Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2
- 3 –
С треском сломанного дерева и надсадным рёвом мотора на перегруженных низких оборотах на территорию базы влетел виллис, резко затормозил у ворот мастерских так, что его занесло боком, чуть не опрокинув, громко чихнул несожжённым топливом и замер. Из-под брезентовой крыши высыпались неизвестно как уместившиеся в маленьком кузове пятеро военных в полевой форме, а шофёр остался за рулём, выставив ногу наружу. Один из них, самый низкий и щуплый, стал оглядываться, что-то или кого-то выискивая, и Владимир, узнав его издали, встал и поднял руку. Тот ответил тем же, что-то сказал своим и заспешил к студебеккеру, слегка приволакивая ногу.
- Здорово! – радостно заорал приблизившийся Марлен, испытующе глядя в глаза другу – знает или не знает об их с Мариной измене? Заметив капитана, небрежно козырнул, не донеся руку до фуражки и, решив, что ему ничто не грозит, похвастался: - Вот: обещал – сделал! Едем на задание, завернули всей командой – пусть шоферня побачит, кто у тебя в сябрах. Василий тож тут. – Он обернулся к оставшимся, приглашая Владимира убедиться самому.
Те, любознательно заглянув в тёмное чрево мастерских, тоже направились к злополучному студебеккеру, а вслед им испуганно и насторожённо глядели из дверей ангара работяги и выскочившие из конторы служащие. И только дед Водяной всполошённо метался между ними, что-то крича и показывая на сломанный шлагбаум. Такого нашествия «сябров» Владимир не ожидал и даже растерялся. Для поднятия его авторитета на базе, пожалуй, хватило бы и одного бывшего друга, а устрашающий наезд целой команды – уж слишком, как бы больше не навредил, поставив в полную изоляцию от сослуживцев.
Убийцу Вари он узнал сразу. Тот ничуть не изменился, да и времени с тех пор прошло совсем немного, а казалось – давным-давно. Разве стал ещё более худым, почти скелетом, на котором свободно болталась мятая форма, и ещё более бледным, почти синим – настоящая ходячая смерть. Маленькие карие глазки – что они, входят в униформу НКВД, что ли? – по-прежнему были неживыми и сонными, безразлично и замедленно оглядывающими неизвестный мир. Удлинился, пожалуй, и без того длинный и тонкий как лезвие топора нос, а оттопыренные уши слегка загнулись, будто подвяли от нещадной трёпки. Чуть загребая длинными носками сапог, чересчур больших для худощавого тела, он неторопливо подошёл к Владимиру, помедлив, точно не решаясь, протянул вялую и тонкую в запястье мальчишескую руку с несоразмерно крупной мужской ладонью и сразу же отдёрнул, едва тот коснулся её, не дав сжать по-настоящему, лениво огляделся и спросил тихим дребезжащим тенорком:
- Твой?
Вся его тусклая, слегка сгорбленная фигура в помятой полевой форме и нечищеных сапогах никак не вязалась с элитными подразделениями русской армии. То ли дело – капитан в щегольской куртке и со стеком. Да и сопровождающие выглядели намного опрятнее. Неприметность формы чуть скрашивали новенькие третьи звёздочки на погонах, предательски выдававшие недавнее подселение к парам старых, порядком потускневших. Не верилось, что хозяин был им рад, вряд ли он обрадуется и следующему званию, так, без радости и усилий дотянет, возможно, и до генеральских звёзд, если доживёт, отгороженный от всех мёртвым пространством унылой апатии. Угрюмая затаённость настораживала, отталкивала. Казалось, совсем ещё молодой парнишка с вывихнутой войной психикой всё испытал, неимоверно устал и не знает, чем и как себя развлечь, да и не хочет этого, ничего не хочет и живёт через силу, напрягаясь и уничтожая последние нервные клетки с давно затупленными и омертвевшими окончаниями. Владимир не то, чтобы ненавидел рано созревшего негодяя – он ему был просто омерзителен. Встречаться и разговаривать с ним было неприятно, он боялся чем-нибудь выдать переполнявшую неприязнь и потому ответил коротко:
- Мой.
Кравченко хмыкнул, медленно обошёл вокруг остова мучительно возрождающейся машины, разглядывая словно эксперт, вернулся к Владимиру и, не поднимая головы и глаз, тихо спросил, чуть запнувшись, словно предчувствуя ответ:
- Нужна… помощь?
- Нет, - не медля, отказался Владимир, и без того не зная, как удастся сгладить последствия НКВД-шного набега. – Сам справлюсь, - окончательно решил не вмешивать в свои дела сомнительного союзника, хотя так и подмывало согласиться и нахально, руками противника, продвинуть выполнение задания. Однако, опасно: вряд ли, попав в поле зрения контрразведки, удастся освободиться от колпака и быть свободным в своих действиях.
Неожиданно отвергнутый добровольный помощник быстро взглянул на незадачливого баламутного подчинённого, не понимая, зачем он их настойчиво затащил сюда, и, подавляя чувство неудовлетворённости за пустую трату времени и злость за пренебрежение к не каждому предлагаемой услуге, повернулся, чтобы уйти, но, сделав пару шагов, остановился, медленно оглянулся и бросил в пространство:
- Ну и чучело!
Кто-то из свиты верноподданнически заржал и сразу же, закашлявшись, смолк, не поддержанный остальными. Все ждали продолжения.
- Поосторожнее в выражениях, старший лейтенант, - резко поднялся с жёсткого сиденья капитан, зло сверкая сузившимися до предела и без того маленькими глазками, - не нарывайся… - Он, вероятно, знал, с кем имеет дело, и потому вместо пары-тройки хорошо пронимающих зэковских выражений осторожно добавил: - Ты ещё слишком молод.
Молодой нахал, не спеша, повернулся, внимательно и безучастно оглядел щёголя, не сообразив сразу, как отреагировать на реплику и стоит ли вообще связываться со старшим по возрасту и званию, но сзади выжидающе стояли соратники по грязным делам, и он не мог, не имел права смолчать.
- Знакомый? – спросил он у Владимира.
- Нет, - с мстительной радостью открестился тот от смертельно напугавшего тюремщика. – Он из ИТЛ 16/17, ищет работавших здесь и сбежавших заключённых.
- Куманёк! – слегка оживившись, почти воскликнул лишённый эмоций вожак команды. – Прошляпил родственничков?
- Не твоё дело, - огрызнулся, сбавив тон, капитан, проклиная себя за безобидный, как ему казалось с утра, визит на гнусную автобазу.
- Удостоверение, - потребовал привязавшийся ни с того ни с сего молокосос, надёжно подпираемый сзади папашей.
- Только не тебе, - всё ещё продолжал хорохориться опер, загнанный стаей в угол, с ненавистью и безнадёжностью глядя из-под тяжёлого надбровья, покрывшегося крупными каплями пота, на хилого всемогущего вожака.
- Ладно, - согласился мучитель, внешне никак не отреагировав на очередную дерзость-огрызку капитана. – Принесёшь комиссару Кравченко в Управление к 8.00. – Помолчал, с интересом вглядываясь в перекошенное мокрое лицо жертвы нечаянного террора, и добавил: - В таком же виде. Не забудь прихватить личное оружие, - он указал рукой на стек. – Комиссару будет любопытно ознакомиться с новой формой лагерных оперуполномоченных.
Такой развязки капитан не ожидал. Его мозгов вполне хватило, чтобы сразу же сообразить, чем грозит встреча с комиссаром. Ещё каких-то полчаса назад он самодовольно был уверен в себе и в неотразимости кожаного одеяния и вдруг из-за непонятной прихоти непонятно зачем объявившегося здесь комиссаровского балбеса втоптан в грязь, из которой вряд ли удастся выбраться без потерь.
- Слушай, ну что ты прилип? – воскликнул он с чувством глубокого возмущения, незаслуженной обиды и тоскливой безысходности, пытаясь свести ненужную стычку к мирной развязке. – Тебе нужна куртка? Сапоги? Достану. По рукам?
Ни один мускул не дрогнул на мёртвенном лице ревнителя формы, пресыщенного не такими страданиями врагов народа. Он только чуть поморщился от дебильности кума, обалдевшего от лёгкой несправедливости, никак не выразил своего отношения к выгодной сделке, повернулся и, сутулясь, пошёл к мастерским, а следом за ним гуськом потянулись помощники, и каждый из них прежде, чем уйти, обещающе зло поглядел в лицо самонадеянного щёголя из параллельной службы, паразитирующей на здоровом теле контрразведки. И только Марлен прощально махнул рукой Владимиру и заковылял последним, торопясь не отстать от своих.
- Стойте! – бежал им наперерез старческой трусцой на негнущихся ногах дед Водяной, неловко придерживая за спиной одностволку. – Стойте! Ён не повинен! Я за яго парукай! – Он совсем запыхался, но не переставал частить, боясь, что иначе не поверят. – Дарагие таварышшы! Ён наш, савецки, не ворог. Як же иншей? Усю войну сражался, яго немец повредил, як жа не наш? Ей богу!
- Кто ён-то, сивый мерин? – прервал его бессмысленный лепет Марлен. – Кто наш-то?
- Як кто? – удивился дед. – Володька. Вы ж за им?
- Кто тебе сказал?
- Усе у канторе гуторят, - начал утихать добровольный защитник Владимира. – Емеля и другие. А ён наш. Ён не павинен.
- Вот народ! – возмутился кто-то из команды, как будто они никакого отношения к этому народу не имеют.
