Андрей Рубанов - Жизнь удалась
— Ты только что уверял, что есть.
— По привычке. Десять лет я жил и делал вид, что мои карманы набиты золотом. Даже мертвому мне не так просто признаться в обмане…
— Это плохо. Очень плохо, Матвей. Это все меняет…
— Я умер. Мне все равно.
— Десять лет изображать богатого — невозможно!
— Возможно. Во всяком случае, лично я — справился. Это превратилось в рефлекс.
— У тебя был офис. Подчиненные тебе люди. Товар. Крутился бизнес. Была жена-красавица… Машина и квартира…
— Да. А денег — не было! Все, что я зарабатывал, уходило на содержание офиса, подчиненных машины и жены. Плюс — проценты по долгам…
— Дорогие костюмы, золотые часы, ресторанные попойки…
— Да, мне удавалось поддерживать высокий уровень жизни. Но и только. — Матвей вздохнул, почти как живой. — Я ничего не скопил. Не нажил капитала. Мне оставалось только одно: изо всех сил крутить педали, чтоб велосипед не упал. И улыбаться. Еще при жизни я заметил склонность многих людей заблуждаться насчет костюмов, офисов, золотых часов и прочего. Люди думают, что, если у человека уверенный вид, костюм и офис — у него, стало быть, и капиталы имеются. А он, может, в долгах, как в шелках, неделями питается кефиром, а деньги на бензин занимает у приятелей…
— Ничего себе, бля, кефир! Вот смотри: это ты в японском ресторане. Месяц назад. Суши с копченым угрем наяриваешь. По счету уплатил почти полторы тысячи. Семьдесят долларов! Тыща баксов в месяц только на обеды — ты неплохо изображал богатого!
— Это другое, — аккуратно возразил мертвый. — Тут нужно понять мое состояние… Нельзя постоянно себе все запрещать и завинчивать гайки. Жить год за годом, зарабатывать большие деньги — и все отдавать… В какой-то момент начинаешь неизбежно жалеть себя. Что-то нужно себе разрешать. Хотя бы копченого угря. Иначе можно свихнуться…
— Это страшно слышать.
— Я в мире мертвых — чего бояться? Наоборот. Сейчас я озвучил правду, рассказал о содержании десяти лет жизни — теперь мне хорошо. Даже странно, что мертвому может быть так хорошо. Да и жена моя тоже не станет терзаться, когда поймет, что я не унес на тот свет тайну своих банковских вкладов. Так что мне не нужно никуда возвращаться в тонком теле. Мои дела полностью закончены. Оформляйте меня. Наливайте смолы, разводите костер — начнем. Надеюсь, в котле подберется нормальная компания…
— Прекрати шутить! Ты лжешь. Нельзя десять лет убеждать всех окружающих, что ты богат.
Матвей засмеялся, почти как живой.
— Убедить можно кого угодно в чем угодно. Я устал. Давайте заканчивать.
— Говори, где твои деньги.
— Их нет. И никогда не было.
— Двадцать лет работал — и ничего не скопил?
— Ага.
— Врешь.
— Ничего подобного.
— Тебя ждут муки ада.
— Знаю.
— Ты будешь страдать, как никто не страдал. Ты будешь молить о пощаде шестьдесят раз в минуту. Ты будешь завидовать тем, кого подвешивают за язык, и тем, кого жарят в кипящем масле…
— Я не завистлив.
— Опомнись, дурак! Ты забыл, с кем ты говоришь…
— Я не знаю, с кем я говорю.
Вдруг собеседник мертвого Матвея осекся, наступила тишина, и бесконечное падение в бездонный омут возобновилось.
Впрочем, Матвей был не против небольшого перерыва. Он подождал — но никто не спешил разводить огонь под котлами со смолой и серой. Очевидно, в мире мертвых, как и в мире живых, существовали определенные проблемы с организацией рабочего процесса.
11. Los anormales
Капитан вымок до нитки, пока обходил поселок стороной. Нужный дом стоял удобно — с краю. Просторный, едва не в полгектара, участок защищала трехметровая стена. Через равные промежутки — прочные стойки с видеокамерами.
С той стороны доносилось глухое рычание нескольких собачьих глоток.
Всякая преграда есть повод ее преодолеть, весело подумал Свинец и потрогал.
На ощупь — крепко. На вид — тоже. Он ощутил момент робости. В стену инвестировали десятки тысяч долларов. Серьезное дело была эта стена. Кто-то умный, дальновидный, богатый и дисциплинированный создал ее, оплачивал подвоз высококачественного кирпича, контролировал работу каменщиков, вникал в детали, в мелочи, в подробности. Имея в виду таких, как капитан: желающих тайно вторгнуться.
«Кто же ты таков? — размышлял теперь Свинец, вглядываясь в идеальную, с расшитыми швами, кладку. — О чем ты думал, изобретая эту стену? Чего ты боялся, гражданин Кораблик, проектируя столь внушительную и дорогостоящую преграду, да вдобавок сажая под нее собак? Может быть, ты предполагал, что однажды коммунисты опять возьмут власть, экспроприируют частную собственность и ворвутся пьяными вооруженными бандами в благополучные оазисы частных коттеджных поселков? Не от них ли, злых и голодных, ты желал уберечься? Или, может быть, ты держал в голове не отряды безжалостных коммунарок, а подразделения спецназа, и стена твоя — против ментов сделана, против закона, против его слуг?»
Стена, да, впечатлила капитана. Серьезная, весомая, капитальная стена. Всякий, шагая через лес и уперевшись в такую стену, отяготит себя размышлениями, в меру философскими.
Бывает так: идешь себе, гуляешь, дышишь лесным озоном, справа тебе муравейник, слева тебе родник, и птички поют, и ветер балагурит в зеленых ветвях, и все хорошо, и поэзия в голове, — ан нет, глядишь, а поперек леса — забор, слаженный для чьей-то загородной надобности; и все, дальше хода нет; капитализм, прайвет проперти; пардон, мужики, тут все куплено до нас. Либо возвращайся, либо игнорируй стену и иди дальше — к своей цели…
Въездные ворота тоже внушали трепет. До рва с водой и перекидного моста фантазия строителей (или хозяев-заказчиков) не дошла, но проклепанное на совесть листовое железо створок убеждало в том, что обитатели особнячка люди очень серьезные. Однако меж железными деталями нашлась щель, и капитан смог составить мнение о дворе и доме.
Рядом с воротами имелась Дверь, столь же крепко проклепанная, и кнопка звонка, и тоже — видеоглаз.
Это мы умеем, мстительно подумал капитан, приблизился к объективу вплотную — на расстояние ладони — и нажал клавишу.
Вертикальные железные плоскости вдруг сотряслись от мощного удара изнутри, тут же последовал второй, столь же могучий, и третий — псы забрехали басом.
— Кого черт несет? — удивился Кирюха, поспешая к монитору и прикидывая в уме, что продукты и памперсы должны были доставить воскресным утром, сейчас же — десять вечера, суббота; переиграли, что ли?
На экранчике обнаружилась искаженная морда какого-то служивого организма. Дико сморщенный лоб и свисающие брыли рта.
— Судебный пристав Сергеев, — представился капитан, произнося «пристав Сергеев» как «пристау Сергееу». — Надо б, как его, войти!
— Охранник Петров, — старательно сопя, отрекомендовался Кирилл в микрофон интеркома. — В чем дело?
— У меня, как его, предписание, — виновато забубнила казенная рожа с видеоэкрана. — Ваш коттедж — в ряду крайний. Заборчик поставлен, как его, незаконно. Налицо самочинный захват государственной, как ее, земли. В размере ста десяти квадратных метров. Я уполномочен отобрать у владельца строения, как ее, пояснительную записку. Открывай.
— Не имею права, — вежливо ответил Кактус. — Владельцы в отлучке. За пределами родины.
— Так и запишемо! — дружелюбно ответствовала служивая морда и осклабилась. — А все равно — отворите, гражданин! Прекратите препятствовать исполнению, как его, правосудия! Собачек успокойте — и отворяйте. Прямо щас.
— Не имею права, — повторно возразил Кирюха. — Я сотрудник охраны. Следую, стало быть, служебной инструкции.
Тут он вздрогнул — в плечо толкнуло тяжелое, крепкое. Никитин, обеспокоенный, спеленутый, подошел сзади и уперся, боднул подбородком.
— Что такое?
— Какой-то лох, — полушепотом объяснил Кактус. — Судебный пристав. Говорит, наш забор стоит незаконно.
— Гони его.
— Пытаюсь.
— Попрошу открыть, как ее, дверь, — тем временем настаивал вошедший в образ капитан, влезая лицом в электронный видеоглаз. — Я обязан снять, как их, показания!..
— Не могу, — в тон ответствовал Кактус. — Мне — запрещено! Инструкция! Приходите после Нового года, где-нибудь в феврале… Хозяева как раз вернутся…
«Хозяева» произнеслось на подмосковном халдейском диалекте, с ударением на последний слог. Кривая, серая рожа из монитора посерьезнела.
— Приказываю открыть, именем, как ее, Российской Федерации!
— Не имею права! Обращайтесь в охрану садового товарищества.
— В таком случае, — гневно сообщила кривая казенная рожа, — я имею, как их, полномочия насильственно ликвидировать государственный убыток! Я вызову ОМОН, и ваш забор снесут за ваш же счет!
