Юрий Григ - Пусть умрёт
Заплывшие первосортным сальцем глазки Трюфелевой уже набрали живой блеск и с интересом уставились на посетителей. Эти парни грубо, как это свойственно мужикам, нарушили ее грезы, но она не держала на них зла, поскольку тайно симпатизировала старшему лейтенанту. Напротив, ей стало любопытно – что же привело их сюда и кто такой этот небритый.
Когда же гости изложили причину своего появления, Трюфелева поначалу опешила. Судите сами – и им также понадобился инвентарный №1028, проходящий по делу об убийстве в заливе!
Колготня вокруг этого предмета в последнее время была для Трюфелевой необъяснимой загадкой. И какого хрена все к нему прицепились? Нет... в принципе, вещица – ничего, красивая. Похожа на антиквариат – тут уж не поспоришь. Да и ей это все, как-никак, на руку – чего душой кривить. Сначала один знакомый мент на два дня без предписания вещицу выклянчил для какого-то своего дружка-журналиста...
«Уж не для этого ли? – внезапно осенило ее. – Ишь, лыбится, писака хренов. Побрился бы лучше».
Упомянув, хотя и вскользь, считай, в третий раз, об особой неприязни Трюфелевой к небритым мужчинам, нам следует раскрыть небольшой секрет этой женщины, во всех иных отношениях отличающейся устойчивой психической конституцией. Был у Трюфелевой такой пунктик – до судорог конечностей, до спазм в области диафрагмы, до содрогания нижней, равно как и верхней челюстей, до самых кончиков ногтей, до жуткой жути ненавидела она и боялась небритых мужчин.
Сейчас уже трудно сказать, откуда возник этот комплекс. Возможно, с того раза, когда небритый и неизменно пьяный отец Поликарп Прохорович Дураков в приступе неизбывной родительской любви расцеловал когда-то малую дочурку свою, Томку, грубо исколов ее нежные щечки щетиной. А может поросль коротких волос на лице ассоциировалась с насекомьей сущностью – этих тварей капитан часто наблюдала на телеканале «Анималс», с содроганием, но и не без тайного влечения вглядываясь в стократно увеличенных монстров, покрытых волосками толщиной с руку.
Несомненно одно: из-за своей семидневки, которая обычно приводила других женщин в трепет, сопровождающийся замиранием дыхания и учащением пульса, Максимов произвел на женщину-капитана Трюфелеву, похоже, обратное, то бишь резко отрицательное, впечатление. Да и откуда ему было знать о предубеждениях Тамары Поликарповны – не то бы побрился.
А она, смирившись с его щетиной, продолжала размышлять о необычайной суете вокруг инвентарного номера 1028.
Заработала она в первый раз – кот наплакал. Потом посерьезней был грех. Продала она вещицу эту. Вернее, подменила за два косаря – баксов, разумеется, – на очень похожую. Серьезные люди заказали и копию на замену принесли. Всё, как полагается. Ни одна душа не догадается. Поди – докажи сейчас...
«Но, – размышляла она, внимательно изучая спутника Игнаточкина, – больно забавная ситуация получается. А что если... как в кино про эти... двенадцать стульев. Там же один, как его? Тоже продал фальшивые стулья, другому... попу;!».
Жадность, всё же, постепенно перевешивала осторожность, пока, наконец, не опрокинула последнюю на обе лопатки.
- Так ты, Игнаточкин, говоришь тебе инвентарный номер 1028 нужон? – в раздумчивости проговорила Тамара Поликарповна. – Ну, лады, сейчас посмотрим по журналу.
Она открыла засаленную тетрадку и стала сосредоточенно листать страницы, поплевывая время от времени на большой, указательный и средний пальцы, сложенные щепоткой как для крестного знамения.
– Вот он! – нашла она нужную запись. – Ну что, здесь твоя штука. Только ты мне это... бумагу от начальства. Чтобы все, как положено.
– Тамара Поликарповна, я бумагу принесу. Честное слово!
– Не, Игнаточкин, сперва бумагу... Без бумаги не положено.
– Тамара Поликарповна...
– Игнаточкин! Я, между прочим, на службе! Какая я тебе Тамара Поликарповна?! Обращайся как положено: товарищ капитан. Мы с тобой не вальс пляшем, товарищ старший лейтенант! – обрезала Трюфелева, искренне полагая, что вальс пляшут.
Капитан не вальсировала со времен школьного выпускного, где ее пригласил на танец Ванька Трюфелев, двоечник и хулиган. Впрочем, человек, впоследствии избавившей ее на всю оставшуюся жизнь от шутовской девичьей фамилии, вряд ли подозревал о полной белых пятен истории возникновения этого самого известного долгожителя среди бальных танцев. Но остается фактом следующее: совершеннейший дилетант в искусстве вальсировки Ванька отдавил будущему товарищу капитану обе ноги. С тех пор это закрепилось в ее подсознании в форме устойчиво негативного отношения ко всем танцам размера «три четверти».
– Ну товарищ капитан, – канючил тем временем Игнаточкин. Знал, паршивец, неравнодушна к нему Трюфелева и нагло этим пользовался. – Я на недельку возьму, под расписку… под свою личную ответственность. Только мне бы задним числом оформить, от позавчера...
– Позвольте мне, – неожиданно перебил не принимавший до сих пор участия в разговоре небритый спутник старшего лейтенанта, – всего пару слов... Тет-а-тет, так сказать, Тамара Поликарповна.
Решительно отодвинув плечом Игнаточкина, он просунул голову сквозь окошечко в решетке и что-то прошептал. Одновременно его левая рука проникла в каморку между стальными прутьями и беззвучно обронила на стол какой-то белый прямоугольник, напоминающий конверт.
КПД этого маневра превзошел все ожидания. Женщина чудесным образом преобразилась. Проворчав что-то невнятное, Трюфелева как-то не в меру резво для своей комплекции вскочила с места и удалилась вглубь территории, где затерялась среди стеллажей, но через минуту появилась с пластиковым пакетом в руках.
- Ладно, получай под расписку… Но чтоб через неделю обратно приволок! Понял? – смилостивилась капитан и передала пакет Игнаточкину.
Через четверть часа в кабинете у старшего лейтенанта при запертых дверях они вскрыли пакет и...
Изумлению их не было предела. Вместо древнего римского меча на столе лежал недурно выполненный, – похож, слов нет, – но... Не тот!
- Черт! – удивился Максимов. – Так и знал… нас опередили. – И со вздохом разочарования подвел черту: – Можно отнести эту игрушку обратно.
Когда они вышли на улицу, их встретили водопады солнечного света. Солнце, не считаясь с международными соглашениями о запрете испытаний оружия массового поражения, яростно изливало на землю всю свою термоядерную мощь.
В довершение истории об этой неразберихе с вещдоками остается поведать о том, как в ту же самую минуту в нескольких километрах от Петровки случилась другая встреча.
Мизансцена была незамысловатой: в шикарной, со вкусом обставленной квартире, а точнее – в пентхаусе на последнем этаже дома, расположенного в богатом районе Москвы, небезызвестный Матвей Петрович Корунд с затаенным волнением разглядывал лежащий перед ним замечательный образец античного оружия, играющего зайчиками в потоках льющегося в огромные окна солнечного света. Напротив него на стильном диване с модной обивкой из белой кожи сидел молодой человек.
– Он, – спустя минуту удовлетворенно подтвердил Корунд.
– М-мм, – промычал неопределенно в ответ молодой человек, коротко вскинув плечи, и разведя в стороны ладони, всем своим видом выражая удивление по поводу беспричинного недоверия, просквозившего в ответе его визави.
Матвей Петрович придвинул ему плоский чемоданчик – совсем такой, какие обычно используют кинозлодеи для передачи друг другу всякой всячины – героина, пистолетов, «капусты», полученной за грязные делишки и тому подобное.
– Можете не пересчитывать, Олег, – сказал он, – здесь как договаривались.
– А я и не собираюсь, – ответил ему помощник господина Полевого. – У нас все на доверии, не так ли, Матвей Петрович?
– Да-да, конечно! – несколько испуганно поспешил заверить Матвей Петрович, а потом неожиданно замялся. – Э-э...
– Что-то не так? – спросил Олег.
– Нет, что вы, наоборот, все в порядке. Только... разрешите все же полюбопытствовать – как же вам это удалось?
– Ноу-хау, – усмехнулся Олег, панибратски потрепав собеседника по плечу. – Ноу-хау, Матвей Петрович, дорого-ой вы мой... Для нас ничего невозможного нет. Так что забирайте-ка поскорей свой экспонат и передавайте привет уважаемому Марлену Марленовичу.
Глава XIV ТРОЯНСКИЙ ПОДАРОК
Quidquid id est, timeo
Danaos et dona ferentes!
(Бойтесь данайцев, дары
приносящих)
Вергилий, Энеида
О, бойтесь ласковых данайцев,
не верьте льстивым их словам.
