Ирина Велембовская - Дела семейные (сборник)
В одну из суббот к Оресту Ивановичу привели самую младшую представительницу странного семейства, шестилетнюю Аллочку: Лена и ее мама хоронили кого-то из знакомых на Востряковском кладбище.
Это была худенькая, как мать, девочка с вывернутыми внутрь коленочками. На кудрявой голове был укреплен роскошный бант. Она увидела в коридоре черный вращающийся табурет, сидя на котором Орест Иванович всегда обувался, и спросила:
– А где же у вас рояль от этой тумбочки?
Она не раскапризничалась, когда ее оставили вдвоем с незнакомым человеком. Она даже попыталась сама поддержать разговор:
– А вы выписываете какой-нибудь журнал?
– «Огонек» выписываю.
Он положил перед ней несколько номеров. Аллочка раскрыла один и начала внимательно рассматривать.
– Я это знаю, – сказала она, показывая ему репродукцию с «Русалок» Крамского. – Вы любите читать Гоголя?
Орест Иванович был несколько озадачен.
– А ты и читать умеешь?
– Мне читает бабушка. Но я тоже умею. Бабушка говорит, что мне совсем нечего будет делать в первом классе.
Такой вострухой, наверное, была и Лена лет двадцать назад. Зачем же ей было выбирать себе в мужья парня, который чуть ли не до пятого класса по складам читал, только стойку на руках хорошо делал? Оресту Ивановичу подумалось, что Лена со своей дочкой и мамашей-певицей будут, чего доброго, сильно подтрунивать над его Игорем, который хоть и неплохой парень, но в иллюстрациях из «Огонька» не очень-то разбирается, тем более, наверное, в тех переводных романах, которые Лена так настойчиво таскает ему из библиотеки.
– Чем мне тебя угостить? – спросил Орест Иванович у Аллочки. – Вот бери конфеты.
– А вы разве не пьете чай?
– Можно и чай.
Стаканы были очень горячие, и Аллочка попросила, чтобы он налил ей в блюдечко. Орест Иванович сделал это охотно: девочка начинала ему нравиться, между ними рождалось что-то вроде взаимного доверия.
Но после чая наступила некоторая заминка: Аллочка заметно заскучала.
– Что-то долго твоя мама… – сказал Орест Иванович.
– Да, – согласилась Аллочка. – Но что же поделаешь, если сейчас всех хоронят так далеко?
На это он уже совсем не знал, что ей сказать.
– Ты, наверное, свою маму очень любишь?
– Конечно. Я люблю всех своих близких. – Аллочка стала загибать пальцы: – Маму – раз, бабушку – два, Игоря – три… А вы, вы тоже наш близкий?
– Да не знаю… Наверное, близкий.
– Тогда и вас.
Лена появилась в половине восьмого. Грустно и торопливо стала передавать печальные подробности похорон на Востряковском кладбище. Напрасно Аллочка пыталась отвлечь ее и заставить обратить внимание на себя.
– Она вам не надоела? – спохватилась наконец Лена. – Ужасная тараторка!.. Это ведь тоже не норма. Я все собираюсь ее показать…
«О господи ты мой боже!..» – взмолился про себя Орест Иванович.
Ему стало жалко Аллочку, которую, наверное, затаскали по врачам. Когда ее уводили домой, она по собственной инициативе поднялась на цыпочки, чтобы обнять Ореста Ивановича. Он был очень тронут и выразил надежду, что теперь Аллочка будет часто приходить к нему в гости. Сегодня он воспользовался случаем и выведал от нее точный адрес их квартиры в Померанцевом переулке. Его давно подмывало нанести визит вежливости своей сватье, которая пока что под разными предлогами уклонялась от знакомств. Оресту Ивановичу хотелось собственными глазами увидеть, что за обстановка ждет его сына, если Лена в один прекрасный день перетянет его туда. Он уже примирился с мыслью, что рано или поздно так оно и будет и вряд ли имеет смысл этому противиться.
Как-то в будний день, рассчитывая не застать дома Лену, он отправился в Померанцев переулок, предварительно купив для сватьи цветы, а для Аллочки – красивую, но несложную настольную игру.
Орест Иванович прошел тесным старым московским двором, поднялся по выщербленной лестнице на очень высокий четвертый этаж и вступил в длинный и неуютный коридор.
Судя по вечным хлопотам Лены вокруг здоровья матери, Орест Иванович рассчитывал на худшее – увидеть маленькую старушку, прищемленную радикулитом или отложением солей, или вообще какими-нибудь еще более страшными недугами. Но увидел пожилую, довольно высокую даму с усталыми, но прекрасными глазами. В отличие от своей двадцативосьмилетней дочери она косметикой не пренебрегала: седые волосы ее были подкрашены, и даже, как показалось Оресту Ивановичу, слегка подрумянены были щеки. Она не ожидала появления постороннего человека, была в халате, поэтому страшно смутилась, даже испугалась.
– Бабушка, не бойся, это он!.. – поспешила объяснить Аллочка и кинулась к Оресту Ивановичу.
– Вы меня извините, – сказал он, тоже смутившись, – мы с вашей внучкой договорились…
– Да, да, пожалуйста!..
Подарку Аллочка очень обрадовалась, хотя в настольной игре, которую принес ей Орест Иванович, всего и дела было, что подбрасывать косточку и передвигать фишки. Она столкнула в сторону нотные тетрадки, тут же уселась и начала играть сама с собой, казалось бы, с истинной увлеченностью. А ее бабушка, попросив у гостя извинения, куда-то скрылась, вероятно, чтобы переодеться. Так что Орест Иванович получил возможность как следует оглядеться.
Он увидел, что жили в этой комнате с лепными венками на потолке и с большим венецианским окном очень тесно, но не без признаков уюта. Орест Иванович привык к голым стенам, пустым подоконникам, стенным шкафам и казенного вида дивану. Поэтому был несколько ошарашен обилием предметов, нужных и ненужных: бархатных истертых подушек, склеенных вазочек и бюстов. Всего этого плюс книги, ноты, тетради хватило бы, пожалуй, не на одну комнату, а на две, три. Видимо, здесь легко было загонять гвозди в стену, раз столько навешано было разных картин и фотографий в металлических и деревянных фигурных рамках.
Внимание Ореста Ивановича задержалось на небольшой не то картине, не то портрете: здесь изображена была молодая высокая женщина в свободном голубом платье, гуляющая по осеннему саду. У женщины этой было матовое мечтательное лицо, и желтые листья падали ей на плечи.
– Это не твоя ли бабушка? – осторожно спросил Орест Иванович у Аллочки.
– Что вы!.. Это просто картина «Айн штиллер винкель». То есть «Тихий уголок».
Орест Иванович стушевался и решил больше подобных вопросов не задавать.
Аллочкина бабушка вернулась, переодевшись в темное платье и с бисерной ленточкой на шее. Как ни приятно был удивлен Орест Иванович внешностью своей «сватьи», но он не мог не отметить про себя, что в чем-то мать и дочь – два сапога пара. Хозяйкой его симпатичная новая родственница была явно не из лучших: чашки попахивали валерьяновым корнем, ножи – рыбой, у кофейника падала крышка. Орест Иванович вежливо пил прохладный кофе, принесенный из коммунальной кухни, откуда-то за сто верст, а сам все прикидывал, каким бы это образом завести разговор по душам, предложить свой совет и помощь. И никак не решался: для такого разговора нужно было, чтобы хозяйка дома была бы попроще, поземнее. А эта пожилая дама держалась как-то испуганно, натянуто, будто не свой человек пришел, а кто-нибудь из ЖЭКа или даже из прокуратуры…
Все же Орест Иванович рискнул высказать предположение, что хорошо бы в интересах всей семьи сменить эту комнату с лепным потолком высотой почти в четыре метра, который теперь ни один маляр не возьмется белить, на отдельную квартиру в каком-нибудь тихом зеленом районе, в Тимирязевском, например. У Ореста Ивановича в тамошнем бюро обмена были связи, и можно бы попробовать…
И вдруг он почувствовал, что говорит что-то не то. И сам испугался: прекрасные глаза его сватьи наполнились слезами.
– Нас хотят ломать!.. – дрожащим шепотом произнесла она и опять убежала, чтобы не расплакаться при Оресте Ивановиче.
А маленькая Аллочка объяснила:
– На нашем месте будет Госхлорвинилсоюз.
Орест Иванович пожал плечами: он никогда не слыхал о существовании такого союза.
– Бабушка очень волнуется, – сказала Аллочка, перестав бросать косточку, – потому что она родилась в этой комнате. Потом, здесь совсем рядом Дом ученых, там бывают концерты. А главное – вы посмотрите, какой вид!..
Она повела Ореста Ивановича к балконной двери. Через ее забрызганное дождем и первым снегом стекло был виден белый особнячок с острой двускатной крышей. К нему примыкал какой-то тихий дворик, отгороженный поломанной кое-где чугунной решеткой. Во дворике росли голые липы, под ними – две черные от дождя скамейки, с круглой клумбы еще не были убраны почерневшие стебли осенних цветов. Сам балкон, с которого открывался этот не слишком пленивший Ореста Ивановича вид, был крошечный, на нем едва умещалось старое соломенное кресло.
– Конечно, зимой это не то, – поспешила сказать Аллочка. – Приходите весной или летом. А сейчас давайте с вами немножко поиграем.
Орест Иванович сел рядом с Аллочкой и тоже подбросил косточку. Ему было очень неприятно, что Зоя Васильевна так расстроилась. Ну не хочет, так в чем же дело. Он же не выселять пришел. Аллочка, кажется, была единственным существом в этой семье, у которого он не вызывал недоверия.
