Андрей Рубанов - Жизнь удалась
— Гони его.
— Пытаюсь.
— Попрошу открыть, как ее, дверь, — тем временем настаивал вошедший в образ капитан, влезая лицом в электронный видеоглаз. — Я обязан снять, как их, показания!..
— Не могу, — в тон ответствовал Кактус. — Мне — запрещено! Инструкция! Приходите после Нового года, где-нибудь в феврале… Хозяева как раз вернутся…
«Хозяева» произнеслось на подмосковном халдейском диалекте, с ударением на последний слог. Кривая, серая рожа из монитора посерьезнела.
— Приказываю открыть, именем, как ее, Российской Федерации!
— Не имею права! Обращайтесь в охрану садового товарищества.
— В таком случае, — гневно сообщила кривая казенная рожа, — я имею, как их, полномочия насильственно ликвидировать государственный убыток! Я вызову ОМОН, и ваш забор снесут за ваш же счет!
Кирилл ощутил укол самолюбия. Комедия его сначала позабавила, потом утомила, а теперь и разозлила не на шутку.
— У меня инструкция, — заявил он. — Если что — открываю огонь на поражение.
Расслышав страшную формулу, капитан Свинец рассвирепел. Кто бы ни находился за двухметровой красно-кирпичной стеной — частный охранник с лицензией, или свой брат мент со стволом, или посторонний человек, ловко имитирующий интонации и язык государевого слуги, — никто и никогда не мог сказать капитану, что ему грозит стрельба на поражение. Все, кто когда-либо стрелял по капитану на поражение, имели верный шанс нарваться на ответный огонь. В стране, чьи интересы защищал капитан, на поражение могли стрелять только милиционеры и еще — солдаты; и только во врагов этой, как ее, страны.
— Вас понял, — сухо произнес капитан, отпустил кнопку интеркома, картинно почесал затылок и незамедлительно повернулся прочь и зашагал в сторону от ворот, держа голову и корпус так, чтобы объектив, наблюдающий его спину, ненароком не выхватил лица.
— Это все вранье, — произнес Кирюха. — Забор стоит нормально. Дому почти пятнадцать лет, и никогда не возникало никаких проблем с забором. Мне этот дядя не нравится.
— Мне тоже, — ответил бывший голкипер, пожевав губами.
— Тоже? — раздраженно вопросил Кактус. — Тебе тоже? Да тут все, блин, ясно! Как день! Нас пасут, вот и все!
Широкий, седой, перемотанный грязными бинтами Никитин патетически выкрикнул:
— Кто? Кто пасет?
— Кто-то хитрый и быстрый!
Кирюха яростно вскинулся и заорал:
— Глуши весь свет! Никаких баб! Никаких развлекаловок! Сидим тихо, трезво, очень осторожно! Как переделаем пальцы — сразу срываемся! Через Белоруссию и Польшу! Нас вычислили! Нас, бля, может, уже сдали!
Он чувствовал головокружение. И страх.
Кирюха Кактус слабо знал, что такое страх. Он видел, что делает страх с другими, — сам же ничего не боялся. Детство прошло с приятным ощущением папкиного ножичка в кармане. Потом — компания людей, сделавших производство страха своей профессией. Кондитер не чувствует вкуса шоколада; гинеколог не трепещет, прикасаясь к женским прелестям; тот, кто умеет пугать людей, сам испугаться не способен, — именно так Кирюха думал про себя. А вот теперь испугался и сам удивился новому переживанию. Непривычный дискомфорт, нелепое дрожание пальцев, слабость в ногах — оказывается, можно прожить полжизни и вдруг узнать про себя нечто новое…
Продолжая истерично выкрикивать призывы к тишине и трезвости, он, сам того не желая, схватил первую подвернувшуюся под руку бутыль, стал хлебать, закашлялся, отшвырнул. Вроде бы стало легче.
Вдруг обнаружил себя в своей конуре, на втором этаже, в мансарде — здесь ночевал с того самого дня, когда понял, что в московскую квартиру уже не вернется. У стены, под узкой кроватью, в сумке с деньгами и особо редкими субстанциями (только это и успел вывезти), нашел то, что искал, — пистолет. Взвесил в руке глупую огнестрельную дуру — нет, не мое. Папкин ножичек был стократ удобнее…
Сунул ствол в карман халата. Стало еще легче.
Свинец добрался до машины, залез, тут же на полную мощность включил отопитель. Курил, дрожал от холода и отвращения. Стена в три метра, собаки, видеокамеры. Гражданин Кораблик не жалеет, стало быть, дензнаков на свою безопасность. Его логовище охраняется не хуже резиденции нефтяного магната. На высшем уровне. Не слишком ли мало, капитан, ты знаешь про этого гражданина? Необычный гражданин, интересный. С одной стороны, вроде бы богат, с другой — не брезгует в морг зайти, с полусгнившим мертвецом поработать. Рискуя при этом нарваться на профессионала в лице капитана милиции. По всему выходит, что гражданин Кораблик, он же Кактус, не просто ординарный какой-нибудь высокооплачиваемый мясник-беспредельщик. Нет, он — хладнокровный безумец, живущий в своем мире. Такой не поднимет лапки кверху, увидев удостоверение и табельный пистолетик. Такой кому угодно горло перережет.
Капитана отвлек телефон. Звонил Разблюев, помощник пропавшего виноторговца. Есть новости. Надо поговорить. Я занят, сказал Свинец. И я не в Москве. Не проблема, я подъеду, у меня машина, сейчас почти ночь — за двадцать минут доберусь до любой точки города и области… То, что ты хочешь сказать — это важно? Да. Вставай тогда на Дмитровском шоссе, на пересечении с Кольцевой увидимся. И еще — купи носки. Что? Носки, говорю, купи. Мужские. Сорок третьего размера. И бутылку хорошей водки. И таблеток обезболивающих…
Машина Разблюева представляла собой типичное транспортное средство рок-музыканта. Если б я был рокером, тут же подумал капитан, я б к другим автомобилям и близко не подходил, а перемещался бы исключительно на таком вот агрегате. Мотор рычит, как дикий зверь, по кузову пляшут искусно нарисованные языки адского пламени, а из динамиков грохочет нечто кошмарное в исполнении Джимми Хендрикса или как там его…
Разблюев покинул свой стильный экипаж — пересел в джип капитана. Огляделся.
— Хорошая у вас машина.
— Не моя. Что стряслось?
Рокер придал лицу особое шпионское выражение и тихо сказал:
— Вы были правы.
— Насчет чего?
— Сегодня днем приезжал ваш человек. Он проверил офис… Он нашел четыре микрофона. Все помещения прослушивались.
— Естественно, — хладнокровно сказал капитан. — И я знаю, кто прослушивал. Кактус. Помнишь такого?
— Маленький, наголо бритый? Очкарик?
Капитан, отбросив стеснение, кое-как стянул с ног ботинки, потом носки, выжал их — полилась черная вода; Разблюев смотрел с ужасом.
— Почему ты, барабанщик, ничего мне не рассказал? Про этого Кактуса? Я бы время сэкономил…
— Я его видел раза три. За все десять лет. А кто он такой?
— Ты купил, чего я просил?
— Конечно.
— Давай сюда… Кирилл Кораблик, кликуха Кактус — член хитрой банды. Работали под вывеской спортивного фонда. Устраивали людям кредиты, потом плавно подминали под себя. И шефа твоего, Матвея Матвеева, подмяли. Десять лет им пользовались…
— Вы его нашли?
— Матвеева? Конечно. Сегодня поеду вытаскивать. Если он еще живой.
Разблюев вдруг прикрыл веки и затряс головой — очевидно. его посетил некий мощный бит; примерно с полминуты он стучал пальцами по собственным коленям. Капитану надоело, и он сказал:
— Сегодня суббота. Ты ведь по субботам барабанишь в клубе. Сам говорил. Группа называется «Лос Анормалес».
— Ненормальные, — серьезно сказал Разблюев.
— Что?
— По-испански — «ненормальные». Мы уже отыграли. Час назад закончили. Хороший сет получился… Я с вами пойду, товарищ капитан.
— Куда?
— Матвея вытаскивать. Я с вами пойду. Вы же один, правильно? Действуете неофициально?
— Как я буду действовать — пока не знаю. А когда решу — никому не скажу. Может, официально, может, нет… Наверное, позвоню руководству, составлю рапорт. Подтянется СОБР, устроит штурм…
— Все равно — я с вами! Матвей мою жизнь наладил. Я ему всем обязан. Мои дети ни в чем не нуждаются.
— У тебя дети?
— Двое сыновей. От двух жен. С обеими развелся.
— И у меня было две жены, — засмеялся Свинец. — Я тоже с обеими развелся.
— У вас было две жены, — сказал Разблюев. — У меня было две жены. Мы договоримся. Возьмите меня с собой. Я умею стрелять…
Свинец вздохнул.
— Слушай, барабанщик Я человек прямой и грубый. Я без мамы вырос. Извини за грубость и прямоту — ты мне не нужен. В моем мире все просто. Воры — воруют. Менты — ловят. Коммерсанты — продают вино. Их жены — за них переживают. А барабанщики — барабанят… Мое дело — гадов ловить, твое дело — барабанить. Ты занимайся своим делом, а я займусь своим.
— Все так — возразил суровый Разблюев. — Но это если жизнь нормально движется… А когда беда приходит — люди бросают свои дела. И действуют сообща.
Капитан улыбнулся. Купленные барабанщиком носки пришлись впору.
Когда посреди неизбывного дерьма и скотства вдруг сталкиваешься с проявлениями настоящей порядочности и отваги (а это происходит редко, и чем дальше, тем реже), — удивительно легко тогда становится человеку, душа его сама собой настраивается, как гитара, и выдает простые, свободные и чистые мелодии.
