Эльмира Нетесова - Я обязательно вернусь
— Значит, в чем-то зависел, или мать что-то знала, раз не решился оставить одну и без помощи. Поверь, он не из добрых дядек, его дочь, конечно, неспроста сшибала на панели. Это она теперь на содержании. Но сколько лет была супер путаной, ее весь город знает. Я не верю, чтоб она, сбесившись с жиру, промышляла в сучках.
— Но у него еще два сына есть! Он мне говорил о них, — вспомнил Мишка.
— Они военные, служат где-то. Я их никогда не видела и Юрий Михайлович редко о них вспоминает. С их матерью он тоже развелся. Впрочем, бабья у него хватало.
— Какое отношение имеют они к Надюхе?
— Береги ее от самого и его друзей.
— Тебя кто-то из них обидел?
— Не стоит о том. Я предупредила. А ты думай, как лучше поступить, — ушла от ответа Юлька.
— Надю не переубедить. Юрий Михайлович не только расплатился по-царски, он дал гору дорогих вещей, каких она никогда не имела и не купила бы. Одел сестру, как королеву. При этом сказал, что она ни копейки ему не должна. Когда спросил его, почему не отдал эти вещи дочери, Юрий Михайлович ответил, что у нее другие размеры и ничто ей не подойдет.
— Тут он тебе сказал чистую правду. Аленка просто кобыла против матери, — рассмеялась Юлька и предупредила:
— Но каждую вещь нужно продезинфицировать.
— Это само собой. Я понимаю, отдал потому, что выкинуть рука не легла. Заодно Надьку на крючок взял. Видел, как она одета. Не потяну я на такие наряды, вот и смолчал. Ты меня должна понять, — глянул на Юльку виновато. И подсев рядом признался:
— А знаешь, сегодня мне звонили из милиции.
Юлька подскочила испугавшись:
— Что случилось?
— Да не бойся! Все в порядке! Несостоявшийся тесть вспомнил! В гости пригласил. Сказал, что невеста по мне скучает, ревет целыми днями и ждет меня!
— Так навести, успокой, порадуй ее визитом!
— Я что плохого тебе сделал? Чем обидел? Ты понимаешь, прийти туда, значит дать согласие на женитьбу! Для меня лучше руки на себя наложить, чем решиться на тот подвиг. Представь меня, а рядом мамонта или слониху, красивая пара, только что общего? Да лучше одному до старости жить, авось, какая-нибудь мартышка сыщется.
— Ты скажи, что тестю ответил? — хихикнула Юлька.
— А то, что и ты Вадиму Евгеньевичу! — глянул исподтишка и добавил:
— Мне Юрий Михайлович рассказал, просил не проговориться тебе. Ждал, когда сама расскажешь.
Юлька молча покраснела, чувствовала себя неловко.
— Понимаешь, я ничего не могла сделать.
— Вот и не упрекай меня за Надькину слабину. Взяла тряпье, попробуй я их выкинь, не знаю, что будет, но хорошего не жду. А ты еще пугать взялась, стоит ли Надьке идти к нему в домработницы, хотя оба от Елены наслышаны, что Юрий Михайлович импотент. Так что сестра гарантирована от его приставаний. Я и это помнил, — рассмеялся Мишка и спросил:
— Кстати, Вадим Евгеньевич не докучает, не звонит тебе больше?
— А ты откуда знаешь?
— Догадываюсь!
— Что знаешь, колись?
— Не будет к тебе прикалываться. С ним поговорили авторитеты. Предупредили, если пасть откроет, будет приколот пером, как в гербарии. Такое повторять никому не надо. Там были дяди, каких лучше не видеть даже во сне. Можно не проснуться никогда. Ну, махаться или базарить, ни у кого мысля не шевельнется. Эти одним пальцем размажут любого. А уж Вадима Евгеньевича шутя укатают!
— Нет, он не звонит, — подтвердила еле слышно.
— Кстати, главное забыл сказать. Меня направляют на стажировку. Обещают в старшие диспетчеры продвинуть. Оклад вдвое увеличат. Сегодня вызывали к начальству. Может, даже хорошо, что я в программисты не слинял. И здесь проживем! Верно, Юлька? — хлопнул по плечу по-свойски и рассмеялся:
— Все хочешь услышать, что ответил несостоявшемуся тестю-менту? Так вот знай, он меня не только по имени, а и с отчеством стал величать. О здоровье, самочувствии справлялся. Заботливый мужик, ничего не скажешь. Потом спросил, чем занимаюсь, почему старых друзей не навещаю? Иль заболел, или обиделся ненароком, а сам, ну, чувствую, хихикает во всю пасть. Еще бы, дочка все доложила! Я тоже не пальцем деланный. Сначала косил под занятого. Он не поверил. Тогда брехнул, что простыл. Не хочу всю семью заражать. Он мне в ответ, мол, от простуды у него всегда лекарство под рукой. На любой вкус, от самогонки до спирта. За полчаса от любого гриппа избавлюсь. И, если сам не могу придти, машину пришлет. Ты представляешь, приедут за мною на воронке с мигалкой! Мои соседи мигом из дома сбегут, примут за рэкетира! Я с воплем стал отмазываться. Не надо машины! И вообще я не смогу к ним прийти. Он тут спрашивает:
— А почему вдруг так залопотал?
— Я и ответил, мол, не ровня мы с вами. Куда мне беспортошному в вашу семью лезть? Мы люди скромные, бедные, никакого достатка не имеем. А он отвечает:
— Это дело поправимое! Ты конкретно жужжи, имеешь ли виды на дочь? Какие планы на будущее с ней имеешь?
— Ну, я ему в ответ, мол, мы о том с ней не ворковали покуда. Тогда он кукарекает:
— Мне прозвени! С ней не обязательно брехать. А то она или перепутает, иль не так поймет, где потом отскребать тебя или по кускам собирать?
— Знаешь, мне после этих слов во всех местах холодно стало. И так себя пожалел. Ведь и не жил еще. А ну как его дочь ночью подойдет к постели и сядет на меня спящего? Что останется? Только резинка от трусов!
Юлька смеялась до слез:
— Ну и Мишка!
— Ты ж сама посуди, инвалидность была бы обеспечена еще до постели. Там не семейка, а сущий кон-завод. В общем долго мы с ним друг другу мозги мусолили, пока тесть не спросил в лоб:
— Так ты, козлище, запал на мою дочь? Хочешь ее как бабу иметь?
— Меня невольно прорвало от ужаса. Я ничего не мог с собой поделать, глотка сама заорала:
— Нет! Ради Бога! Только не это! Не хочу!
— В следующий миг он уже положил трубку. Знаешь, Юлька! Я испытал райское наслаждение, когда разговор закончился. Я. снова почувствовал себя счастливым человеком. И фиг с ним, что живем скудновато, зато не дышу под одной крышей с той семейкой. Никому из них не должен и ничем не обязан. И пусть меня отморозки разнесут в куски, но я никогда не суну свою башку в петлю такого родства, где все человеческое попрано копытами, а души и сердца нет ни у кого. Там главное деньги! Ведь вот знаешь, Юленька, моя Надюха за всю жизнь не носила никаких украшений, даже дешевого кольца не купили. А тут Юрий Михайлович хотел ей подарить из Елениных украшений, сестра наотрез отказалась принять. Сказала, что будет чувствовать себя виноватой перед покойницей. Да и ни к чему ей украшения, какие не признает. Поверишь, Михалыч онемел от изумления. Он считал, будто все бабы падки на побрякушки, да ошибся. Надюха его мозги в другую сторону развернула, заставила себя уважать. И ты молодчина! Не пошла работать к Вадиму Евгеньевичу, хотя звал, деньгами заманивал, да облом получил, козел! Мне кажется, не сойдет ему даром та шкода. Наколет его Михалыч. Не сам, ребята его, дружбаны. Он запрещал ему тебя обижать, а он не послушал. А Юрий Михайлович, как я понял, проколов не прощает.
— А мне кажется, что они одинаковы! Иначе с чего кентуются и называют друг друга корешами? — словно ушат холодной воды вылила на голову Мишке. Тот сразу сник, сжался в комок, поскучнел и попросил по-детски пискляво:
— Юлька, ну расскажи какую-нибудь сказку. Из бабкиных. А то совсем холодно стало…
Они долго сидели, прижавшись друг к другу.
Юлька за всеми своими заморочками так и не позвонила Аннушке и та, прождав несколько дней, решила поступить так, как сама посчитала нужным. Собственно в ее решении не было ничего удивительного.
Через дом от Аннушки уже много лет подряд жила семья Спиридона, сам хозяин и две дочери. Хозяин давно овдовел. Жена его почти всю жизнь хворала. То головные боли допекали, то болезни по женской части одолевали женщину Мужик много раз возил ее в город, показывал врачам, те, осмотрев бабу, говорили как всегда, что она здорова и симулирует болячки, каких у нее в помине нет. Так это или нет, но после одного из таких осмотров она умерла прямо в телеге, на какой вместе с мужем возвращалась в Сосновку из города.
Две дочери Спиридона не были бездельницами и сами стали управляться по дому, с хозяйством, огородом и садом. Росли они тихо, незаметно, их не склоняла деревенская молва, обходили досужие сплетни этот дом и семью. Да и что о них скажешь, если с раннего утра и до поздней ночи у всех троих лоб был в поту. Девчонки, едва закончив деревенскую восьмилетку, забыли дорогу в науку, никогда не брали в руки книги, даже в кино не ходили, не до него. Лишь на Рождество Христово и на Пасху Господнюю переводили дух от нескончаемых дел. И тогда старшая дочь Любаша шла к подругам, веселилась вместе с деревенскими, а младшая Клавдия не знала веселья, робела и никуда не ходила даже на праздники. Клавдия была молчуньей, очень стеснительной, ни с кем не дружила и не общалась. Во всем беспрекословно слушалась отца, никогда с ним не спорила и не ругалась.
