Луиджи Пиранделло - Новеллы
Дон Филиберто Фиориннанци вышел от маркиза совершенно ошеломленный, растерянный, если не сказать обезумевший.
— И, следовательно...
Осязаемый результат визита, пуговицу от плаща, он держал в руке. Выслушивая из уст маркиза столь невероятные вещи, дон Филиберто так долго вертел эту пуговицу, что в конце концов она оторвалась и застряла у него между пальцами.
Но зачем, она ему теперь?
Отныне он вполне мог ходить по улице в расстегнутом и даже надетом наизнанку плаще и в сдвинутой на затылок шляпе.
Весь мир для дона Филиберто Фиориннанци раз и навсегда перевернулся вверх дном.
ТЕСНЫЙ ФРАК (Перевод Н. Трауберг)
Обычно профессор Гори был довольно терпелив со старой служанкой, которая работала у него около двадцати лет. Но сегодня в первый раз в жизни ему предстояло надеть фрак, и это вывело его из равновесия.
Сама мысль, что такая чепуха способна сломить столь сильный дух, чуждый мирской суеты и погруженный в заботы высшего порядка, — сама эта мысль возмущала его. Как мог он согласиться напялить эту дурацкую штуку, предписанную нелепым обычаем для всех тех случаев, когда жизнь обманывает себя самое иллюзорными радостями празднеств!
И потом — Господи, ведь он же толстый, как бегемот, как допотопное чудище!
Профессор тяжело пыхтел и бросил испепеляющие взгляды на служанку, а она, маленькая и пухленькая, похожая на мягкий тючок, не сводила глаз с тучного своего хозяина и, ослепленная его блеском, не замечала, как жалко выглядит все вокруг — потрепанные книги, старомодная дешевая мебель, вся неприглядная обстановка неубранной, полутемной комнатки.
Понятно, это был чужой фрак. Гори взял его напрокат. Приказчик из соседней лавки принес целую охапку фраков, на выбор. И теперь, прищурив глаз и снисходительно усмехаясь, — ни дать, ни взять arbiter elegantiarum (Арбитр изящества (лат.).) — он рассматривал несчастного учителя, заставлял его поворачиваться то тем, то другим боком — «Pardon! Pardon!» — и время от времени решительно изрекал, встряхивая чубом:
— Не то.
Учитель пыхтел и отирал пот.
Уже примерили восемь фраков... девять фраков... целую груду фраков. Один теснее другого! А тут еще воротничок — как будто затягивают петлю! И эта манишка совсем измялась и вылезает из жилета! И белый крахмальный галстук, его надо завязать, а Бог его знает, как это делается!
В конце концов приказчик милостиво изрек:
— Вот этот ничего себе. Лучше не подберем, поверьте, синьор.
Измученный Гори повернулся к служанке и грозным взглядом остановил ее причитания: «Ну, как картинка! Прямо, как картинка!» Затем он оглядел фрак (несомненно, только из почтения к этому одеянию приказчик и величал его синьором) и повернулся к приказчику:
— Не найдется ли у вас еще какого–нибудь?
— Я принес целую дюжину, синьор!
— А это, что же, и есть двенадцатый?
— Двенадцатый, к вашим услугам, синьор.
— Ну, тогда, конечно, куда уж лучше!
Этот фрак был еще теснее, чем предыдущие. Проклятый молодой человек признал не без раздражения:
— Тесноват, конечно... но как–нибудь сойдет. Не будете ли вы так добры повернуться к зеркалу, синьор?
— Премного благодарен! — рявкнул Гори. — Хватит того, что вы на меня глаза пялите!
Приказчик сдержанно поклонился и ушел, унося одиннадцать фраков.
— Господи помилуй! — простонал в ярости несчастный Гори, тщетно пытаясь поднять руку.
Он взглянул на пригласительный билет, валявшийся на комоде, и снова тяжело запыхтел. В восемь надо быть в доме невесты, на виа Милане. Двадцать минут пути! А теперь уже четверть восьмого.
Вернулась служанка, которая провожала приказчика до дверей.
— Ни слова! — закричал на нее синьор Гори. — Лучше попробуйте затянуть этот галстук.
— Ну, ну, будет вам... сейчас все сделаю... А то воротничок... — запричитала она. И, хорошенько обтерев передником дрожащие руки, приступила к делу.
Минут пять царило молчание. И сам Гори, и все предметы в комнате замерли, словно в ожидании Страшного суда.
— Ну как, готово?
— О–ох! — вздохнула старуха. Синьор Гори вскочил и прорычал:
— Хватит! Не могу больше! Пустите, я сам!
Он глянул в зеркало и тут же пришел в такую ярость, что несчастная служанка затряслась. Он неуклюже поклонился, но при этом почувствовал, что фалды странно зашевелились; тогда он резко обернулся, словно кот, которому что–то прицепили к хвосту. И тут — т–р–р! — фрак лопнул под мышкой.
Гори задохнулся от бешенства.
— Это по шву! По шву! — кинулась к нему служанка. — Снимите, я сейчас зашью!
— Я опаздываю, — рычал он. — Я так пойду! Так пойду!.. Никому руки не подам! Пустите, я пойду!
Он яростно завязал галстук, набросил пальто на позорное свое одеяние и ринулся на улицу.
Ну, в конце концов не так уж все плохо, черт возьми. Сегодня свадьба любимой его ученицы, Чезары Рейс. Да, она заслужила счастье. Она так самоотверженно трудилась, бедняжка, все эти бесконечные годы.
По дороге он размышлял о том, какое странное стечение обстоятельств привело к этому браку. Да... только как же фамилия жениха? Гори вспомнил, как тот пришел к ним в Учительский институт; его детям нужна была гувернантка. Такой богатый вдовец, синьор... Грими? Грити? Нет, Митри, ну, конечно, Митри.
Вот как это произошло. Чезара Рейс сильно бедствовала, отца она потеряла в пятнадцать лет и так билась, так самоотверженно работала, чтобы прокормить свою старую маму: шила, давала частные уроки... И при этом она училась, получила диплом. Гори восхищался ее упорством, а когда она кончила институт, много хлопотал, просил и добился для нее места учительницы в Риме. Потом к нему обратился этот синьор Грити (Грити, Грити, вот, Грити его фамилия, а совсем не Митри!)... и он рекомендовал ему Чезару Рейс. Через несколько дней тот пришел снова, очень огорченный. Чезара отказалась от места гувернантки. Она слишком молода, неопытна, она не может бросить свою старую маму, и больше всего она боится злых языков. Надо было видеть, как она все это говорила и как смотрела при этом, негодница!
Красивая она девушка, Чезара Рейс. Как раз такой тип красоты нравится ему больше всего. Бесчисленные удары судьбы (недаром Гори был преподавателем словесности — он так и подумал: «бесчисленные удары судьбы») придали ее чертам утонченность и печальное, мягкое благородство.
Так что ничего нет странного в том, что этот синьор Грими (да, боюсь, его фамилия все–таки Грими)... Ничего нет странного, что этот синьор Грими, как только ее увидел, влюбился до безумия. Бывает так в жизни. Он раза три приходил, а то и четыре, и все зря. Тогда Грими обратился к нему, к ее учителю, попросил замолвить словечко. Ведь синьорина Рейс так скромна, так прекрасна и добродетельна; она будет не гувернанткой, а второй матерью его детям. Почему бы ей не согласиться? Гори с радостью взялся помочь, и Чезара Рейс уступила. И вот, сегодня свадьба, хотя его родные были против, все эти... Грими? Грити? Нет кажется, все–таки Митри.
— Ну и черт с ними! — заключил тучный синьор Гори тяжело отдуваясь.
Невесте полагается дарить цветы. Она так просила его быть свидетелем при бракосочетании! Но он ей сказал, что тогда он должен будет сделать ей подарок, приличествующий высокому положению жениха, а это ему не по средствам, совсем не по средствам. Хватит того, что он напялил этот фрак! Вот цветы — это пожалуйста. Сильно смущаясь и робея, вошел он в цветочный магазин и приобрел пучок зелени, из которой выглядывало несколько цветков. Да, цветов там было немного, а денег он потратил достаточно!
Он свернул на виз Милано и увидел в глубине улицы, у дома где жила Чезара, большую толпу любопытных. Так и есть, опоздал! Вот у подъезда кареты. Наверное, все эти люди собрались поглазеть на свадебное шествие. Он подошел к дому. Почему это они так смотрят на него? Фрак пока что скрыт, под пальто. Может быть, фалды? Он посмотрел через плечо. Нет, не видно. Так в чем же тут дело? Что происходит? Почему закрыта входная дверь?
Привратник спросил его тихим, печальным голосом:
— Синьор пришел на свадьбу?
— Да... Я приглашен...
— Свадьбы не будет.
— Как не будет?
— Несчастная синьора... мать синьорины Чезары...
— Умерла? — закричал Гори, бессмысленно глядя на дверь.
— Сегодня ночью... скоропостижно... Учитель остолбенел.
— Господи, что ж это? Мать?.. Синьора Рейс?..
Он обвел собравшихся растерянным взглядом, как будто хотел найти в их глазах, подтверждение этих страшных слов. Букет упал на мостовую. Гори наклонился и тут же почувствовал, что фрак рвется под мышкой; он замер. О Господи! Так и есть. Лопнул.
Этот фрак был предназначен для свадебного торжества и вот теперь он предстанет в нем перед лицом смерти. Что делать? Подняться в таком виде? Вернуться домой?
