Пол Инграссия - Падение титанов. Сага о ««Форде», «Крайслере», «Дженерал моторс» и упущенных возможностях
Три месяца после выборов в автокоманде Обамы, по сути, никого, кроме Диза, и не было. «Мы звоним в Вашингтон, и никого нет дома», — жаловался глава «Делфи» Стив Миллер. Так-то так, но, даже когда дома кто-то был, Детройт не умел правильно стучаться.
В середине января произошел один комический случай, служащий тому отличным примером. Прошел слух, что «Крайслер» ведет переговоры об объединении с итальянским «Фиатом» (который за четыре года, прошедшие с момента его «развода» в Джи-эм, успел немало окрепнуть). Нарделли опасался, что в глазах общественности «Крайслер» слишком торопит события, а потому настрочил истерическое электронное послание главе «Фиата» Серджио Марчионне, в котором обвинял в утечке информации некоего инвестиционного банкира по имени Фил Грэм. Люди из офиса Марчионне вежливо объяснили Нарделли, что Фил Грэм — это Фил Грэмм, бывший американский сенатор с большим политическим весом, состоявший в инвестиционно-банковской группе «Фиата» от финансовой компании Ю-би-эс. Он воспользовался своими старыми связями в сенате, чтобы обеспечить поддержку переговоров с «Крайслером». Таким образом, Нарделли, хоть и по незнанию, продолжил детройтскую традицию неумения общаться с Вашингтоном.
Когда же в середине февраля в автокоманде наконец-то появились и другие члены, многие из них оказались дизовского типа — эрудиты-вундеркинды и руководители низшего звена с Уолл-стрит, использовавшие «должную осмотрительность» как глагол: «Этот план надо должно осмотреть» (перевод: провести комплексный анализ бизнес-плана со всеми допущениями и предпосылками). Они не отличили бы фунт картошки от фунто-фута крутящего момента, да и машину водить из них умели не все. А кто умел, водил «хонду» или «тойоту».
Лидеры группы были постарше и поопытней, но того же десятка: бывшие люди с Уолл-стрит или сотрудники прямоинвестиционных компаний — как, собственно и сотрудники «Керберуса», потерпевшие полное фиаско с «Крайслером». Главным в группе был 57-летний Стив Рэттнер — бывший репортер New York Times, оставивший журналистику и сколотивший состояние на банковских инвестициях, а затем ставший соучредителем частной инвестиционной компании. Рэттнер, являвшийся также и попечителем Университета Браун (в совете попечителей которого был, кстати, и Джордж Фишер), был хваток, любил поболтать, имел приличную картотеку связей и облагодетельствовал уже не одного кандидата от Демократической партии. В первом туре президентских выборов он поддерживал Хиллари Клинтон, но потом присоединился к сторонникам Обамы и не прочь был получить должность в новой администрации.
Его альтер-эго был 53-летний Рон Блум, обходительный, но убежденный идеалист, сделанный из того же теста, что и Майк Беннет, бывший сатурновский профсоюзный лидер. Только Блум, в отличие от Беннета, имел гарвардский диплом магистра экономики и в 1996-м отказался от весьма перспективной карьеры на Уолл-стрит ради должности в Союзе работников сталелитейной промышленности. Во время упадка американской сталелитейной промышленности в 1990-х Блум помогал рабочим, участвуя в реорганизации компаний как финансовый эксперт и требуя определенных уступок от самого профсоюза.
Сам он называл свой стиль работы «сделкой в зубном кресле», когда пациент «хватает зубного врача за яйца и говорит: „Не будем делать друг другу больно?“» Рэттнер, учтя профсоюзный опыт Блума, взял его в команду, чтобы тот работал по линии СРА. 17 февраля, в день, когда Джи-эм и «Крайслер» должны были представить группе свои планы рентабельности, в 4.30 утра Блум выехал из дома в Питтсбурге и отправился на работу в Вашингтон.
Рэттнер пригласил в команду и Гарри Дж. Уилсона, выросшего в захолустном городке в штате Нью-Йорк. Мать его три раза сокращали с закрывавшихся текстильных фабрик. Его отец воевал во Вторую мировую на Тихом океане и отказывался покупать японские автомобили до 83 лет, когда его новый «додж-неон» сломался всего после 5 тысяч миль.
Уилсон первым в своей семье окончил университет (Гарвард), заработал миллионы на частных инвестициях и ушел на пенсию в возрасте 36 лет (уолл-стритский вариант «тридцать — и свободен»). В конце января, прочитав в прессе, что Рэттнер, возможно, возглавит правительственную попытку помочь автопрому, Уилсон послал Рэттнеру электронное письмо с предложением своих услуг. «Должен, однако, сразу оговориться, что я зарегистрированный член Республиканской партии и твердо верю в принципы свободного рынка», — добавил он. Несмотря на это, Рэттнер назначил ему встречу и принял в команду.
Уилсон, в свою очередь, также пополнил ряды автокоманды новыми членами, хотя его методы найма нельзя было назвать традиционными. Он просто написал нескольким знакомым с Уолл-стрит: «Работа будет неимоверно напряженной. Объем работы огромен, сроки ограниченны… Ожидать постоянного трудоустройства в данной организации не следует. Оплата = ставка госслужащего».
Помимо этих устрашающих пунктов он добавил, что главным качеством, требуемым от кандидата, является способность терпеть бюрократию. Один из коллег по целевой группе, увидевший это письмо, сказал, что прочитавший такое никогда не подаст заявление. Один кандидат, 26-летний молодой человек, всего четыре года назад выпустившийся из Гарварда, столкнулся с обещанной бюрократией, как только прибыл в министерство финансов на собеседование. Он прождал в приемной два часа, только чтобы получить доступ в здание… и все равно захотел там работать.
Все это время Джи-эм и «Крайслер» держались на плаву благодаря краткосрочному государственному финансированию, но оно уже кончалось. Отчаявшемуся Детройту действия правительства казались замедленной съемкой — для Вашингтона же, где процедуры допуска новых сотрудников в секретным материалам и составление их досье обычно занимали недели или месяцы, это была прямо-таки сверхсветовая скорость. Целевая группа собралась в полном составе лишь к середине марта: теперь она включала 15 членов плюс внешние консультанты и инвестиционные банкиры.
Отсутствие у них опыта работы в автопромышленности дало юмористам много поводов для шуток. Одна телеминиатюра пародировала обсуждение молодым Дизом и Ларри Кингом «запаха новой машины». Обоих играли актеры. «Отличный вопрос, Кинг, — говорил Диз. — По сути, это запах наноаэрозоля, создающего эффект чистоты». Ларри Кинг на это отвечал: «А можно мне машину с запахом солонины?»
Тем не менее в последующие три месяца Диз и его коллеги по целевой группе оказались как раз тем ребенком, который сказал, что король-то голый. Они полностью игнорировали детройтские традиционные представления о возможном и приемлемом, руководствуясь в своих заключениях не устоями индустрии, а простым здравым смыслом.
Рэттнер, считавший предубеждения помехой мысли, того и добивался. Ему хотелось, чтобы правительство относилось к автокомпаниям, как частноинвестиционная фирма, вкладывающая в них свои и клиентские деньги (только с большей осмотрительностью, чем «Керберус», схалтуривший на «Крайслере»). Для этого правительству нужно было глубоко и без сантиментов проанализировать прогнозы развития промышленности и корпоративные бизнес-планы, а затем решить, стоят ли перспективы Джи-эм и «Крайслера» инвестиций налогоплательщиков.
Он понимал, что рано или поздно в уравнении появятся и политические переменные, но ими он предоставил заняться двум боссам из своей группы: министру финансов Тиму Гейтнеру и председателю Национального экономического совета Белого дома Ларри Саммерсу.
Вторая половина марта в целевой группе напоминала университетскую весеннюю сессию (воспоминания о которой у многих молодых членов команды еще были очень свежи). Промежуточное финансирование Джи-эм и «Крайслера», утвержденное Бушем, заканчивалось 31 марта (если не раньше). Водопад был уже в считаных метрах от судов, но теперь, по крайней мере, на месте бедствия появился буксир. В следующие несколько недель всех участников ожидал серьезный накал страстей (в основном скрытый от СМИ). Команда Рэттнера решала, можно ли спасти от крушения две когда-то великие американские компании.
Согласно представленным 17 февраля Джи-эм и «Крайслером» планам рентабельности, вдобавок к уже полученным 17,4 миллиарда займа компаниям требовалось еще 21,6 миллиарда долларов. В другие времена такая сумма могла бы потрясти воображение, но теперь бледнела в сравнении с 700 миллиардами, выделенными для помощи банкам, и Обама уже предложил на 2009 год проект бюджета с 1,75-триллионным дефицитом.
Само слово «банкротство» тоже уже мало кого шокировало, по крайней мере среди членов целевой группы. Автопромышленники до сих пор считали банкротство верной смертью для Джи-эм и «Крайслера», а не шансом начать все с чистого листа, но Рэттнер и Блум с самого начала допускали, что оно может оказаться единственным выходом.
