Давид Гроссман - Будь мне ножом

Ты не можешь держать его там весь день, что говорит Майя — то есть, твоя жена

Жены здесь нет, — она сказала «Майя». — Она вернётся поздно, вечером. Сделай одолжение, забудь на минутку о причинах и объяснениях, потому что мне уже пора идти на работу, а он и не думает уступать

Я вдруг перестала к нему стремиться, наверное, он отдалился на безнадёжное расстояние. Напряжение отпустило меня, и я смогла спросить себя, действительно ли я хочу к нему

Кажется, мне наконец-то удалось её шокировать и прервать эту педагогическую консультацию, до неё дошло, что здесь происходит

Ты хочешь его перевоспитать или сломить? Я не собиралась кричать, у меня вырвалось

Я кое-что вспомнил и рассмеялся вслух, пусть знает, о чём я думаю

Детский уголок Дон Жуана, подумала я, как же ему удалось снова меня поймать, даже не замечая того, как бы между прочим

Послушай, давай забудем об этом. Я совершил ужасную ошибку, позвонив ей. Вот так взять и втянуть её в свою мерзость, больше ни слова, замолчи! Да, я действительно считаю, что нужно сломить его раз и навсегда, иначе он никогда не перевоспитается

Не думаю, что нужно ломать кого-то, чтобы

Нужно, нужно. Молчи, попытайся хотя бы скрыть, какое ты дерьмо. Только так дети и учатся. С какой серьёзной простотой она продолжает со мной спорить, старается быть справедливой вместо того, чтобы прийти сюда и дать мне пинка

Ты сейчас сам ведёшь себя как ребёнок, Яир. У него даже голос сделался тонким и звенящим, я не знала, что делать, мне хотелось помочь ребёнку, ибо я уже поняла, что ситуация гораздо серьёзнее, чем я думала, как естественно я в первый раз назвала его по имени

«Яир» с ударением на последнем слоге, кто ещё зовёт меня с таким учительским произношением. Вот послушай, я даю ему последний шанс, послушай, как ему на меня наплевать

Была тишина, я услышала шаги. Он идёт босыми ступнями по полу, подумала я, и вспомнила: «поразительно маленькие ступни» Майи и, конечно: «слишком маленькая опора, чтобы выдержать на себе двух взрослых и ребёнка». Я не понимала, что именно должна услышать. И тогда он закричал высоким напряжённым голосом

Если кто-то хочет войти в дом, пусть вежливо постучит в дверь и извинится, мы его простим и сразу же пойдём в садик, потому что все его друзья уже давно там

Опять стало тихо, потом он лихорадочно зашептал мне в трубку, эта секретность была смешна и немного пугала

Ты видишь, он не сдвинулся с места! Он мне не отвечает! Ты должна видеть его лицо! Он и не думает сдаваться

Так уступи ему ты! Закричала я, утратив контроль над собой.

Я ему не поддамся, я не поддаюсь на вымогательство! Ты поддался однажды и всю жизнь теперь

Он в панике, меня бросило в пот, я здесь, а они оба там, и его жена на пути в Цфат, и что вообще можно

Мечусь с трубкой по комнате и кричу ей, как об стенку горох. Не понимаю, зачем я ей позвонил, я же не собирался ей звонить

Яир, ты меня слышишь? Послушай минутку, приди в себя и посмотри, что ты с ним делаешь

Я ему только хорошее делаю, он попросит прощения как миленький и тогда войдёт, и мы помиримся

Он заболеет

Так пусть заболеет один раз, не страшно

Он заболеет, а ты будешь из-за этого страдать

Двадцать раз в году он болеет из-за микробов, а сейчас заболеет по уважительной причине, сегодня от ангины не умирают

Ты поступаешь с ним жестоко

Будь добра, позволь мне разрешить этот спор по-своему

…и бросил трубку. Я задохнулась от возмущения, он всегда так со мной поступает, почему я позволяю ему собой помыкать

Я позвонил на работу сообщить, что немного опаздываю, и попросил не начинать совещание без меня, а пока говорил, взглянул в окно и увидел, что он дрожит. Весь съёжился и переступает с ноги на ногу. Тогда я — у меня не оставалось выхода — снял майку и носки, это будет долгая, но справедливая битва

Совершенно лишившись сил, я опустилась в кресло Амоса. Попыталась успокоиться, но думала только об одном: а вдруг он исчез и больше не вернётся, потому что я видела его испорченность и его позор

Посмотрев снова, я не увидел этого маленького дурака у двери — он стоял согнувшись посреди дорожки у ворот разглядывая какую-то чёрную опрокинутую букашку

Сейчас мне нужно с ним расстаться. Но ребёнок, подумала я и вдруг ощутила странную слабость и головокружение, сердце заколотилось со страшной силой — это что-то новое в его репертуаре. Я несколько раз бессмысленно повторила вслух: ребёнок? Ребёнок?

Только не смотреть на него — это ослабляет меня в борьбе с ним, в конце разговора она просто кричала на меня

Я глубоко вздохнула и сосредоточилась: я не могу бросить ребёнка на произвол его гнева. И опять у меня перехватило дыхание на слове ребёнок

А уже минуту спустя я возвращаюсь к окну, и что я вижу? Высокий старик довольно сомнительной внешности, да ещё и в длинном плаще, стоит рядом с Идо

Я снова и снова повторила: ребёнок. Слово было новым, у него был незнакомый вкус, и каждый раз, произнося его, я чувствовала прилив сил, и вдруг мне пришло в голову что-то, от чего я перестала дышать

А вдруг старик уже успел что-то с ним сделать. Я услышал, как он спросил Идо: «Ты маленький Эйнгорн?», а Идо только смотрел на него, наверное уже плохо соображая от холода

Это невозможно, как, и почему сейчас, когда я занята совсем другим

Старик наклонился к нему и спросил, дома ли папа или мама, а Идо только смотрел

Подойдя к календарю в кухне, я считала дни, но в голову ничего не шло, слова рассыпались, как разорванные бусы. Сосчитала ещё раз, считала на пальцах, получалось одно и то же. Я села и начала дрожать

Старик спросил, что он делает тут на улице, а Идо только смотрел на него, и я почувствовал, что старик считает его дебилом

Я встала, чтобы позвонить Амосу, и упала обратно в кресло. Пыталась понять, что я чувствую, но не было ничего кроме маленького, но очень решительного знания, говорившего мне, что я ошибаюсь

Старик пошарил в кармане, я кинулся к двери, распахнул её и спросил, в чём дело, уважаемый

Успокойся, сказала я себе, и немедленно все сигналы, посылаемые телом в последние недели, вся эта внутренняя суматоха, изменения, вкус кофе, но я же уже несколько месяцев не лечилась, этого не может быть, чтобы после стольких лет страданий и мучений вдруг

Старик немного испугался — я был раздет и казался готовым к драке — и сказал с улыбкой, всё в порядке, я только принёс письмо из мэрии, которое по ошибке доставили нам

И тут я наконец вспомнила о Яире и ребёнке и поняла, что я обязана держать себя в руках и всё отложить, пока Яир не впустит ребёнка в дом

Старик протянул письмо, но вместо того, чтобы убраться, заинтересовался ситуацией и сказал со значением, как бы для Идо, что маленькие дети могут заболеть воспалением лёгких, стоя так на улице

Сосредоточившись изо всех сил, я думала о бедном ребёнке, бедном ребёнке, бедном ребёнке, над которым в эту минуту занесено остриё вращающегося меча, и понимала, как он несчастен, и как от этого несчастен Яир

Я ответил старику, но тоже глядя на Идо, что как только «маленький ребёнок» попросит прощения, ему разрешат вернуться в дом после того бардака, который он нам тут устроил

Я вспомнила, как он читает ему перед сном, с какой нежностью он о нём писал, как я всегда чувствовала, что он лучше умеет быть отцом, чем я матерью, именно потому, что Идо здоровый ребёнок, да, потому что у него больше точек соприкосновения с душой своего ребёнка

Идо сжался от незнакомого слова «бардак», как будто я его ударил

А так как я не знала, чем смогу им помочь, то тоже сняла туфли, это было дико и глупо, но в ту минуту казалось вполне логичным, свитер я тоже сняла и осталась в тонкой блузке, каждое прикосновение к собственному телу было новым и радовало, но ещё и пугало, будто я разворачиваю подарок, который мне пока не принадлежит

Старик отступил на шаг и недоумённо хмыкнул, а я сверлил его взглядом до тех пор, пока он не убрался со двора

В доме было холодно, но я не стала топить печь. Я подумала, что теперь заболею. Теперь мы с Идо заболеем. Теперь я, Идо и Яир заболеем одной и той же болезнью