглым дураком, — услышал я голос Дуньки, прежде чем закрыть дверь.
Дом у Макара был старый, еще сталинской постройки. Выйдя из заключения, Славка продал квартиру, напомнившую ему о прежней жизни и стал жить отшельником в однокомнатной лачуге, даже не сделав мало-мальского ремонта. Однажды я спросил его, почему он не поселился в жилище более соответствующему его состоянию? Судя по быстроте реакции, вопрос не поставил его в тупик.
— Видишь ли, я решил окружать себя вещами, расставание с которыми пройдет безболезненно. Чтобы ни о чем не жалеть, — ответил он, — Я ведь и дом на Истре продаю. Хочешь? Тебе уступлю за полцены.
Я решил, что он шутит, но Макар через некоторое время действительно расстался с двумя домами, на Истре и в ближнем Подмосковье, купил полуразвалившуюся халупу в деревне, проводил там основное время, вырываясь надолго из Москвы. Вряд ли такое поведение можно назвать рациональным с точки зрения вложения капиталов, но некий элемент мудрости несомненно присутствовал в его поступках.
— Какие люди в Голливуде, — приветствовал меня Макар, открыв дверь.
— Ехал мимо, дай думаю, зайду, — соврал я.
— Проходи на кухню, в комнате бардак, — предложил Славка, принимая у меня куртку.
Если то, что собой являла кухня, можно назвать порядком, представить страшно, какой кавардак творился в комнате — в раковине громоздилась гора немытой посуды, все пепельницы, их было четыре в разных углах, забиты доверху окурками. Несколько бутылок сиротливо прижались к ножке стула, стоящего у окна, на подоконнике лежал раскрытый журнал с голой девицей в разворот, служивший, судя по многочисленным круглым следам, подставкой под жаркое, которое хозяин потреблял прямо из сковородки. В общем, обычная берлога холостяка в последней стадии запущенности перед капитальной уборкой.
— Я сам только приехал, сидел сиднем за городом, приболел понимаешь, простыл — неуклюже оправдывался Славка, убирая со стола.
— Меня Петруччо на кладбище предупредил, правда он сказал, что у тебя что-то с животом.
— Он, как всегда перепутал, а может и наврал, с него станется, — есть будешь?
Не дожидаясь ответа, Макар схватил сковородку, положил в нее две верхних тарелки из Монблана в раковине и двинул в ванную. Послышался шум воды.
Славка сварганил глазунью за пять минут, нашлись даже две чистые вилки, от выпивки я отказался. Мы приступили к поглощению яичницы. Макар набросился на еду, а я лениво ковырял вилкой ломтик жареного бекона, собираясь с духом, чтобы задать другу неприятный, как мне думалось, вопрос.
— Мне Татьяна сказала, что Мишка у тебя денег не взял, — сообщил я как можно буднишнее.
У меня не получилось застать Макара врасплох, он не замер с вилкой в руке и ничего не дрогнуло на лице. Он продолжал жевать с той же скоростью, что и раньше, посматривая то на еду, то на меня ничего не выражающим взглядом. Застыл я в ожидании ответа, будто от этого зависела моя жизнь.
Наконец он доел, протер хлебом тарелку дочиста, не спеша достал платок из кармана, вытер губы и посмотрел внимательно мне в глаза.
