Кит Рид - Я стройнее тебя!
Она размышляет.
Все трое в кузове грузовика взвинчены. Они молча ждут, когда распахнутся двери кузова, чтобы увидеть, с чем придется столкнуться там, куда их привезли.
Когда раздался гудок дизеля и огромный грузовик первый раз остановился, женщина и две девочки подумали, что вот-вот раздастся скрежет ключа в замке на дверце фургона, но вместо этого они услышали, как кто-то разговаривает неподалеку. Было понятно, что там мужчины, но сколько их, определить было невозможно, и слов было тоже не разобрать. Несколько невыносимых минут они прислушивались к рокоту разговора. Беседа мужчин напоминала глухое рычание медведей. Потом к их компании кто-то подошел, и тон переменился. Через несколько слоев обшивки кузова доносятся его распоряжения. Потом (как это похоже на мужчин!) посыпались жалобы. Марг и девочкам удавалось уловить только тон: бу-бу-бу, ворчали мелкие винтики по поводу своей работы. Затем все ушли. Но все ли, или все же остался часовой, который получил приказ расстреливать всякого, кто выйдет из фургона? Никак не выяснишь. По крайней мере, сейчас наступила тишина.
Чем дольше они здесь сидят, тем легче забыть, где они. Сейчас они могут радоваться тому, что о них на время забыли. До тех пор пока не откроют двери фургона, с ними почти ничего не может случиться.
Через некоторое время Келли говорит:
— Те ребята не знают, что вы здесь с нами, да?
Марг качает головой.
— Про Энни они тоже не знают.
Марг удивлена.
— Как не знают?
— Правда. Это Келли придумала, она же такая умная.
Лежа под брезентом в цветочек, Келли колышется от радости.
Энни улыбается.
— Она спрятала меня под простыней, и никто не заметил. Это было так здорово придумано.
Когда она в последний раз видела улыбку на лице Энни? Марг смотрит на дочь, и тоже начинает светиться улыбкой.
— Ты действительно все здорово устроила, — говорит она Келли, — я тебе так благодарна.
А Келли уже обдумывает, что делать дальше. Она осторожно начинает излагать им свой замысел.
— Значит, никто не знает, что вы здесь. То есть вы обе можете уйти отсюда до того, как они вернутся.
— И бросить тебя здесь? Ни в коем случае!
— Придется. Мне отсюда не выбраться. Я такая теперь стала…
— Ах, Келли, не начинай снова. Даже и не думай!
— Посмотри правде в глаза. Я не в состоянии бежать.
— Если мы придумаем, как все устроить, то ты выберешься, Келл. Если понадобится, мы угоним этот грузовик! Мама, ты умеешь водить грузовики?
— Нет, к сожалению. Послушайте. Я проверяла двери, — сообщает им Марг. — Нас заперли снаружи.
— А окна?
— В кузове грузовика не бывает окон.
— А такие маленькие окошки, через которые присматривают за грузом из кабины?
Старайся говорить непринужденным тоном, Марг. Пусть в твоем голосе не звучит отчаяние.
— Милая моя, я с них и начала!
— Сотовый у тебя не работает, так?
— Последнее, что я получила, было автоматическим извещением об ошибке в Оклахома-Сити. Этот штат полностью находится вне зоны действия сети.
Энни задумчиво произносит:
— Значит, нам сейчас никак не связаться с…
— С папой? — Она не даст Энни услышать своих вздохов. — Мне кажется, сейчас папе звонить не стоит.
— Да пошел он куда подальше, папочка, я хотела сказать…
— Следи за выражениями!
— …с полицией штата. — В полумраке можно подумать, что разговаривают две взрослые женщины, а не мама с дочкой. — А тебе сюда не копы помогли попасть?
— Не совсем, — отвечает Марг.
Когда в Со-Лоу, Аризона, нашлась единственная жительница, окликнувшая ее и готовая поговорить, Марг вышла из забегаловки вслед за пышнотелой женщиной с аккуратным макияжем и, как доверчивый ребенок, залезла в особым образом оборудованный внедорожник, у которого на зеркальце заднего вида была подвешена табличка: «Инвалид». На бампере красовалась наклейка со словами «БОЛЬШАЯ ГОРДОСТЬ». Хозяйка машины действительно могла помочь Марг. Эта дама вела машину и, сопровождая обрывочные фразы размашистыми жестами, вводила Марг в курс дела:
— Да, там, в пустыне, действительно творятся кое-какие делишки… Об этом все боятся говорить, но все знают… Там, в Аризоне, происходит много такого, о чем никто не рассказывает. Я и еще несколько человек собираемся пробраться в это место и все выяснить.
Женщина не была настроена отвечать на вопросы. Ну и ладно. Марг ведь понимает, почему эта толстая и довольная собой дама занимается таким делом. Она знает по собственному опыту, что в наши дни всякий, кто не соответствует принятым в стране стандартам, находится в опасности. На бензоколонке, стоявшей на перекрестке, как пластмассовая игрушка, монументального вида провожатая отвела Марг к неописуемому красавцу в рабочей одежде. Он коротко кивнул ей и посадил в свой грузовой пикап. Почти целый час они ехали в сгущающихся сумерках. Видит бог, Марг хотела его спросить, куда он ее везет, но он вел машину, не произнося ни слова, и ее тяготило молчание. Под конец он свернул на дорогу, на которой не было ни души.
Когда они оказались на дороге одни, ее провожатый ненадолго остановился и закрутил на голове тюрбан. Пока он этим занимался, Марг заметила у него на руке татуировку, изображающую что-то вроде связки веточек[46]. Что это, символ? И имеет ли он какое-то отношение к мусульманству? Она решила не спрашивать. Ей следовало бы испугаться, но за время своего путешествия Марг Аберкромби проделала такой долгий путь и столько всего повидала, что мужчин уже не боится, даже молчаливых незнакомцев. Единственными словами, которые она услышала от водителя, были: «Спрячьтесь», когда они подъехали к тому самому посту, от которого ее прогнал часовой утром того же дня.
Она опустилась на пол кабины и не поднималась, пока пикап летел по подъездной дороге; солнце закатилось. Они ехали долго, и Марг все это время послушно оставалась внизу, все так же скрючившись. Когда водитель остановил машину, была уже ночь. Он похлопал Марг по плечу, и она, ощущая, как сводит судорогой каждый мускул, поднялась и села, ожидая получить указания. Вместо этого водитель только махнул рукой. Пикап стоял в тени восемнадцатиколесного грузовика, на каких обычно перевозят мебель; огромный фургон был припаркован к грузовым воротам. Из открытых дверей, у которых, как мастодонт на водопое, стоял фургон, лился свет ламп. В низенькой цементной постройке не было ни окон, ни дверей, кроме этого входа в док, и здание выглядело таким кротким и безобидным, что никакой пилот, пролетая над ним, не стал бы снижать скорость, чтобы рассмотреть постройку повнимательнее. Только отчаянная мать могла понять, что на поверхности была видна лишь малая часть здания, скрытого под землей, как айсберг под толщей воды. Она видела только вершину, но огромная постройка уходила глубоко в землю.
— О боже, — воскликнула она, — моя дочь там?
Водитель не ответил. Он указал на стальную лестницу на цементной стене, по которой можно было подняться в док. Задние двери фургона были открыты и готовы к погрузке. Одним быстрым движением он указал ей на наклонный трап, соединявший кромку дока и открытый кузов.
— Что я должна делать?
Как ему удалось передать ей это без слов? Не имеет значения. Она поняла: «Залезть внутрь».
И вот так она оказалась здесь.
Энни говорит:
— Ну, может быть, те люди, которые тебя привезли, следовали за нами и, типа, собираются помочь?
— Мне так не кажется, — отвечает Марг.
— То есть ты как бы не спросила?
— Я была так рада, когда нашла тебя, что ни о чем уже больше не думала.
Мать и дочь. Они, несмотря ни на что, все еще мать и дочь. Энни раздраженно повышает голос:
— Что мы теперь будем делать?
За долгие годы материнства Марг научилась быть терпеливой.
— Нужно ждать.
Келли с трудом садится на своей каталке.
— Вам, наверно, интересно, зачем нас всех сюда привезли.
Мать и дочь Аберкромби оборачиваются к ней.
— А ты что, знаешь?
— Свиньи не могут быстро двигаться, зато…
— Не называй себя так!
— Не кипятись, мама, это, типа, шутка.
Келли договаривает:
— …зато они хорошо соображают. Там, в Веллмонте, я не только полировала ноготки. Я была очень внимательна. И мне удавалось кое-что подслушать. Я… А-ах… — Должно быть, ей больно об этом вспоминать. Она откашливается.
Стоит тишина, и мать с дочерью ждут, пока она возьмет себя в руки.
— Вы знаете, что они решили не заставлять меня худеть?
— Ах, Келл.
— Они вовсе этого и не хотели. Я им нужна была толстой.
— Толстой! — громко говорит Энни. — Толстой! Для чего же это?!
— Откуда ты знаешь?
Келли отвечает сначала на вопрос Марг.
— Какое-то время, конечно, они делали всякие хитрые штучки, сажали меня на диету из одного риса, так что меня тошнило лишь от его вида. Симпатичная одежда, в которую мне было не влезть, ну, знаете эти старые приемчики? Но так продолжалось только первые несколько месяцев. Потом они начали стыдить меня и старались выработать рефлекторное отвращение к еде, ну, представляете, били плеткой, как скотину. И все это время меня кормили «особыми диетическими блюдами». И как бы я ни старалась похудеть, ничего не получалось, а они постоянно доводили меня до отчаяния.
