Никколо Амманити - Я заберу тебя с собой

Он достал с заднего сиденья гитару и начал тихонечко наигрывать мелодию, а потом запел: «Вот увидишь, увидишь, все изменится, может, не завтра, но в один прекрасный день. Вот увидишь, я еще жив. И я не могу сказать тебе, как и когда, но все изменится, вот увидишь».

Глория Челани лежала в постели.

И смотрела по видику «Молчание ягнят», свой любимый фильм. Рядом с ней лежал завтрак на подносе. Недоеденное пирожное. Салфетка, мокрая от пролитого капучино.

Родители уехали на выставку водного спорта в Пескару и вернутся только завтра. А значит, если не считать старого садовника Франческо, она дома одна.

Войдя, Пьетро застал ее вжавшейся в угол и натянувшей одеяло до самых глаз.

— Мамочки, страшно! Смотреть не могу. Давай садись сюда! — она хлопнула рукой по кровати. — Что так долго? Я думала, ты уже не придешь…

«Сколько раз она уже это смотрела? — грустно подумал Пьетро. — Раз сто, наверное, а трясется, как в первый раз».

Он снял ветровку, повесил ее на спинку стула, затянутого веселой тканью в сине-голубую полоску, такой же, как и стены.

Известная римская специалистка по интерьеру разработала дизайн этой комнаты (как, впрочем, и всего остального дома, и — о счастье! — их вилла попала на страницы журнала «Архитектура и дизайн», отчего синьору Челани чуть удар не хватил), она напоминала маленькую безвкусную конфетницу: розовая мебель с зелеными набалдашниками, портьеры с коровами, светлый ковер.

Глория ее терпеть не могла. Будь ее воля, она бы все сожгла. А Пьетро, относившемуся ко всему в жизни куда терпимее, эта комната даже нравилась. Конечно, портьеры не бог весть какие, но ковер мягкий и густой, как шкура енота, приятный на ощупь.

Он сел на кровать, стараясь ни к чему не прислоняться поврежденным боком.

Глория, хоть и уткнулась в экран, засекла краем глаза, как он скривился.

— Что случилось?

— Ничего. Упал.

— Как?

— С велосипеда.

Рассказать ей? Конечно рассказать. Кому же еще и рассказывать о своих несчастьях, как не лучшей подруге?

Он рассказал, как его преследовали на мотороллере, про дорогу, про падение, про побои и судьбоносное вмешательство самого Бильи.

— Билья? Это который встречался с актрисой… как ее? — Глория пришла в восторг. — И он их побил?

— Не просто побил, он из них котлету сделал. Они на него набросились, но он их раскидал как букашек. Пара приемов кунфу — и оба лежат. И они удрали, — воодушевленно говорил Пьетро.

— О, я люблю Грациано Билью! Класс! Когда я его встречу, то не знаю… но не важно… я его поцелую, правда! Хотела бы я это видеть! — Глория вскочила и принялась прыгать, изображая приемы карате и издавая китайские крики.

На ней была коротенькая хлопковая маечка, открывавшая живот и пупок, а если приглядеться, то и белые, вышитые по краям трусики. Длинные ноги, выпуклая попка, длинная шея, маленькие груди, трепыхавшиеся под тканью майки. И волосы, светлые, короткие, взлохмаченные.

С ума сойти.

Глория была прекраснее всего, что Пьетро когда-либо видел. Он это знал точно. Ему пришлось отвести от нее взгляд: он опасался, что она прочтет его мысли.

Глория уселась, скрестив ноги, рядом с ним и вдруг обеспокоенно спросила:

— Ты поранился?

— Немного. Ничего особенного, — соврал Пьетро, пытаясь принять невозмутимый вид истинного героя.

— Неправда. Я тебя знаю. Покажи. — Глория схватилась за пояс его штанов.

Пьетро отодвинулся:

— Да ладно, просто царапина. Ничего страшного.

— Глупый, чего стесняешься? Помнишь, на море?

Конечно, он стеснялся, тут ведь совсем другое дело. Они одни, в постели, и она… Короче, совсем другое дело. Но он сказал:

— Да не стесняюсь я…

— Тогда покажи. — Она расстегнула пряжку.

Ничего не поделаешь, если Глория что-то задумала, она это сделает. Пьетро не хотел, но пришлось спустить штаны.

— Поглядим, что тут у тебя… надо продезинфицировать. Снимай штаны. — Она сказала это серьезно, как мама, Пьетро впервые слышал, чтобы она так говорила.

На самом деле немного перекиси водорода не помешало бы. Внешняя сторона правой ноги была вся в царапинах и в крови. Он чувствовал, как она легонько пульсирует. Он расцарапал еще и большой палец, и предплечье, и бок болел, по которому его били. «Здорово меня отделали…» Но, несмотря ни на что, он испытывал радость, сам не зная почему. Может, потому что Глория возилась с ним, может, потому что эти ублюдки получили по заслугам, может, просто потому, что он находился в этой кукольной комнатке, на кровати, на приятно пахнущем белье.

Глория отправилась на кухню за дезинфицирующим средством и ватой. Как же ей нравилось играть в медсестру! Пока она обрабатывала раны, Пьетро хныкал, говорил, что она садистка и льет слишком много перекиси. Она сносно забинтовала его, выдала ему старую пижаму, уложила в постель, потом задернула шторы и опять включила видик.

— Сейчас мы досмотрим фильм, потом ты поспишь, а потом будем есть. Тортеллини со сметаной любишь?

— Да, — ответил Пьетро, думая, что, наверное, вот так и бывает в раю.

Больше ничего не надо.

Теплая постель. Прикосновение ноги самой красивой девочки в мире. И тортеллини со сметаной.

Не прошло и пяти минут, как он спал, свернувшись под пуховым одеялом.

Глядя издалека на Миммо Морони, сидевшего на вершине холма под раскидистым дубом, подле своего стада, зритель мог бы подумать, что оказался на картине Хуана Ортеги да Фуенте. Но, подойдя поближе, он бы обнаружил, что пастушок одет как металлист и плачет, грызя печенье со сладкой начинкой.

Так его застал Пьетро.

— Что случилось? — спросил он, уже подозревая, каким будет ответ.

— Ничего… Плохо мне…

— Ты поссорился с Патти?

— Нет, она… ме… ня… бросила, — пискнул Миммо и отправил в рот очередной шарик с нежной середкой, спрятанной в хрупкую оболочку.

Пьетро фыркнул:

— Опять?

— Да. Но теперь все серьезно.

Патриция бросала его в среднем раза два в месяц.

— А почему?

— В том-то и дело — не знаю, почему! Даже не представляю. Сегодня утром позвонила и сказала, что бросает меня, даже ничего не объяснила. Может, она меня больше не любит, может, она кого-то другого нашла. Не знаю… — Он хлюпнул носом и раскусил очередное печенье.

Причина-то имелась. И состояла она не в том, что Патриция его не любит, ни тем более в том, что появился соперник, отвоевавший ее у Миммо.

Бог знает отчего эти мысли приходят в голову первыми, когда тебя подводит партнер. Меня не любят. Нашелся кто-то лучше меня.

Если бы наш Миммо поразмыслил хорошенько о том, как прошла его вчерашняя встреча с девушкой, возможно — но совсем не обязательно, — он нашел бы причину.

Миммо вышел из дома около пяти, сел на мотоцикл и отправился на встречу с Патти.

Надо было ехать с ней в Орбано за покупками — жемчужными бусами и кремом для исправления дефектов кожи.

Увидев его на мотоцикле, Патриция стала ругаться.

Да что же такое, почему у нее одной парень без машины? То есть машина-то есть, но отец, черт бы его побрал, не дает.

А тут еще и дождь!

Но Миммо ничуть не тревожился: утром он заехал на рынок и купил армейские плащи; если их надеть, никакой дождь не страшен. Патриция в скверном настроении нахлобучила каску и вскарабкалась на драндулет, высоченный, как лошадь, вонючий, как нефтяной завод, и шумный, как… что может быть шумнее мотоцикла со специально настроенным глушителем? Ничего. Плащи вправду свое дело делали, но Миммо не мог не промчаться как сумасшедший через все лужи, которые попадались по дороге.

С мотоцикла они слезли промокшие до нитки. Настроение Патриции продолжало портиться. Они побежали, но метров через сто Миммо остановился как вкопанный перед витриной магазина охотничьих и рыболовных товаров. В витрине лежал умопомрачительный арбалет из титана и углеродного волокна. Несмотря на протесты девушки, он вошел, чтобы узнать его технические характеристики и прочее. Стоил он безумных денег. Но Миммо все рано откопал среди луков, ружей и удочек кое-что достойное. Не уходить же с пустыми руками. Дело принципа.

Пневматический пистолет по специальной цене.

Полчаса разглядывал, полчаса раздумывал, брать или не брать, между тем другие магазины закрылись.

Настроение Патриции к этой минуте стало черно, как деготь.

Убедившись, что в магазины они уже не попали (а Миммо все-таки купил пистолет), они решили съесть по пицце, а потом пойти в кино посмотреть «Мужество зваться Мелиссой», драму о скандинавской женщине, вынужденной прожить год в деревне пигмеев.

Усевшись за столик в пиццерии, Миммо вытянул ноги и принялся разглядывать свои ботинки. Он купил их утром на рынке вместе с плащами, и это приобретение очень его радовало. И принялся разъяснять Патти, что эти ботинки сделаны по новейшей технологии, что они точно такие же, какие надевали американцы во время операции «Буря в пустыне», что они такие тяжелые, потому что теоретически должны выдерживать даже взрыв противопехотной мины. И пока его девушка со скучающим видом листала меню, давая ему понять, что довольно уже нести всякую ерунду, Миммо достал из коробки пистолет, вставил пулю и пальнул себе в ногу.