Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста
Он долго вглядывался в небо над еще не обустроенной Невой и пришел к выводу, что арт-директор прав: при прямом разглядывании оно было серо-белым. При общем же взгляде на полотно — серо-голубым.
Перед очередным залом — их в музее оказалось все-таки немало — услышал чьи-то громкие голоса. Первым делом испугался: его мог выследить любой из двух бандитов-кредиторов.
Но уже через мгновение понял, что голоса детские. А еще через несколько секунд зазвучали рояль, скрипка и пара духовых — но не медных — инструментов.
Ефим заглянул в большой зал.
По стенам здесь тоже были развешаны полотна, но яркие, светлые, буквально кричащие об оптимизме и юном возрасте их создателей.
Середину зала занимали обычные стулья. Первые ряды были заняты полностью взрослыми — преимущественно женщинами средних лет — и детьми. Сзади свободных мест было достаточно.
На импровизированной крошечной сцене — на самом деле просто отгороженном куске паркетного пола — стоял рояль, за которым сидела маленькая, довольно экзальтированная пианистка, которая музицировала, подчеркивая синкопы нервными движениями всего тела. Рядом с ней стояли две девочки — со скрипкой и флейтой — и совсем мелкий пацанчик с какой-то дудочкой, название которой малообразованный в музыкальном плане профессор не знал.
— Посидите, пожалуйста, если есть время, — зашептала подошедшая к нему очередная старушка-смотрительница. — Деткам так нужны зрители, а то все одни мамаши.
Время у Береславского было. Он присел на стул.
— Спасибо большое, — прошептала старушка.
— А что это такое? — тоже шепотом спросил Ефим.
— Подарочный ежегодный концерт.
— Подарочный? — не понял профессор.
— Да. Музыкальная школа дарит художественной. А потом художественная разместит экспозицию в музыкальной. Для них это очень важно.
— Понял, — сказал Береславский. Все это показалось ему очень симпатичным.
Он откинулся на спинку стула, с удовольствием разглядывая юных сменяющих друг друга музыкантов и слушая то, что они извлекали из своих разнообразных инструментов.
Ему было хорошо.
Он даже глаза прикрыл. И видел своими закрытыми глазами картины, в которых не было места ни Скреперу, ни Али, ни копотно сгорающему героину, за который небось уже народу вдоволь померло и еще неизвестно сколько помрет.
Однако концерт, как и все хорошее, в какой-то момент закончился. Ефим честно и от души похлопал юным артистам, когда те, смущаясь, выходили на поклон.
— Еще приходите, — искренне пригласила его благодарная старушка. — Им так не хватает людей в зале. И аплодисментов.
— Приду, — пообещал Береславский. Если вечером не пристрелят.
Но об этом он бабульке не сказал.
Выйдя на улицу, Ефим обнаружил, что прошло два с половиной часа из трех, отведенных ему Цибиным.
Он позвонил Валере.
— Ваши визитки готовы, — ответил тот.
«Вот же конспиратор!» — ухмыльнулся Ефим.
Визитки!
А что, в некотором смысле баксы и есть визитки. Даже фальшивые баксы, уж они-то точно рассказывают о предъявителе не меньше, чем настоящие.
По дороге он купил огромный мешок из толстого мутного двойного полиэтилена и большую клетчатую сумку наподобие тех, что используют «челноки» и рыночные торговцы.
Все это Ефим приобрел на одном из китайских рыночков — это гарантировало, что если даже по сумке выйдут на продавцов, те не смогут опознать покупателей. Ведь для них круглоглазые — как для нас китайцы: немножко смешные и абсолютно неидентифицируемые.
«Впрочем, — невесело размышлял Береславский, — в китайцах, возможно, разбираться научимся». Когда их вокруг будет больше, чем круглоглазых. А к тому и идет. Причем безо всяких военных захватов. Береславский бы даже сказал — совершенно мирными захватами. Можно сказать, объятиями. Например, супружескими.
И речь не только о фиктивных браках — это полбеды. А о браках вполне настоящих, засвидетельствованных как печатями, так и недвусмысленным скрипом двуспальной кровати, а также тем, что после этого получается.
А что? В основном они ребята хорошие: непьющие, не бьющие жен, любящие детей. Так, может, оно и к лучшему?
В историческом плане — черт его знает.
Но вот не хочется Береславскому жить в Китае — и все тут. Хочется в России.
Наверное, все-таки он скрытый русский националист. Или в крайнем случае латентный российский.
Да, не доверял Береславский в стратегическом плане своим восточным соседям. Но сейчас эти мысли текли как-то вяловато, а перед глазами возникал то образ здоровенного и злющего Скрепера, то худющего и вовсе не злого моджахеда — он же не из злости убьет, а по религиозной целесообразности.
Короче, два сапога пара. И с этой парой ему сегодня вечером предстоит разбираться.
Да какое там вечером — уже через пару часов.
Сердце опять заколотилось сильнее. Береславский даже забеспокоился: не принять ли какого-нибудь корвалола? Но отказался от этой идеи — ему только искусственного замедлителя реакций не хватает. Все остальные неприятности уже присутствуют…
Глава 37
Владивосток, 12 августа, день
Баксы, граната и чай с травами
От Валеры он вышел с сильно потяжелевшей сумкой. Посмотрел на часы. Пора было действовать.
Он остановил попутку — маленький «Ниссан» выпуска конца 90-х, разумеется, праворульный.
И ведь знает про эту особенность владивостокских машин, а все время рвется к правому пассажирскому месту, которое, естественно, оказывается водительским.
— Из России, что ли? — определил его водитель. Идя на дело, не следует производить действий, по которым тебя запомнят и опознают.
— А здесь не Россия, что ли? — даже огрызнулся профессор.
— Уже и не знаю, — честно ответил бомбила. Но тут правое колесо «Ниссана» ухнуло в здоровую яму. Амортизатор отработал ее лишь частично, зато обитатели авто дружно заржали: все-таки Россия.
И опять Ефим про себя отметил, что уж лучше так — пусть с ямами, но свое.
Хотя свое и без ям еще лучше…
Вышел из машины за два квартала до ресторана, прошел совсем уж какими-то задворками, тщательно исследованными еще вчера вечером, и вошел в «Восток» со стороны проулка. В полутьме коридора его ждал Самурай — сегодня он по взаимной договоренности с парнем-официантом помогал тому по службе.
Об этом тоже договорились заранее: предприятие было семейное, решение принималось быстро. Парень — племянник хозяина — отрекомендовал Самурая, и вопрос был решен без каких-либо формальностей, в том числе санитарных.
Объяснили просто (не хозяину, а племяннику): встреча важная, хотим, чтоб присутствовали только свои, порядок гарантируем. И еще гарантировали племяннику триста баксов. Такой расклад его вполне устроил.
Самурай принял сумку с фальшивками и куда-то ее отнес. На этом его роль пока заканчивалась.
Ефим посмотрел на часы: пора была идти встречать Скрепера.
Он ни на миг не сомневался, что опытный бандит пришел задолго до назначенного времени. Не исключено, что и вокруг уже обошел, и второй выход заметил. Сценарию это не мешало.
Что касается Али, то Береславский надеялся, что его плачевное физическое состояние сделает чеченца менее осторожным. К тому же он очень рассчитывал, что старый боец недооценит толстого очкастого профессора.
Но начинать все равно нужно со Скрепова.
Ефим вздохнул и заставил себя выйти на улицу.
Скрепера на площади не оказалось. Ни в 25 минут седьмого, ни без 25 минут семь. Ефим нервно крутил головой, пытаясь вычислить своего «работодателя», но тот как в воду канул.
«Уж не случилось ли с ним что-нибудь?» — подумал Береславский. Потом вспомнил, что это фраза из анекдота, в котором киллер долго дожидался свою жертву. Это почему-то слегка расслабило профессора. Он даже улыбнулся.
— Чего веселимся? — услышал Ефим, и сильная рука Скрепова небрежно прошлась по профессорским бокам. «Левая», — с удовлетворением успел подумать Береславский. Правая же длань авторитетного бизнесмена недвижно покоилась на перевязи — слава Аллаху, чеченец на фуникулере не совсем промазал.
— Чего у тебя во внутреннем кармане? — не слишком встревоженно спросил Скрепер. — Бутылка или банка?
— Давайте все-таки на «вы». Так мне привычнее, — не отвечая на вопрос, запустил «пулю» Ефим.
На самом деле ему как угодно было привычно: и литературно, и не литературно, и даже так, что весьма продвинутые в деле мата люди удивлялись — детство рекламного профессора прошло в таком месте, где «феня» была явлением естественным.
— Давайте на «вы», — неожиданно легко согласился Скрепер. — Профессор, — ехидно добавил он.
Пусть будет «профессор». Пусть даже будет «интеллигент вонючий». Пусть будет как угодно, лишь бы в нужный момент Скрепер был ошеломлен несовпадением между своим представлением о человеке и его поведением.
