Любимчик Эпохи. Комплект из 2 книг - Качур Катя
Пришлось баб Зое лечь на пол, под кровать подлезть, аккуратно там руками пошарить. Насилу вытащила желторотого. С любовью в ладонях закрыла, понесла к мамке. Та уж нервничает, кудахчет, то ли ругается, то ли баб Зою поторапливает. А Купринька стоит и восторженно на ладони баб Зои смотрит. И словно бы тянется, тянется к ним.
– Потрогать, что ль, хочешь? – догадалась баб Зоя. Купринька кивнул. Посмотрела баб Зоя на цыпленка, на Куприньку, после – опять на цыпленка, потом – опять на Куприньку, опять на цыпленка, вздохнула и сдалась:
– Ну хорошо, так и быть, подержи маненько.
Купринька от радости и нетерпения аж задрожал. Руки протянул, баба Зоя ему в раскрытые ладони цыпленка положила. Схватил его мальчик, сжал, улыбается и на бабу Зою довольный смотрит. И шелохнуться боится. Лишь ладони сжимает покрепче, чтоб не убежал цыпленок.
– Полегче-полегче, – просит баб Зоя Куприньку. Цыпленок нервно пищать начал. – Не сжимай, не сжимай так, – опять просит Куприньку баб Зоя. Цыпленок еще громче запищал. Рябушка тоже подключилась, заметалась по клетке, закудахтала, говорила словно: «А ну, отпусти моего ребенка!» А Купринька стоит, улыбается и еще крепче сжимает цыпленка.
– Так. Ну все. Отдай, – хмурит брови баба Зоя. Купринька отбегает в другой конец комнаты. Не хочет цыпленка отпускать. – Дай мне его сюда! – чуть ли не кричит баба Зоя. Купринька головой мотает и под стол забирается. Цыпленок больше не пищит. За шиворот вытаскивает баба Зоя мальчика, с трудом расцепляет его ладони, высвобождает оттуда цыпленка. А тот уже мертв. Ни к чему ему теперь свобода. Рябушка все еще нервно квохчет. Умели бы курицы рыдать, наверняка бы уже билась в истерике. Зато баб Зоя плакать умеет. Оседает она на пол, кладет цыпленка себе на колени, лицо ладонями закрывает. И плачет, плачет, плачет, плачет: – За что же ты его так, Купринюшка? Он же живое существо? Он же не заслужил такого? Взял да и убил! Ну как же так-то? – Рыдает баба Зоя. Кудахчет в клетке курица.
Не понимает ничего Купринька. Хватает опять цыпленка, к себе опять прижимает и улыбается довольно.
Глава 9
– О Пресвятая Госпоже Владычице Богоро-о-одице! Кланяйся давай! Падай ниц! Выш-ш-ши еси всех Ангел и Архангел и всея твари честне-е-ейши… Ты креститься будешь али как? … помощница обидимых, ненадеющихся надеяние, убогих засту-у-упница… Гос-с-споди! Я ж тебя учила. Вот так персты сожми… печальных утешение, алчущих кормительница, нагих одеяа-а-ание… Да не с того плеча начал, дурень! Перекрещивайся давай! Не зли Богородицу… больных исцеле-е-ение, грешных спасение, христиан всех поможение и заступлени-и… Молись-молись, Купринька! Молись, чтобы Богородица нас с тобой от любопытных баб защитила. А то ходют тут, понимаешь, вынюхивают. Сами-то мы с тобой не справимси-и, только у Богородицы и просить защиты.
И баба Зоя принималась неистово креститься, не по три раза, как полагается, а по десять или двадцать – так быстро летал перст ото лба к груди, от плеча к плечу, что количество этих полетов никак не сочтешь. Когда-то бабушка Зоя регулярно наведывалась в церковь («в церкву» – так она сама ее называла). Когда-то – это ровно до появления у нее Куприньки.
Прилежной прихожанкой ее не назовешь: вечерние службы, утренние, богослужения – все это не соблюдалось Зоей Ильиничной. Да и церковь деревенская к тому не располагала. Крохотный деревянный Божий дом прилепился к кладбищу, год за годом подгнивал, валился на правый бок, никем не ремонтировался. Со стороны казалось, что церковь стесняется соседства своего и пытается сбежать. Батюшка Александр открывал и закрывал ее по своему желанию и разумению, службы проводил в полноги, бормоча не то молитву, не то псалмы читая, не то на жизнь свою горькую сетуя. Кто в своем уме на такие службы ходить будет? Уж точно не Зоя Ильинична. Она предпочитала посещать церковь в одиночестве, покупать три свечи – одну ставить Христу, вторую Николаю Чудотворцу, третью Божьей Матери. Первым двум безмолвно и быстро, чуть ли не на ходу, а вот перед последней иконой задерживалась подолгу, вглядывалась в ее скорбные глаза, ждала, пока та замироточит. А как Купринька появился, походы в церкву прекратились. Слишком уж та далеко от дома находилась, нельзя на столь долгое время мальчика одного дома оставлять. Да и зачем: в доме своя Богоматерь имеется. Обычно бабушка Зоя молилась Богородице по «душевному порыву», как то она сама же именовала. То есть молитвы не знала, Куприньке так говорила:
– Молиться нужно из души. А говорить нужно, как получится, ну, как чувствуется. С Богородицей, как с мамкой надобно: горести свои поведать, как у нее дела, спросить, иногда и попросить кой-чего, но сильно-то не налягать на просьбы, чай, не Дед Мороз, чтоб Богородице говорить: пошли мне того да этого. – Потом же спохватывалась: – Ох, да ты и говорить же толком не могешь. Так ты думай, Купринюшка, думай о хорошем для Богородицы. – А теперь вот она решила, что молитву нужно прочесть как положено, ведь дело-то серьезное: вся их с Купринькой жизнь спокойная на кону.
Нашла «правильную» молитву в календаре отрывном, выписала на листочек (с календарем же не пойдешь Богородице кланяться), выучить не успела, поэтому читала теперь с бумажки, после прочтения пряча ее зачем-то в карман передника. Всякую молитву (а совершались они ежедневно по вечерам) бабушка Зоя ставила Куприньку на колени перед Красным углом, в который вернулась Богородица. Там же теснились иконки Николая Чудотворца, Сергия Радонежского и Святой Троицы. Маленькие такие, ничтожные, по сравнению с Богородицей. Та была старая (не Богоматерь – икона), местами пошедшая трещинами – одна, того и гляди, доберется до младенца Иисуса. Местами затертая, видать, от того, что бабушка Зоя целует ее чуть ли не каждый день, а после протирает остатки поцелуя рукавом платья. Богородица молчаливо взирает на Куприньку и бабушку Зою, распластавшихся по полу, кланяющихся ей в ноги (если бы те видно еще было – на иконе ж она по пояс изображена). Бабушка Зоя перед каждой молитвенной церемонией разжигает церковные свечи, те чадят и пахнут так, что у Куприньки начинает кружиться голова.
Он пытается отползти подальше от Красного угла, а бабушка Зоя на него шикает:
– Богородица все видит. И лень твою видит, и то, что ты ей кланяться отказываешься. Видит-видит! И накажет тебя! Проклянет! Будешь в вечных муках страдать! Давай кланяйся, как положено! – Купринька бьется со всей дури лбом об пол, аж в глазах звездит и плывет все: растекаются и пол, и бабушка Зоя, и Матерь Божья с Божьим Сыном. Баба Зоя больно щипает Куприньку за щиколотку и шипит: – Заставь дурака Богу молиться, он себе лоб расшибет. Кланяйся, как положено. – Еще лучше кланяться Купринька не умеет. Ниже пола не поклонишься. А вредная Богоматерь все недовольна, все ей не так. От свечного дыма у Куприньки глаза слезятся, он их украдкой утирает, но бабушка Зоя все видит. Она как Богоматерь – всевидящая, всезнающая. Вот только думает, что сии слезы Купринькины от любви к молитве.
– Но-но, не плачь, не надыть. Слезы – напускное. Не плачь! Не мужик, что ль? Вот ежели Богоматерь заплачет, замироточит, это ж вот благодать, а твои слезы – пустое. – Баба Зоя упирается больно пальцем между лопаток Куприньки: – Давай-ко еще раз, а то ты опять всю молитву спортил. – Достает из передника уже изрядно измятую бумажку с молитвою: – О Пресвятая Госпоже Владычице Богородице-е-е! Выш-ши еси всех Ангел и Архангел и всея твари честнейши, помощница еси обидимых, ненадеющихся надеяние, убогих заступница, печальных утешение, алчущих кормительница, нагих одеяние, больных исцеление, грешных спасение, христиан всех поможение и заступлени-и-и. Крестись же ты! Крестись, дурень! Да как надобно! Богородица все видит, все твои дурные помыслы.
Купринька же на Бога поглядывает. Бог на иконе еще маленький, едва старше Куприньки. Или все же младше? Не поймешь. У Бога возраста нет с самого его рождения. Интересно, как сейчас выглядит Бог? Все ли еще он молод или количество морщин на его лице больше, чем у бабушки Зои, ведь он ее старше почти на пару тысяч лет? До сих пор ли Бог так же кудряв, как при рождении? И сохранилось ли золото в его волосах или оно так, для иконы лишь (бабушка Зоя говорит – сусальное, что бы это ни значило)? Купринька смотрит Богу в глаза и понимает-чувствует, что как бы ни выглядел взрослый Бог, глаза его по-прежнему добрые, не страшные. Сейчас (это так баба Зоя сказывала) Бог живет на небе, ходит по облакам и все видит. Видит, если Купринька плохо ест, не слушается. Бог и мысли читать умеет: знает, коли Купринька задумал что-то негодное. Бога стоит, конечно, бояться – вдруг он бабушке Зое шепнет что про Куприньку, как, например, тот вылазит из шкафа в ее отсутствие, как в Задверье ходит, хоть и запрещено.
