Луиджи Пиранделло - Новеллы
Правда, молодой маркиз ни разу не побывал на своих землях, но вся заслуга в создании образцовой системы управления принадлежала ему. Земельный массив был разбит на десять секторов. Во главе каждого сектора, в который входило десять участков, стоял управляющий. Мео Дзецца был одним из этих десяти. Как же при столь совершенной системе маркиз не замечал, что этот бандит и наглец постоянно обкрадывает его? Ведь бесчестность Мео Дзеццы была видна всем окружающим, да и сам Дзецца с непосредственностью глупого животного почти не скрывал этого.
Когда на следующее утро дон Филиберто встал с постели, в ушах у него все еще со звоном отдавалось это мерзкое слово «доносчик». Наконец, стиснув зубы и сжав кулаки, он принял твердое решение — действовать. Видит Бог, он должен положить конец столь неслыханному безобразию и наглости.
Доносчик? Пусть так, он доносчик; он принимает вызов. Он напишет донесение по всей форме о постоянных хищениях, которые этот тип совершает уже много лет.
Дон Филиберто трудился над донесением целых десять дней. Когда наконец все было готово, дон Филиберто с особой тщательностью наглухо застегнул свой неизменный плащ, открыто, с папкой под мышкой сел в повозку и отправился на железнодорожную станцию. Оттуда он поездом выехал в город.
Приехав в город, он прямо с вокзала пошел в управление маркиза Ди Джорджи–Декарпи.
Войдя внутрь, он сразу же почувствовал такое благоговение, что не только не оскорбился, когда ему объяснили, как трудно попасть на прием к маркизу, но, наоборот, с радостью одобрил все эти строгие правила и, без конца кланяясь и сладко улыбаясь, изъявил полную готовность подчиниться им.
Здесь было настоящее царство порядка. Управление работало с точностью часового механизма. Все кругом сверкало и блестело. Курьеры в ливреях, мраморные лестницы, залитые электрическим светом, сияющие, как зеркало, паркеты, великолепные ковры, паровое отопление. И кругом таблички: «Секция I», «Секция II», а на каждой двери дощечки с указанием отдела.
Его сиятельство синьор маркиз принимал посетителей только в определенные дни и часы, по средам и субботам от десяти до одиннадцати. Чтобы попасть к нему на прием, надо было предварительно за два дня подать письменную просьбу, заполнив печатный бланк за первым столиком во второй комнате личной канцелярии маркиза: второй этаж, секция I, второй коридор направо. Тот, кто очень спешит и не может дожидаться приемного дня, должен обратиться в отдел срочных заявлений на том же втором этаже, та же секция, третья дверь по первому коридору налево.
— Да нет же, нет... — лепетал дон Филиберто.
Сведения, которые он хочет сообщить, не столь срочны, сколь серьезны, и он желает передать их маркизу лично.
— Вы специально для этого приехали из Форни? — спросил старший курьер.
— Да, синьор, из Форни, специально для этого.
— Но сегодня только четверг.
— Не важно. Раз у вас такие правила, я подожду до субботы.
Тогда старший курьер обратился к мальчишке–рассыльному, тоже одетому в ливрею:
— Сбегай наверх и принеси бланк.
Однако дон Филиберто Фиориннанци ни за что не соглашался:
— Нет, нет, извините, зачем же? Я сам схожу, сам.
И он поднялся заполнить бланк на первом столике во второй комнате личной канцелярии, второй этаж, секция I, второй коридор направо.
Эти два дня дон Филиберто Фиориннанци, напрягая все свои способности, готовился к встрече с маркизом, точно к великому испытанию. Сначала вступление, короткое, конечно, — ведь у маркиза нет времени слушать абстрактные рассуждения, но должен же он прежде всего объяснить причину и мотивы, побудившие его написать донесение. Потом пункт за пунктом он изложит факты. Дон Филиберто Фиориннанци был счастлив бескорыстно передать все сведения, собранные им об этом жулике, который с редким упрямством старался обойти столь великолепно действующий правопорядок.
В субботу утром, за десять минут до назначенного времени, дон Филиберто уже сидел в приемной. Он был первым в списке, и едва часы пробили десять, его пропустили к маркизу.
Маркиз Ди Джорджи–Декарпи оказался маленьким, плюгавеньким человечком. На нем был изящный костюм, который лишь подчеркивал грубость сухого, словно крестьянского лица. Он сидел за письменным столом в старинном кресле, спинка которого на целую пядь возвышалась над его головой. На глубокий поклон посетителя маркиз ответил еле, заметным кивком; движением руки пригласил его сесть; потом, облокотившись о ручку кресла, подпер лоб рукой.
Теперь один его глаз был прикрыт ладонью, а другой с моноклем в костяной оправе смотрел дону Филиберто прямо в лицо. И столько было в этом неподвижном взгляде упрямой враждебности и жестокости, что дон Филиберто Фиориннанци почувствовал, как у него кровь стынет в жилах, а слова столь тщательно приготовленного краткого вступления застряли в горле.
Глаз этот глядел с недоверием, как бы строго предупреждал: «Я не верю в твое бескорыстие, смотри же, не говори ничего такого, чего нельзя доказать фактами»; казалось, глаз этот с неумолимой строгостью следил за каждым словом, которое слетало с дрожащих губ перепуганного дона Филиберто.
Но вдруг маркиз убрал руку от лба и открыл второй, дряблый и мутный глаз, который, если так можно выразиться, зевая, глядел на посетителя и как бы уныло просил его: «Сжалься!»
Дон Филиберто Фиориннанци внезапно почувствовал неприятную пустоту в желудке. Значит, тот глаз, тот глаз, который нагнал на него столько страху, был... был искусственный, стеклянный? О Боже, да, да, стеклянный! И, значит, маркиз, закрыв здоровый глаз, не только не смотрел на него пристально, изучающе и с угрозой, но даже не потрудился взглянуть, кто к нему пришел.
Быть может, маркиз даже не слышал ни слова из того, что он с таким трепетом говорил ему.
— Позвольте... синьор маркиз... перейти к фактам, — побледнев, растерянно пробормотал дон Филиберто.
— Вот именно, сделайте одолжение, — пробурчал маркиз. Он перенес руку на стол, снова подпер ею лоб, и больше уже не менял этой покойной позы. Доя Филиберто Фиориннанци вполне мот подумать, что он спит. Когда посетитель кончил, маркиз, отняв руку от лба, сказал:
— Разрешите?
И протянул руку за донесением.
Он рассеянно пробежал его своим единственным глазом, затем сунул руку в карман, вытащил оттуда связку ключей, открыл ящик секретера и вынул какую–то бумагу. Потом положил бумагу рядом с донесением и синим карандашом стал делать на нем какие–то пометки, сверяясь с бумагой. Покончив с этим странным занятием, маркиз молча протянул дону Филиберто испещренное карандашными пометками донесение и вынутую из секретера бумагу.
Дон Филиберто ошеломленно перевел взгляд с донесения на бумагу, посмотрел на маркиза, потом вновь стал сравнивать донесение и бумагу и наконец заметил, что в бумаге почти в том же порядке перечислены все махинации Дзеццы, о которых он приехал сообщить.
— Так, значит... — сказал он, с трудом придя в себя от изумления, — значит, вашей светлости... вашей светлости было уже известно...
— Как видите, — холодно прервал его маркиз. — И если вы повнимательней посмотрите мою бумагу, то заметите, что в ней перечислен целый ряд хищений, не упомянутых в вашем донесении.
— Да... ах, да... вижу... вижу, — поспешно согласился дон Филиберто, совсем растерявшись. — Но, следовательно...
Маленький маркиз снова облокотился о ручку кресла и закрыл ладонью здоровый глаз, смотревший устало и равнодушно.
— Уважаемый синьор, а почему это должно меня интересовать? — вздохнул он.
Пугающе неподвижный взгляд его стеклянного глаза с моноклем в костяной оправе никак не вязался с этим усталым вздохом.
— Подобные вещи, — продолжал он, — выходят за рамки моей компетенции.
— Выходят за рамки?
— Разумеется. Мы должны следить и следим за действиями Дзеццы — управляющего. Как таковой, он выполняет свои обязанности образцово. А что он за человек — нас, уважаемый синьор, не интересует. Больше того: нам даже выгодно, что Дзецца столь бесчестен или, точнее, так жаждет разбогатеть. Сейчас я вам поясню. Другим управляющим, которые более или менее удовлетворяются одним только жалованьем, нет нужды выжимать из моих владений больше, чем они дают сейчас. Дзецца же вынужден заботиться об увеличении прибыли, потому что должен кое–что выгадать и для себя. И вот результаты: ни один из секторов не приносит нам такого дохода, как тот, где управляющим Мео Дзецца.
— Но, следовательно... — заикаясь повторил дон Филиберто.
— Следовательно, — подхватил маркиз, поднявшись с кресла и давая этим понять, что прием окончен, — я благодарю вас, уважаемый синьор, за вашу заботу о моих интересах. Но все–таки... о Боже... право же, вы должны были догадаться, что при таком управлении, как мое, мы не могли не заметить этих фактов. Этих и, как вы могли убедиться, многих других. Во всяком случае, я вам весьма признателен. Честь имею, уважаемый синьор.
