Александр Мишарин - Белый, белый день...
– Только бы повезло… – сложил руки, словно молясь, Блажнин.
– «Ищущий – да обрящет», – громко и сильно сказал Корсаков и, резко повернувшись к Саяпину, приказал: – Завтра же вылетайте в Германию, как можно быстрее подписывайте бумаги на новое оборудование… Так чтобы через месяц начать устанавливать его рядом… В бухте Сарыч. Это пятнадцать километров расстояния. Один нефтяной пласт, один керн. Да и геологи давно уже твердят об этом Сарыче. Вам понятно – что такое тринадцатое сентября?
Саяпин быстро и задумчиво закивал.
– Насколько я понимаю… – тихо, словно заговорщик, начал Геннадий Васильевич, – тринадцатое сентября мы прекращаем подрывы на старом месторождении…
– И тринадцатого сентября, – почти выкрикнул Яков Николаевич Блажнин, – тринадцатого сентября открываем полный фронт работ по Сарычу?!
– Не теряя ни дня! Не теряя ни грамма добычи… Ни доллара! – подскочил в своем кресле Саяпин.
– А как посмотрят на Сарыч казахи? – тихо, почти заговорщически выговорил Блажнин.
– Ах! Казахи? – улыбнулся Сергей Александрович Корсаков и сделал паузу, глядя то на одного зама, то на другого.
Встал из-за огромного стола, уперся в него кулаками и так же, как они, таинственно произнес:
– А с казахами… я уже договорился. С самим Нурсултаном. Что вы думаете, зачем я на прошлой неделе летал в Астану?
Вопль радости двух совсем не юных руководителей был ему ответом.
В этот момент Сергей Александрович любил этих людей, любил свой концерн, гордился собой, своей головой, изворотливостью! Своим талантом, наконец.
Хотя он прекрасно знал, сколько еще сложностей, препятствий, неожиданностей возникнет на пути претворения их плана.
Но сегодня он был счастлив.
Как ребенок…
– Общая координация возлагается на вас, Яков Николаевич. Непосредственное руководство – на Геннадия Васильевича! Заседание закончено… О, уже начало одиннадцатого… Можно и по рюмке?
– Всенепременно! – щелкнул каблуками отставной генерал Блажнин. А Геннадий Васильевич уже был около президентского бара…
– Но главное… – подняв рюмку, серьезно произнес Корсаков, – это НИОКР-21! Вы все это понимаете!! Недаром мы эти жалкие миллионы казахских долларов наскребаем. Все для него – для НИОКРа-21! Сумеем к концу года выдать его на госиспытания. Мы живы. Нет? Тогда – прощайте, друзья! Выпьем!
«…Чего ради я так развеселился? – думал Корсаков, подъезжая к дому. – Что такого он совершил? Дела в его концерне, во всей отрасли шли все хуже и хуже. Заказов от государства практически не было. И не предвиделось – все только на словах… Поставки старой техники за рубеж, ее обслуживание, запасные детали к ранним поставкам. Единственное их детище НИОКР-21. У правительства нет на него ни денег, ни желания. „Нам воевать не с кем“. Из 169 заводов больше сотни влачат жалкое существование… Хватаются за любые заказы… Разваливаются коллективы. Производство не обновляется. Теряют лучшие головы и руки…»
Да и он сам – за что только не берется! Те же самые подрывы нефте– и газовых пластов… Это что? Высокоточная, современная техника? Ширпотреб – за сходные деньги!
Где его вчерашняя могучая техника? Тогда он, Сергей Александрович Корсаков, чувствовал себя нужным державе руководителем. Мог высоко нести голову.
А сейчас? Кто он? Еле-еле сводящий концы с концами бизнесмен.
Бизнесмен… Только товар-то у него гнилой, вчерашний, проржавевший… И заводы его – уже не конкурентоспособны на мировом рынке. Один только НИОКР-21! Но где взять кредит, чтобы завершить его. Все нефтяные ассигнования исчерпаны и больше ни рубля не дадут!
Он вышел из машины и махнул шоферу рукой:
– До завтра!
Тошно! Пулю бы в лоб пустить или напиться до чертиков.
V
На вопрос, в чем его профессия, он – руководитель, президент, директор – какой продукт он создает, Сергей Александрович отвечал всегда односложно и с вызовом: «Решения – вот моя профессия».
Другие предлагают, выдвигают идеи, что-то выносят на обсуждение… Спорят, доказывают, кричат друг на друга.
А мое дело – «принять решение». И оно окончательно! Он, Корсаков, несет за него ответственность. Перед людьми, коллективами, страной. Перед Богом…
Если слесарь отвечает за выточенную им втулку, инженер-конструктор за чертеж, сборщик машины – за комбайн или танк, то он, Корсаков, за всеобщее решение.
Решение… И оно подороже любой другой работы… Оно бывает только одно – верное! И отвечает он за него головой. Не за кого спрятаться! Не на кого пенять!
Вот теперь Сергей Александрович чувствовал, что нужно. Пора! Неизбежно принимать – может, самое главное решение в его жизни…
Решение своей судьбы… Громко сказано. Слишком громко!
Его судьба уже давно решена – там, на небесах. Осталось дотянуть каких-нибудь три—пять лет! И все… «Финита ля комедиа».
Уже лежа на диване, укрывшись пледом, Корсаков потянулся было к телефону – кому-то надо было позвонить!
Но кому? Кому?!
Он не мог вспомнить. Вроде бы еще днем мелькало в голове, а сейчас намертво исчезло.
Так он и лежал со снятой трубкой в руке, и только долгий, непрерывный гудок наполнял его кабинет.
Он сел на диване, положил телефонную трубку и некоторое время сидел, глядя перед собой…
Корсаков слышал, как прошла в туалет, тихо вздыхая и покашливая, его жена. Ему было жаль ее, рано постаревшую, тихую, ушедшую в себя. Что их связывало в последние годы? Когда дочь и сын выросли, жили отдельно?
Привычка? Инерция совместного проживания?
Корсаков никогда не рассказывал Ольге Никандровне о своих делах. Сердился, когда она спрашивала, а потом она уже и сама перестала интересоваться, чем он жив… Что у него на душе?! Дети тоже появлялись редко – только на день рождения отца или матери…
Да и сам Сергей Александрович не слишком интересовался их жизнью. Живут, работают, растят внуков… Отдыхают, веселятся, ездят за границу отдыхать… Иногда позванивают – и на том спасибо!
Он был зол на детей, а злиться, как Корсаков понимал, надо было на себя!
А какие ласковые, хорошенькие были они в детстве! Как бросались на отца, оба висели на нем. Не спали до позднего вечера, когда он возвращался с работы.
И оставались бы такими на всю жизнь! Со своим лепетом, детскими просьбами, нежными ручонками, которые изо всех сил обхватывали его шею… прижимались горячими щеками к его лицу…
– Ну как, отец? Жив-здоров? – спрашивает отца сын теперь, звоня раз в месяц. Быстро выпаливает какую-нибудь просьбу… А сам норовит поскорее закончить разговор.
Вот и все общение, вся любовь сына, которому за тридцать. Дочери – двадцать восемь. Та вообще больше с матерью общается.
– Пап! Позови маму. – И бросит на ходу: – У тебя все нормально?
Всё деньги у матери клянчит… Да разве жалко денег?!
Такая тростиночка была, такие пышные волосы, тонкие черты лица… Светилась вся, когда школу кончала, на первых курсах института… Куда все делось? Выскочила замуж в девятнадцать лет за какого-то тренера – то ли по гимнастике, то ли по фигурному катанию.
Знаем мы этих тренеров! Остался где-то в Испании, то ли в Португалии с тринадцатилетней ученицей. Гениальной – в будущем – чемпионкой.
И осталась Лерка с двумя детьми. Одна-одинешенька.
Как плакала… Как плакала! Чуть руки на себя не наложила. С тех пор замкнулась – ни подруг, ни поклонников. Только с матерью и шушукается.
Бедная Лерка! А как ей помочь? Ума не приложишь! Да и привык он, Сергей Александрович Корсаков, к этой семейной беде. Похоронил ее в своей душе.
Неожиданно он набрал номер телефона Леры… Но вместо дочери услышал мужской голос:
– Слушаю… слушаю! Вам кого?
Корсаков не мог вымолвить ни слова. Мужской голос был ему давно знаком.
– Попросите Леру, – с перехватывающим дыханием, не своим голосом, наконец выговорил Сергей Александрович.
– Алло… – тут же взяла трубку дочь. – Кто это?
– У тебя гости? – то ли спросил, то ли констатировал Корсаков.
– А! Это ты, папа?.. – Легкий оживленный голос Леры как-то сник, потух. – Что-нибудь случилось?
– Да нет… все нормально…
– Может, с мамой что-то?
– Нет, нет… Все нормально, – начал уже раздражаться Сергей Александрович.
– А что же тогда ты звонишь? – искренне не понимала дочь.
– Что же, я не могу дочери и позвонить?
– Можешь, конечно… – растерянно и напряженно ответила Лера. – Нет, ты скажи, что случилось? Может, тебе плохо? Ты не скрывай! Может, врача? «Скорую»?
– Мне хорошо, – почти по складам выговорил Корсаков. – Понятно?.. А позвонил я просто так… Что-то интуитивное… Подумал о тебе – и позвонил.
– Спасибо, конечно, папа… Но…
– Но несколько не вовремя, – почему-то печально извинился Корсаков. – Ладно, спокойной ночи. Целую.
– Спокойной ночи… – растерянно проговорила Лера и хотела еще что-то добавить, но Корсаков перебил ее: – Давай завтра-послезавтра пообедаем. Вдвоем! Надо поговорить…
