Розамунда Пилчер - Сентябрь

— Дорогие мои, хорошие… — Она остановилась и стала гладить их, — сразу же прибежали, спасибо вам. А теперь домой.

Они побежали вперед, Вирджиния за ними по дорожке, все так же спокойно и неторопливо. Она позволила себе оглянуться только у поворота реки, где скрытая деревьями дорожка делала поворот. Тут она остановилась и посмотрела назад. Мост был еще виден, но Лотти на нем не было. Она ушла, сделав свое черное дело. Вирджиния глубоко, судорожно вздохнула и почувствовала, что ее охватывает паника. Бороться с ней она не могла и, забыв о кувшинчике для сливок, не чувствуя стыда, бросилась бежать домой, к Эди, к Генри, к усадьбе Балнед, где она укроется, как в крепости.

Мысли все вертелись и вертелись по одному и тому же кругу.

Это ложь.

Было два часа ночи, Вирджиния никак не могла заснуть и глядела широко открытыми глазами в мягкую темноту. Глаза резало от усталости, но она ворочалась с боку на бок, воевала с подушками, ее бросало то в жар, то в холод. Она без конца вставала, бродила по дому в ночной рубашке, пила воду, ложилась и пыталась уснуть, но сон не приходил.

На другом краю кровати, где всегда спит Эдмунд, мирно спал Генри. Взбунтовавшаяся Вирджиния нарушила один из строжайших запретов мужа и положила сына с собой. Она время от времени протягивала руку и дотрагивалась до него; его легкое дыхание, тепло, которое она ощущала сквозь фланель полосатой пижамы, успокаивали ее. В огромной кровати мальчик казался совсем маленьким, чуть ли не младенцем.

«Помешана на мужчинах. Сегодня один, завтра другой, жить без них не могла. Шлюха, настоящая шлюха».

Леденящая душу картина упорно стояла перед глазами, в уши лезли настырные слова Лотти, точно крутилась заезженная пластинка, и никак ее не остановить. Нескончаемые круги ада, и нет исхода, нет избавления…

«А они были любовниками, ваш муженек и Пандора… Эдмунд уже женатый мужчина, да еще с ребенком…»

Эдмунд и Пандора… Если это и правда, Вирджиния никогда ничего ни на миг не заподозрила, ей такое и в голову не могло прийти. В своем доверчивом неведении она не искала улик, не пыталась уловить тайный смысл в небрежно брошенных словах Эдмунда, в его непринужденной манере. «Пандора вернулась, — сказал он, наливая себе виски, и пошел к холодильнику за льдом. — Нас пригласили на обед в Крой». Вирджиния ответила: «Замечательно» и перевернула говяжьи котлеты, которые жарила Генри на ужин. Пандора была всего лишь легкомысленная младшая сестра Арчи, она жила на Майорке и вот теперь приехала домой. И когда, наконец, старые друзья встретились, она не придала значения братскому поцелую, которым Эдмунд коснулся щеки Пандоры, их смеху, вполне естественной нежности и теплоте его приветствия. Все остальное время Вирджиния с увлечением играла в крокет, ей было совершенно неинтересно, о чем беседуют Эдмунд и Пандора, качаясь вместе на качелях и наблюдая за игроками.

Но ведь и в самом деле, не все ли равно, о чем они говорили? Вирджиния, где твой разум? Да, они были когда-то страстно влюблены друг в друга, их бурный роман завершился близостью, ну и что? Пандора в восемнадцать лет была ослепительна, Эдмунд — молодой мужчина в расцвете сил. Ради Бога, ведь ты живешь в двадцатом веке, и супружескую неверность сейчас называют не изменой, а внебрачными отношениями. К тому же все это случилось давно, больше двенадцати лет назад, и Эдмунд изменил не ей, Вирджинии, а своей первой жене Каролине. Каролина умерла, былое быльем поросло. Из-за чего так мучиться? Какая глупость.

«И семья молчала, хотя все знали. Но от людей правду не утаишь. И все равно все молчат, будто в рот воды набрали. Потому меня и уволили, слишком уж много я знала».

Все знали… Кто знал? Арчи? Изабел? Ви? Неужели Эди тоже знала? Если они знали, то, значит, сейчас настороженно наблюдают за событиями, опасаясь, что все начнется сначала. Наблюдают за Эдмундом и Пандорой, наблюдают за Вирджинией, и в их глазах жалость, которой она никогда раньше не видела. Тревожатся за Вирджинию, как когда-то тревожились за Каролину? Сговариваются между собой, будто заговорщики, хотят скрыть правду от второй жены Эдмунда? Если так, то они предали Вирджинию, ее предали те самые люди, которых она считала самыми близкими и дорогими друзьями, кому больше всего верила.

«А почему, в таком случае, ваш супруг ни с того, ни с сего сорвался в Америку? Изменит он вам, как изменял своей первой жене, бедняжке».

И это страшнее всего — сомнения, они ее истерзали. Эдмунд улетел. Ему действительно нужно было лететь в Америку, потому что требовали дела, или он придумал шитую белыми нитками отговорку, чтобы вдали от дома и Вирджинии все обдумать на свободе и принять решение? Решение надо принимать потому, что он любит Пандору, всю жизнь ее любил, и вот она вернулась, красивая, как прежде, а Эдмунд снова связан по рукам и ногам: женат на другой женщине.

Эдмунду пятьдесят лет, это трудный возраст, мужчины переживают в это время кризис, мечутся. Эдмунд всегда был очень сдержан, Вирджиния обычно понятия не имела, о чем он думает. Сейчас она уже почти не сомневалась: он порвет тяготящие его узы и уйдет, бросит ее, разрушит их брак и ее жизнь. Они с Генри останутся среди обломков карточного домика, который она считала несокрушимой крепостью.

Думать об этом было невыносимо. Вирджиния сжалась в комок, спряталась лицом в подушку, гоня прочь страшные мысли. Нет, такого ужаса не случится, все это неправда, она не верит.

«Это ложь, Лотти».

Круг замкнулся, она оказалась в начале своего пути.

7

Дождь лил упорно, злобно, вгоняя всех в тоску. Он начался перед рассветом, Вирджиния проснулась от его шума, и сердце у нее больно заныло. Мало всех несчастий, так в этот ужасный день даже природа против нее. Может быть, дождь все-таки кончится. Но боги не сжалились над людьми, дождь зарядил на весь день и падал с чугунно-серого неба сплошной стеной.

Была уже половина пятого, и они ехали в Темплхолл. Вирджиния везла двух мальчиков со всем их багажом — чемоданами, пуховыми стегаными одеялами, сладостями в коробках, мячами для регби, портфелями; поэтому она оставила свой маленький автомобиль в гараже и загрузила все в «субару» Эдмунда, надежную, мощную, с четырьмя ведущими колесами трудягу: ей нипочем самое гиблое бездорожье, она легко берет самый крутой подъем. Вирджиния никогда не водила «субару», не знала ее нрава и чувствовала себя неуверенно, от этого ощущение обреченности, в котором она прожила почти сутки, истерзало ее вконец.

На шоссе был кошмар. Ненастный день угасал, она ехала с включенными фарами, дворники молотили изо всех сил. «Субару» мчался по лужам, встречные машины и грузовики то и дело обдавали его грязной жижей, залепляли стекла. Уже в десяти метрах ничего не было видно, и это окончательно ее добило. Потому что дорога из Релкирка в Темплхолл пролегала по удивительно живописной местности, вокруг ухоженные земли богатых ферм, рядом катит свои воды широкая величавая река, где водится столько лососей, вдали виднеются великолепные замки, окруженные просторными парками. И если бы они видели эту красоту, настроение у всех, несомненно, поднялось бы. Вирджиния могла бы обратить внимание мальчиков на какой-нибудь особенно милый уголок, далекую вершину, завязался бы разговор.

Она пыталась втянуть Хэмиша в оживленную беседу, надеясь отвлечь Генри от его немых страданий, может быть, он даже включился бы в разговор. Но Хэмиш был не в настроении. Мало того, что кончились каникулы, кончилось лето и свободная жизнь, так еще изволь возвращаться в школу с новеньким, это уж совсем невыносимо. В школе таких называют малявками. Хэмиш был глубоко уязвлен, что вынужден ехать с малявкой, и молил Бога, чтобы никто из сверстников не увидел, в каком унизительном обществе он прибыл в школу. «Нечего навязывать мне Генри Эрда, этот номер не пройдет», — возмущенно заявил он своей матери, когда она помогала ему стащить вниз по лестнице чемодан и причесывала слишком коротко подстриженные волосы.

Вот почему он решил, что никаких разговоров поддерживать не будет, и очень скоро пресек все старания Вирджинии, буркая в ответ что-то односложное и нечленораздельное. Вскоре Вирджиния все поняла, и в машине воцарилось мрачное тяжелое молчание. И зачем только она взяла этого противного мальчишку, пусть бы Изабел сама везла свое надутое сокровище. Но без него Генри вряд ли удержался бы от слез, проплакал бы всю дорогу и приехал в Темплхолл с распухшим красным лицом, несчастный и не готовый к суровым законам новой, требующей мужества жизни.

Это было бы невыносимо. «Ненавижу», — твердила она. Все оказалось еще ужасней, чем она себе представляла. Бесчеловечно, садистски жестоко, противоестественно. И худшее впереди, совсем скоро она должна будет попрощаться с Генри и уехать, а он останется один среди чужих людей. «Ненавижу Темплхолл, ненавижу его директора, ненавижу Хэмиша Блэра. Никогда в жизни меня не вынуждали совершать поступки, которые вызывали бы такую ненависть. Ненавижу дождь, ненавижу всю систему образования, ненавижу Шотландию, ненавижу Эдмунда».