Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы
84
В начале квартала аль-Ватавит к ним присоединился Садек, а в конце квартала их поджидали Аграма, Абу Фисада и Хамруш. Они запрыгнули в повозку, и от удара кнутом лошадь тронулась с места. Они ехали быстро, несмотря на темноту и ночную тишину, в которой раздавался скрип колес. Они с тревогой оглядывались назад. Чтобы успокоиться, Садек сказал:
— Они побегут к Баб-аль-Наср, подумают, что ты прячешься на кладбище.
— Но они же знают, что вас на кладбище нет, — с сомнением ответил Касем.
Повозка неслась на большой скорости, и это придавало уверенности, что опасность осталась позади.
— Вы подготовили все как нельзя лучше, — снова уверенно заговорил Касем. — Спасибо тебе, Садек. Если бы не твое предупреждение, меня уже не было бы в живых.
Садек молча пожал ему руку. В свете звезд повозка приближалась к рынку аль-Мукаттам. Вокруг было темно и пустынно, только от фонаря на хижине Яхьи струился свет. Они предусмотрительно остановились посреди площади, сошли с повозки и направились к Яхье. Не успели они подойти к жилищу, как раздался голос старца, спрашивающий, кто пришел. Услышав ответ Касема, Яхья громко произнес хвалу Господу, и они горячо обнялись.
— Я обязан тебе жизнью, — сказал Касем.
Старик рассмеялся:
— Всего лишь совпадение! Но так совпало, чтобы спасти жизнь достойнейшего человека. Поспешите в горы! Там лучшее для вас убежище.
Касем пожал Яхье руку и в свете фонаря посмотрел ему в лицо с признательностью и симпатией.
— Вот сегодня ты как Рифаа и Габаль, — сказал старик. — Когда ты одержишь победу, я вернусь в квартал.
Они удалялись от хижины на восток, уходя вглубь пустыни в сторону горы. Указывая дорогу, впереди всех шагал Садек. Смешанные краски на горизонте предвещали близкий рассвет. Воздух был влажным от росы. Вдалеке прокукарекал петух — это был крик нарождающегося дня. Достигнув подножия, они обогнули гору с южной стороны и наткнулись на узкую тропу, которая поднималась к их новому дому на вершине. Они двигались гуськом вслед за Садеком.
— Мы построили тебе дом в самом центре между нашими жилищами, — сказал Садек Касему. — Сейчас там спит Ихсан.
— Дома мы соорудили из жести и мешковины, — добавил Аграма.
— Они ненамного хуже наших лачуг в квартале, — заметил в шутку Хасан.
— Главное, там не будет ни управляющего, ни надсмотрщиков! — отозвался Касем.
До них донеслись голоса, и Садек сказал:
— Наш новый квартал не спит, ожидая тебя.
Подняв головы, они увидели первую полоску зари.
— Ау! — прокричал Садек во весь голос. Из домов высунулись головы мужчин и женщин. Раздались приветствия и радостные возгласы. Кто-то запел: «Пташка крылышками машет».
Касема охватил восторг, и он с гордостью произнес:
— Как их много!
— Новый квартал в горах! — довольно произнес Садек. — Людей здесь с каждым днем становится все больше. По совету Яхьи все покидающие улицу присоединяются к нам.
— Вот только, чтобы не столкнуться ни с кем с улицы, нам приходится искать заработок в самых отдаленных местах, — заметил Хамруш.
Поднявшегося на гору Касема мужчины встречали объятиями, женщины пожимали руку, кругом его приветствовали и радовались. Среди встречающих была и Сакина, которая сообщила, что Ихсан спит в хижине, отведенной под их дом. Все двинулись к новому кварталу, где дома были выстроены в форме квадрата. Люди веселились и пели. На горизонте забрезжил свет, разлившись по небу озером белых роз.
— Добро пожаловать нашему надсмотрщику Касему! — крикнул какой-то мужчина.
Касем переменился в лице, и гневно ответил:
— Да будут прокляты все надсмотрщики! Там, где они появляются, нет ни мира, ни спокойствия.
Люди обернулись на его слова, и он продолжил:
— Мы возьмемся за оружие, как это сделал Габаль, но только ради милосердия, которое проповедовал Рифаа. Доходы имения используем для общего блага, как мечтал об этом Адхам. Вот в чем наше предназначение, а не в том, чтобы становиться надсмотрщиками.
Хасан мягко подтолкнул Касема к хижине и обратился ко всем:
— Он всю ночь не спал. Имеет право на отдых.
Касем прилег на циновку рядом с дочкой, тотчас провалился в сон и очнулся после полудня усталым, с тяжелой головой. Сакина принесла Ихсан и положила ему девочку на колени. Касем стал нежно целовать ее. Подавая Касему кувшин с водой, Сакина сказала:
— Эту воду носят нам с той самой колонки, куда ходила жена Габаля.
Касем улыбнулся. Ему нравилось все, что напоминало о Габале и Рифаа. Он окинул взглядом свое новое жилище и, отметив, что кроме мешковины в нем ничего не было, еще сильнее прижал Ихсан к груди. Он встал, передал дочку Сакине и вышел к ожидавшим его Садеку и Хасану. Пожелав друг другу доброго утра, они присели, и Касем сел между ними. Он оглядел квартал, но увидел только женщин с детьми.
— Мужчины ушли на заработки, — объяснил Садек. — Мы задержались, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.
Его глаза пробежали по женщинам, занятым готовкой и стиркой, и резвящейся повсюду детворе.
— Думаешь, они довольны жизнью? — спросил Касем.
— Они мечтают получить права на имение и жить в таком же богатстве, как Амина-ханум, жена управляющего.
Касем широко улыбнулся, перевел взгляд с одного своего собеседника на другого и спросил:
— У вас созрел план? Каков наш следующий шаг?
Хасан с гордостью вздернул голову и расправил широкие плечи.
— Мы твердо знаем, чего хотим!
— И как это сделать?
— Нападем на них внезапно.
Садек не согласился:
— Давайте подождем, пока большая часть улицы не перейдет на нашу сторону, и тогда уж нападем. Так мы будем уверены в победе, с одной стороны, а с другой — избежим жертв.
— Верно! — подтвердил Касем, и черты его лица разгладились.
Они успокоились и замечтались, как вдруг кто-то робко произнес:
— Еда.
Касем поднял глаза и увидел перед собой Бадрию, которая принесла тарелку бобов и лепешки. Она подошла к нему, глаза ее сверкали, и, не сдержавшись, он улыбнулся.
— Приветствую мою спасительницу! — сказал ей Касем.
Она поставила перед ним тарелку, ответив:
— Да продлит Бог твои годы! — и ушла в хижину Садека, стоявшую рядом.
На душе у Касема потеплело, и он с аппетитом принялся за еду.
— У меня осталась немалая сумма денег, — сказал Касем за трапезой. — Они нам еще пригодятся, если что случится.
Немного помолчав, он добавил:
— Мы должны привлекать всех жителей нашей улицы, в ком чувствуем готовность присоединиться к нам. Как много среди них обиженных, желающих нам победы, которых останавливает только страх!
Хасан и Садек направились туда, где их уже ждали остальные, и Касем остался один. Он встал, чтобы оглядеться на новом месте: прошел среди играющих детей, которые не обратили на него внимания, женщины же приветствовали его улыбками. Вдруг его взгляд остановился на древней старухе с седой головой, мутными глазами и трясущимся подбородком. Касем подошел к ней поздороваться, и она ответила ему так же приветливо.
— Кто ты? — спросил он ее.
Голосом, похожим на шелест сухих листьев, она ответила:
— Я мать Хамруша.
— Здоровья тебе, матушка. Нелегко тебе было покинуть нашу улицу?
— Мне лучше всего там, где мой сын. — Потом, будто припомнив что-то, добавила: — И подальше от надсмотрщиков.
Улыбка Касема ободрила ее, и она сказала:
— В молодости я видела Рифаа!
— Правда?! — заинтересовался он.
— Клянусь! Он был добр и прекрасен. Но я и представить не могла, что его именем назовут квартал и будут слагать о нем песни.
— Ты не стала его последовательницей, как другие? — продолжил расспрашивать Касем.
— Нет. Тогда на этой улице никому не было до нас дела. Да мы и сами не знали, кто мы такие. Если б не ты, никто и не вспомнил бы о бродягах.
Он отстраненно смотрел на нее и думал, продолжая улыбаться: что же сегодня происходит с нашим дедом?
Старуха молилась за Касема, пока он не скрылся из виду…
Он остановился на краю обрыва, обвел взглядом пустыню, лежащую внизу, и вгляделся в горизонт: купола и крыши были разными, но будто принадлежали кому-то одному. Про себя он сказал: все это должно стать единым целым. С высоты все выглядело таким маленьким! Какими ничтожными казались и управляющий Рефаат, и главный надсмотрщик Лахита! Отсюда не видно разницы между Рефаатом и его дядей Закарией. Трудно с этого места отыскать эту беспокойную улицу. Если бы не дом владельца имения, который виден отовсюду, ее и не разглядеть. Дом нашего деда с огромной стеной и высокими деревьями. Но сам он уже стар и, как солнце, клонящееся к закату, не вселяет почтенного страха, как прежде. Где ты? Что с тобой? Почему не выходишь? Словно ты уже перестал быть самим собой. Те, кто извратил твои заветы, живут рядом с твоим домом. А эти женщины и дети, вынужденные уйти в горы, разве их судьба не трогает твое сердце? Ты снова станешь могущественным, когда будут исполнены условия твоего завещания и при этом не прольется ни одной капли крови. Это будет подобно восходу солнца. Без тебя у нас не было бы ни родителя, ни улицы, ни имения, не было бы и надежды.
