Ион Деген - Статьи и рассказы
Ну, а стихи? Последнее стихотворение в Советском Союзе «1933 год» я написал осенью 1974 года. Спустя четыре года, уже в Израиле у меня появилось ещё одно стихотворение. Муза не посещала меня в течение шестнадцати лет. Но однажды, в 1994 году, мой друг Аркадий Тимор, бывший советский танкист, бывший советский зек, бывший полковник Армии Обороны Израиля, талантливый журналист, а главное — Человек, подарил мне мои наградные листы. Ему прислал их из Москвы полковник, профессор Ф.Д. Свердлов, военный историк. Мог ли солдат-пехотинец, разведчик в дивизионе бронепоездов, командир танка, командир танкового взвода, командир танковой роты иметь представление о том, как его там, в далёком штабе, в километре другом от войны, в другой галактике представляют к награде? И вдруг — наградные листы. Они потрясли меня. Я был в шоке, увидев, как в каждом листе, в котором меня превозносили до небес, все же умудрялись своровать существенную часть, сделанного моим танком. Мне стало ясно, почему каждая награда была значительно меньше положенной по статусу. Впрочем, она была даже меньше положенной за то, что описано в наградном листе. И тут из меня посыпались стихи. По два, по три в день. Никогда раньше не было у меня такого.
И всё зря… С детства я люблю технику. Верю ей. Когда сын подарил мне компьютер, я перенес в него все мои стихи. Бумаги за ненадобностью выбросил. Вера в новую технику была настолько беспредельной, что даже не скопировал файлы на дискеты. И надо же — в компьютере сломался харддиск. Вся записанная на нем информация пошла коту под хвост. Незначительная часть стихов, вошедших в эту книгу, восстановлена мною либо по памяти, либо нашлась на случайно уцелевшей бумаге.
В 1948 году мой однокурсник пригласил меня на именины своей дочки. Денег на подарок у меня не было. Решил отделаться стихотворением, посвящённым девочке. После именин продолжил посвящать ей стихи. Скопился цикл из тридцати пяти стихотворений. Все они утеряны. Случайно, уже после того как была свёрстана эта книга, я вспомнил стишок:
Поднялась от восхищенья бровь.Ты нашла забытую игрушку.— Милый зайка! Старая любовь!И взяла ты зайку на подушку.Милый зайка, где ты пропадал?Но у зайки оторвались лапки.Плюш плешивый. Пышный бант увял.На макушке вместо ушек тряпки.Ты швырнула зайку в угол прочь.Вдруг воскресшая любовь потухла.И спала с тобою в эту ночьНовая пластмассовая кукла.
Вспоминаются отдельные строки других стихов этого цикла. Но я смирился с тем, что он безнадежно утерян. И даже, если, как милый зайка, чудом найдутся другие стихи, я не уверен, что не швырну их в угол прочь.
Понимаю, что для литературы это не потеря. И только одного мне жаль. Лет тридцать я разгонялся написать «Поэму о чистых руках». В 1994 году написал. Прочитал её жене, сыну и ещё примерно десяти-пятнадцати друзьям и приятелям. И не помню ни строчки. Даже легенды о ней не будет. А ведь легенды не иссякают.
Вот сейчас предо мной текст: «Как-то в сорок третьем году в Союз писателей пришёл человек в солдатской шинели, с блуждающим взглядом и странной речью, принёс свои фронтовые стихи. Это были гениально-безумные стихи: Не надо плакать, мой маленький, Ты не ранен, а только убит. Я на память сниму с тебя валенки — Мне еще воевать предстоит. Рассказывают и по-другому: стихи принесли однополчане, найдя в планшете убитого солдата. У этих двух вариантов есть реальное продолжение. Поэт-солдат не погиб и не сошел с ума. Он сам принес свои стихи в Союз писателей, но их не приняли по идейным соображениям. Симонов нашел в них пессимизм и мародерские настроения. […] Поэт стал профессором-ортопедом, а потом уехал в Израиль. Стихи, которые я цитирую, были где-то опубликованы. Автор откликнулся. Говорят, приезжал, посетил собственную могилу и узнал, что посмертно получил звание Героя Советского Союза». Текст этот принадлежит Ю. Бореву, специалисту по эстетике, доктору наук.
Не будь этого «доктору наук», я с очередной улыбкой прошел бы мимо очередной «легенды». Но, вероятно, чтобы получить степень доктора наук, надо иметь какое-нибудь отношение к науке, то есть, сначала рассмотреть объект — препарат, результат эксперимента, наблюдаемый или описанный в научной литературе факт, статистику и т. д. — и, уже убедившись в достоверности рассматриваемого объекта, приступить к его интерпретации и описанию. Почему бы доктору наук Ю. Бореву не обратиться к профессору-ортопеду, уехавшему в Израиль, и не удостовериться в фактах? Почему бы специалисту по эстетике не процитировать стихотворение так, как оно было написано автором, а не превращать его в пародию? (Кстати, Е. Евтушенко в 1988 году процитировал его почти точно. Только два слова отличались от оригинала. Но в антологии он решил стихотворение улучшить. Удивительно, как поэт не увидел, в какого ублюдка превратилось стихотворение после улучшения. И ещё. Зная меня лично, зная моё имя, Евтушенко почему-то в одном месте называет меня Иосифом, хотя в этом же тексте есть мое настоящее имя. Преследуют меня «легенды»…).
Вернёмся к ней, к легенде. Действительно, осенью 1944 года я стоял перед своей могилой. Метровый фанерный обелиск был увенчан произведением оружейников нашего батальона. Из снарядной гильзы они вырезали звезду с силуэтами двух тридцатьчетверок по бокам, а на прямоугольной таблице выгравировали имена и фамилии членов моего экипажа, погибшего, как значилось на таблице, смертью храбрых. Но в этой могиле покоились только три танкиста. Мой механик-водитель и я успели выскочить из горящей машины. Сзади было открытое поле. Слева — небольшая рощица, а дальше — воронки, наполненные водой. Из воронки в воронку мы добрались до кладбища и укрылись в большом склепе. Едва мы прикрылись изнутри массивной металлической заслонкой, к склепу подошел немецкий танк. Может быть даже тот самый «тигр», который поджег нас. Не стану описывать наших поз — положение плода в матке. Почти не прекращался дождь. В склеп протекала вода. Мы окунали в нее носовые платки и сосали их. Есть, мне, кажется, не хотелось. Даже дыханием мы боялись выдать своё присутствие. Около четырёх суток я не вынимал указательный палец из кольца гранаты, зажатой в правой ладони. Я знал, что не должен достаться немцам живым. В ночь на четвёртые сутки убрался немецкий танк. Мы ждали до рассвета. Утром рискнули полностью отодвинуть заслонку. За дорогой, метрах в ста двадцати от нас увидели знакомых разведчиков из 184 стрелковой дивизии. Выползли из склепа. Ноги нас не держали. По-видимому, именно это спасло нам жизнь. Кто-то из разведчиков решил прощупать нас очередью из автомата. Пули ударили в невысокое мраморное надгробье. Во весь свой хорошо поставленный командирский голос я покрыл разведчиков такой изысканной фиоритурой, какую даже им, с их небедным матерным запасом, еще не приходилось слышать. Что тут было! Потом с механиком-водителем мы стояли перед нашей могилой. В сгоревшем танке, в месиве на снарядных чемоданах нашли мои погоны. Это были ровненькие запасные погоны, а не те, помятые, на моей гимнастерке. Мне ведь было девятнадцать лет и, несмотря на бои, иногда хотелось быть красивым. Так решили, что и мои останки в этом месиве. Оружейники извинялись за скромное надгробье и уверяли, что это только временное.
С женой и сыном перед отъездом в Израиль мы приехали в бывшую Восточную Пруссию. В городе Нестеров, бывшем Эйдкунен, нас очень любезно принял военком, майор. Я рассказал ему, где находится моя могила. Он развернул километровую карту. Как передать, что я почувствовал в этот момент? Вероятно, кроме пяти органов чувств, существует еще один, более мощный — сердце. Как описать, что почувствовало мое сердце, когда я увидел пред собой карту, точно такую, какая была у меня во время моих последних боев, карту, которую я и сейчас мысленно вижу пред собой? И еще одна небольшая, но забавная деталь. Как-то в компании ветеранов, выпивая, мы вспоминали в основном забавные истории из нашего военного прошлого. Я упомянул каламбур, бытовавший в нашей бригаде «Уж Деген возьмёт Уждеген». Так назывался небольшой немецкий населенный пункт на направлении главного удара. Борис Гопник, корреспондент «Советского Спорта» в Украине, в войну старший лейтенант, знаток всех диалектов немецкого языка, возразил: «Не может немецкий населенный пункт называться Уждеген. В немецком языке нет буквы Ж». «Но на карте точно было написано Уждеген». «Не могло быть». И вот на карте четкая надпись «Уждеген». Я призвал в свидетели жену и сына, чтобы они подтвердили Борису мою правоту. Майор рассказал, что почти всех погибших перезахоронили в братских могилах. Он дал мне книгу погибших в Нестеровском районе. Тысячи фамилий. Нашел несколько знакомых. Поразился количеству явно еврейских фамилий. Во время войны как-то не приходило в голову обращать внимание на это. А сейчас, просматривая книгу, отчетливо слышал голос антисемитов: «Евреи не воевали». И не ханыга на базаре, а директор института профессор Кальченко сказал мне «Ордена можно было купить в Ташкенте». Это о евреях. В Красной армии их было 500000. Из них погибло около 200000 человек.
