Рейчел Джойс - Операция «Перфект»
– Они похожи на палачей. Ждут, когда наступит финал. – Дайана рассмеялась.
– А мне так совсем не кажется, – возразил Байрон.
Гусыня взъерошила коричневато-белое оперение, но осталась сидеть совершенно неподвижно в своем гнезде из веток – шея несколько напряжена, голубые глаза, обведенные, как и клюв, оранжевыми кругами, изредка моргают. Из ясеневой рощицы на том краю луга донеслось негромкое карканье и хлопанье крыльев – вороны были повсюду! И тоже ждали появления яйца. Понятно, почему Дайане так хочется его спасти. Гусак был неподалеку – что-то клевал у кромки воды.
Дайана сделала большой глоток из своего стакана и вдруг спросила:
– Как ты думаешь, Джини сможет снова ходить?
– Конечно, сможет! А ты что, сомневаешься?
– Я просто не могу понять, когда все это кончится. Ведь уже больше десяти недель прошло! Хотя мне кажется, что десять лет. Впрочем, Беверли счастлива. Это ты здорово придумал насчет концерта. – И Дайана снова уставилась на гусыню.
И Байрону вдруг показалось, что за эти летние каникулы его мать стала совсем другим человеком. Во всяком случае, она перестала быть для него только матерью, которая только и делает, что напоминает: почисти зубы, вымой за ушами. Дайана стала больше похожа на какую-нибудь свою подругу или сестру – будь у нее, конечно, сестра или хоть одна подруга, – в общем, на того, кто отлично понимает: человеку не всегда приятно, когда ему все время напоминают, что нужно почистить зубы и вымыть за ушами, а потому порой вполне может сделать вид, что никто ничего не заметил, даже если человек совсем не умывался. «Иметь такую мать – это же просто подарок судьбы, – думал Байрон. – Мне здорово повезло». И все же он испытывал странную тревогу. Его не покидало ощущение незащищенности, казалось, словно вдруг рухнула какая-то стена, спасавшая от любого ветра и имевшая самое непосредственное отношение к существующему в мире порядку вещей. А это означало, что порой ему самому хотелось спросить, помнит ли Дайана, что ей нужно почистить зубы или вымыть за ушами.
Поднялся легкий ветерок, раздувая пышные «штаны» гусака и делая их похожими на мягкие белые оборки. Байрон почувствовал на лице первые капли дождя.
– Я вот все думала… – начала мать и вдруг умолкла, словно у нее не было сил продолжать.
– Да? И о чем же ты думала? – спросил Байрон.
– О том, что ты однажды сказал. Насчет времени.
– По-моему, сейчас хлынет ливень.
– Ты говорил, что не следует играть со временем. Говорил, что это не наше дело. И ты был прав. Мы играем с огнем, когда вмешиваемся в дела богов.
– Что-то не помню, чтобы я богов упоминал, – сказал Байрон, но мать, похоже, думала о чем-то своем.
– Кто сказал, что время реально, потому что у нас есть часы, чтобы его измерять? Кто знает, все ли с одинаковой скоростью движется вперед? Может быть, все как раз движется назад или в сторону. Ты, по-моему, тоже нечто подобное говорил.
– О господи! – удивился Байрон. – Неужели я действительно мог такое сказать? – Дождь уже вовсю бороздил поверхность пруда, но был какой-то на удивление тихий и теплый и пахнул травой.
– Или, может, мы способны взять все в свои руки? Мы же можем управлять часами, передвигая стрелки. А значит, можем заставить часы делать то, что хочется нам.
Байрон как-то не к месту хохотнул, и этот грубоватый смех, к его неудовольствию, напомнил ему об отце.
– Не думаю.
– Я, собственно, хочу спросить: почему мы должны быть рабами какого-то набора правил? Да, мы встаем в половине седьмого. И приезжаем в школу к девяти. И ланч у нас обязательно в час дня. Но почему?
– Потому что, если мы не будем так поступать, возникнет хаос. И в одно и то же время одни будут идти на работу, другие есть ланч, а третьи ложиться спать. И никто не сможет понять, что правильно, а что нет.
Дайана даже губу слегка прикусила, обдумывая слова сына. Потом сказала:
– Мне начинает казаться, что хаос недооценен.
И, расстегнув застежку на браслете наручных часов, она слегка встряхнула кистью, чтобы они соскользнули с запястья в ладонь. А потом, прежде чем Байрон успел ее остановить, подняла руку и швырнула часы в пруд. Сверкнув в воздухе серебром, часики с легким плеском пробили темную гладь воды и исчезли, взметнув маленький венчик брызг. Гусак неодобрительно посмотрел в сторону людей, но гусыня даже не пошевелилась.
– Ну вот, – засмеялась Дайана. – Прощай, время!
– Хорошо бы папа об этом не узнал, – с тревогой сказал Байрон. – Это ведь его подарок. Дорогие, наверно, были часики.
– Ну что ж, дело сделано, – тихо промолвила Дайана в свой стакан, словно тот, с кем она разговаривала, лежал там, на дне.
И тут оба заметили, что гусыня, нарушив неподвижность, привстала, вытянула шею и стала поднимать и опускать крылья – так и сам Байрон порой расправлял затекшие плечи и кисти рук. А в том месте, где только что не было ничего, кроме белых перьев, появился мягкий розовый кончик мускулистого клапана, который сокращался, точно подмигивая им, а потом снова исчез.
Дайана тут же выпрямилась, глубоко вздохнула и сказала:
– Оно выходит.
Вороны тоже это поняли. Они десятками стали срываться с веток ясеней и кружить над ними, их распростертые крылья были похожи на пальцы в перчатках.
И вот показалось гусиное яйцо – маленький белый глазок, поблескивавший в центре розового клапана. Потом яйцо на мгновение исчезло и снова появилось, но теперь белый «глазок» был уже размером с шарик для пинг-понга и такой же блестящий. Байрон с матерью молча смотрели, как гусыня, приподняв хвостовые перья, тужилась и содрогалась, а потом буквально выстрелила яйцом на мягкую подстилку гнезда. Яйцо было поистине безупречной формы. Дайана медленно встала, взяла палку и с ее помощью согнала гусыню с гнезда. Гусыня шипела, разинув клюв, но потом все же побрела прочь. Она, похоже, была слишком измучена, чтобы вступать в схватку с людьми.
– Бери скорей! – крикнул Байрон матери, потому что гусак, услышав возмущенное шипение гусыни, уже двинулся к ним, да и вороны, прыгая по земле, сжимали вокруг них свое кольцо. Дайана нагнулась, подняла яйцо и передала его Байрону. Яйцо было такое теплое и тяжелое, словно он держал в руках живого младенца, и для этого ему, конечно же, нужны были обе руки. Гусыня, все еще шипя, медленно удалялась от них по берегу пруда. Ее нижние перья были в грязи – она перепачкала их, когда выталкивала из себя яйцо и приседала, касаясь брюхом земли.
– Господи, я чувствую себя совершеннейшей негодяйкой! – сказала Дайана. – Она хочет, чтобы мы вернули ей яйцо. Она страшно горюет.
– Если бы ты это яйцо не взяла, его бы сцапали вороны, – поспешил успокоить мать Байрон. – Ты только посмотри, какое оно чудесное! Ты была совершенно права, заставив нас дожидаться его появления на свет. – От дождя на поверхности пруда вздувались пузыри, капли мелкими бусинками повисли на волосах Дайаны. Листья и травы шуршали, склоняясь под мягкой тяжестью льющейся с небес влаги. – Давай теперь поскорей вернемся домой, под крышу. – И они пошли к дому.
По дороге Дайана один раз так споткнулась, что Байрон едва успел ее поддержать, чтобы она не упала. Она несла гусиное яйцо, как некий драгоценный подарок, и не сводила с него глаз даже на ходу. Подходя к саду, она снова поскользнулась, и Байрон ее подхватил. А потом взял у нее пустой стакан и яйцо и держал их, пока она открывала калитку.
На ясенях, оставшихся позади, оглушительно орали вороны, их отчаянные вопли вспарывали тишину дождливого утра, и Байрон подумал: зря мама сказала, что они похожи на палачей и ждут конца.
– Только не урони! – услышал он голос матери и пообещал, что будет очень осторожен.
Но в итоге это яйцо так ни для чего и не пригодилось. Мать положила его на тарелку, которую поставила на подоконник, и к окну тут же слетелись вороны. Хлопая крыльями, они пытались удержаться на ближних ветках, которые оказались слишком тонкими для их веса. Байрон выбегал наружу и хлопал в ладоши, пытаясь их прогнать. «Кыш, кыш!» – кричал он. Но стоило ему повернуться к ним спиной, и они тут же снова плавно спускались с небес и, выжидая, рассаживались на верхних ветвях деревьев.
Точно так же, думал Байрон, ведут себя время и печаль. Только и ждут, когда человека можно застать врасплох. И сколько ни маши на них руками, сколько ни кричи, они все равно прекрасно знают, что сильнее тебя, и в конце концов возьмут над тобой верх.
* * *Приехав, чтобы забрать одежду для отдыха и карабин, Сеймур пробыл дома всего несколько часов и почти все это время молчал. («Это потому, что он нервничает», – объяснила детям Дайана.) Он что-то проверял, бродя из комнаты в комнату, и даже пролистал зачем-то ежедневник Дайаны. Затем спросил, почему лужайка перед домом так сильно заросла, и Дайана ответила, что возникли некоторые сложности с газонокосилкой, и это, возможно, было правдой – Байрону становилось все трудней определить, что происходит на самом деле, а что является плодом ее воображения. Отец заметил, что внешний вид усадьбы всегда следует должным образом поддерживать и подобное запустение никуда не годится. Дайана извинилась и пообещала, что к его возвращению все будет в полном порядке.
