Ирина Потанина - Русская красавица. Напоследок
— То есть тот, который говнюк, стал шантажировать тем, что напомнит о тебе Эну? — переспрашиваю, отчаянно пытаясь разобраться. — И что говнюк хочет взамен своего молчания? Александра Григорьевна, может вам нужно обратиться за помощью к тем молодчикам, что меня от Рыбки и Лилички вызволяли?
— Говнюк не требует ничего. Ему просто хочется поиздеваться. Обращаться ни к кому не хочу — нет повода. Тут ведь не в деньгах дело, никто с меня ничего требовать не станет. Говнюк просчитался. В материальном смысле приезд Эна для меня ничем не опасен. А вот в моральном… Не могу его видеть. Не хочу разбираться, анализировать, ворошить, высказывать… Тьфу! Просто мне нужно уехать от греха подальше. Отдохнуть, отвлечься — это дело… Я не хочу встречаться с N. Совсем не хочу. Когда-то я слишком любила его, чтобы теперь воевать с ним. Правильнее просто не напрягать ситуацию и не допустить встречу. В некотором смысле я даже благодарна говнюку. Он молодец, что предупредил меня о приезде N. А то я лет сто бы еще на этот отпуск раскачивалась! А так, представь: настоящие рождественские каникулы! Как в сказке, как не со мной… — маман явно все уже решила. — Жаль только, что предупредил настолько незаблаговременно. Единственные деньги на руках — твои…
— Ничего-ничего, — лепечу скороговоркой. — Это как раз не самое страшное…
— Бываю люди, встреча с которыми, увы, может окончиться только ссорой, — вздыхает маман. — И при этом, как не печально, именно ссора с этими людьми отчего-то кажется непереносимой. С N мы когда-то расстались очень холодно, но вполне достойно. Я не перенесу упреков и каких-нибудь гадостей в свой адрес из его уст…
Ух! Знала бы маман, как я ее понимаю. Интересно, это наследственность, или все женщины устроены одинаково? Объявившийся в Москве Артур был в каком-то смысле моим Эном… Толкьо еще хуже, потому что расстались мы не из-за его, а из-за моего предательства, то есть «упреки и гадости из его уст» были бы вполне обоснованы. А это еще сложнее…
— Александра Григорьевна, вы едете одна? — на миг мелькает мысль забросить все к чертям и тоже уехать…
— За кого ты меня принимаешь! — обиженно фыркает маман. — Разве может уважающая себя женщина провести раз в жизни устроенный отпуск в одиночестве?! С любовником, разумеется. С каким — еще не решила…
Ясно. Для меня поездка отменяется…
* * *Грустные мысли табунами мотаются по сознанию. Жизнь прожита в впустую. Мир, который удалось состряпать за это время рассыпается от малейшего дуновения ветра. Совпадения, всего-навсего совпадения, а в результате — я без средств заработка, перспектив и планов на будущее. Нет, разумеется, пока руки-ноги целы, нечего впадать в уныние. Я понимаю это. Я даже примерно представляю уже к кому поплетусь узнавать насчет работы. Именно «поплетусь», потому что желания ни малейшего. Где гарантии, что мой злой рок не просочится в любое место, куда меня угораздит зайти. Снова Лиличка с Рыбкой. Или, как в случае с маман и квартирантами, снова нелепая случайность накорню подрубит вариант, в который больше всего верилось. Ведь я действительно рассчитывала на эти деньги. Как бы там не крутила носом, доказывая, что ни от кого не завишу — рассчитывала… А еще я действительно думала, что Артур всю жизнь будет помнить и желать только меня. А еще я хотела, по-настоящему хотела участвовать в том Мариковском спектакле…
— Вот, — стараюсь выглядеть, как можно бодрее, хотя в душе удивляюсь, как заставила себя все же пойти на это собеседование. Самым сильным желанием еще с утра было — запереться на все замки, отключить телефоны и ждать весны… Общение — не то, что с врагами, даже с самыми близкими знакомыми — казалось убийственно тяжелой задаче. Но вот я здесь. И даже улыбаюсь, и соображаю еще что-то понемногу…
— Заявление, — читает вслух Рыбка с протянутого мною листа, — Прошу уволить меня по собственному… — он поднимает голову. Маленькие поросячьи глазки полны искреннего недоумения. — Ты чего? Нам такого не надо. Работай себе на здоровье, нам на карман. Угнетать тебя тут никто не намерен. Что ж мы, изверги что ль, такой мелкой мстишкой заниматься? Что было — проехали. Раз уж сложилось, что ты снова под нами — давай работать. Мешать тебе никто не намерен. Мы тут такие перемены у вас в театре затеваем! Лиличка с Карпушей такого понапридумывали, будете, как сыры в масле кататься… Не дрейфь — никто тебя гнать не собирается…
— Гнали бы — не ушла бы, — вздыхает Лиличка из-за соседнего стола. Она знает меня лучше Рыбкиного, потому прекрасно понимает мотивацию: — Она не потому уходит, что боится нашей немилости, а потому, что надеется хоть как-то нам этим навредить. Но…
Ан-нет, ничуть не лучше.
— Глупости, — широко улыбаюсь. — Оба вы совершено неправы. Ухожу — во благо себе, а не во вред вам. Кстати, я тут подумала и знаю, как сделать так, чтобы мой уход прошел для труппы совсем безболезненно. Алинка. Есть Алинка, которая давно уже за всем нашими работами из зала наблюдает. Пока ее будут вводить в работу — я поиграю, никуда не денусь. Думаю, Альке пары-тройки репетиций хватит с головой… По типажу она — блестяще оригинальна…
— Ну, уж нет, — фыркает Лиличка. — Вы с ней абсолютно разные… Никаких параллелей. Как это — ее вместо тебя в спектакль вводить?
О Боже, ну за что мне эти мучительные диалоги с нессображающими?
— Умоляю! — вздыхаю совершенно искренне. — Только не сейчас! У меня нет сил ничего доказывать. Не разбираешься в чем-то — промолчи. Доверься профессионалам. Уверяю вас, Марк одобрит кандидатуру Алинки с огромным удовольствием, а сама она с большим интересном возьмется за работу. Я не стала бы говорить, если б не была уверена в этом. А о нашей с Алинкой разности… Лилия, ты уж извини… Может, ты отличный бухгалтер или секретарь, но как творческая единица — ноль. Не суди о том, чего не можешь почувствовать. Алинка отлично подходит на вес мои роли. Более чем отлично!
— Так, это все понятно, — Рыбка предостерегающим жестом останавливает меня от новых объяснений, а Лиличку, от гневной тирады возмущения. — Если будешь уходить, найдем, кем заменить. Просто, стоит ли это делать? Мы собираемся платить хорошие деньги…
— Стоит. Я не хочу иметь с вами ничего общего. В конце концов, как я могу брать эти деньги, если я не люблю вас?!
— Карпика люби, он ведь будет администраторить… Я, честно говоря, совсем не собираюсь вмешиваться, а Лилия, конечно, поможет на первых порах, но потом своими делами заниматься начнет. Твое к нам отношение никак на работу театра влиять не должно…
— И не будет. Потому что я на работу театра тоже не буду больше влиять. Решение окончательное и обжалование не возможно. Очень надеюсь, что больше мы не пересечемся…
Чувствую, что закипаю. Если немедленно не уйду, выплесну на присутствующие головы столько эмоций, что никогда себе потом этого не прощу и повешусь от стыда…
— Господи, Сафо! — Лиличка, сама того не ведая, выбивает у меня из-под ног табуретку. — Ну отчего ты так относишься? Это я, я должна на тебя смертельно обижаться! А не наоборот…
— Отчего?! — я снова не выдерживаю, и уже кричу, объясняясь. Лечу по лабиринтам своей больной психики с дикой скоростью и волочу за собой окружающих… — Да оттого, что твои интриги попросту сломали мне жизнь!
И понеслось. Я кричала о своей попранной вере в честную журналистику. О том, как Лиличкины интриги затоптали ее насмерть и лишили меня желания писать. Рассказала об Артуре, с которым могла бы жить вечно, если б не выяснилось, что он тоже часть технологий вранья. Об украденной у меня Москве. О Карпике с Нинель, которые хоть и какашки — но давние мои знакомые и вполне мы вполне могли бы сработаться, если б не пригревшая их под своим колючим крылом Лиличка. О Владлене с Боренькой, которые мои — куда уж более! — мои территории, оказавшиеся вдруг зараженными идиотским вирусом «не ссорься с сильными мира сего». О Мариковском театре, который процветал бы, не возжелай некто сделать из него шоу-труппу. О всех Лиичкиных угрозах, которые загадочным образом сбываются — пусть мистика, пусть не злой умысел, но ведь все равно нужно думать, когда угрожаешь! О маман, которую заставили уехать именно в тот момент, когда она оказалась мне нужна!
Слезы, сопли, крики… Противно! Это был откровенный срыв. Залпом выглушив половину протянутого мне испуганным Рыбкой стакана воды, начинаю приходить в себя. Стыдно? Горько. Горько, что не сдержалась и доставила присутствующим удовольствие созерцать мою слабость…
— Я не имею ни малейшего отношения к отъезду твоей матери! — Лиличка, кажется, в шоке от очередной порции моих обвинений. Надо же, ей, похоже, не все равно, что я о ней думаю… — Ни о каком N мне ничего не известно! Ты с ума сошла! Ты — ненормальная! Приятно конечно, что ты так меня переоцениваешь… — Лиличкино возмущение настолько искренне, что я теряюсь. Может и впрямь у меня помутнение рассудка. Может, и впрямь мания Лиличкиного величия?
