Петр Проскурин - Число зверя
Не принимая такой официальщины в общении, Снегирев слегка поморщился, коротко взглянул.
— Но, уважаемый Сергей Романович, к сожалению, я так и не смог убедить вас в обратном, — сказал он, подчеркивая последнее слово. — Вся ваша жизнь сложилась весьма нетипично для нашего общества, ведь признайтесь, человек не может жить без определенной цели, если хотите, без идеала? Сотни, тысячи, миллионы человеческих судеб в нашей стране опровергают ваши индивидуалистические убеждения… Неужели вы действительно ни во что не верите? И у вас нет ничего святого? Ни женщины, ни ребенка, ни Иисуса Христа? Но я этому не верю, так не бывает.
— Что вам нужно от меня, гражданин Снегирев? — спросил Сергей Романович с явной иронией. — Вы же сами знаете, что никого я не убивал и не мог этого сделать, я бы прежде всего убил себя, но я, вынужден признаться, еще хотел жить… Что поделаешь, слаб человек… Самое страшное мое преступление в другом — я переоценил свои силы, просто я сумасшедший и поверил, что все под нашим благословенным небом равны…
— Вы знаете, Горелов, вы — фантаст, вы рассказываете истории, которым невозможно верить, — сказал следователь, откидываясь на спинку стула, и улыбнулся. — Придумайте что нибудь попроще, пожалуйста, поправдоподобнее. Сами посудите, вы стучите в дверь знаменитой на весь мир артистки, она вас тотчас впускает, и вы, незнакомый ей досель человек, становитесь ее любовником… Она все бросает — театр, дом, свои былые привязанности… довольно, подчеркнем, высокие, и бежит с вами черт знает куда! Ну, Сергей Романович, ну, простите, ей Богу, бред! Ну, невозможно даже представить…
— И не надо представлять, — остановил следователя Сергей Романович. — Возможно, все это мне в самом деле приснилось… так, наваждение, мираж, помрачение ума! Бывает ведь… Тем более что сама она уже ничего не может ни подтвердить, ни опровергнуть…
Соглашаясь, следователь машинально передвинул перед собой бумаги, взглянул на часы и почти весело сообщил:
— А у меня для вас, Горелов, сюрприз. Вы уж меня простите за неожиданность. Вам сейчас предстоит встретиться еще с одной своей давней знакомой, хотя вы раньше довольно категорически это знакомство и отвергали. Мы ее любезно пригласили приехать хоть на минуту, и она согласилась. Не волнуйтесь, сидите, сидите, пожалуйста…
Повернув голову, Сергей Романович увидел входившую в кабинет Снегирева в сопровождении молодого высокого капитана Евдокию Савельевну Зыбкину; она молча, даже неприязненно поздоровалась с хозяином кабинета, взглянула на Сергея Романовича и почти тотчас отвела взгляд, опустилась на предложенный стул и с некоторым вызовом вскинула крупную красивую голову. И тут началось нечто совсем никем не предусмотренное: знаменитая певица щелкнула замочком своей сумочки, достала какой то флакончик, открыла его, нервно понюхала, глубоко втягивая в себя воздух, бросила флакончик обратно в сумочку; она сразу узнала Сергея Романовича, но ничем не выдала себя, она и предположить не могла, что попадет в такой странный и неприятный переплет, и она уже негодовала на себя, на то, что легкомысленно дала себя уговорить взглянуть мимоходом на какого то человека и тем самым помочь важному делу, касающемуся самых первых лиц в государстве; в один момент в голове и в душе Евдокии Савельевны пронесся целый вихрь самых различных мыслей, чувств, воспоминаний и предположений; все в ней перемешалось, все слухи, захлестнувшие Москву после гибели знаменитой артистки, тайной любовницы самого Брежнева, сплелись в один чудовищный клубок, и она уже хотела возмутиться, что ее тревожат по всяким пустякам, отрывают от важных творческих дел, но она, как давно многие убедились, действительно была умной женщиной. Раз уж так получилось, решила она, нужно было выждать и, главное, оставаться спокойной. Она еще раз равнодушно обежала все вокруг взглядом, отметила начинавшего красиво лысеть со лба следователя и вновь встретилась глазами с Сергеем Романовичем. Тут и произошло, пожалуй, самое главное. Нет, она не прочла в его глазах ни мольбы, ни зова помочь, посочувствовать, ни покорности в своей участи, ни смирения; она словно натолкнулась на какое то холодное, стальное лезвие, сверкнувшее ледяной голубизной, и губы его дрогнули, слегка затвердели от какого то презрения, едва ли не отвращения ко всему миру, в том числе и к ней, явившейся свидетельствовать и судить.
Крутая высокая шея, уходящая в бугристые плечи, широкая грудь, длинные ноги, круглые молодые колени — все это в один момент обнаженно и откровенно охватила она своим опытным женским оком и еще раз поразилась: от ее давнего ночного незнакомца, стоящего на краю пропасти, исходила непонятная гипнотическая, завораживающая сила. И Евдокия Савельевна, успокаивая себя, затаенно о чем то несбывшемся пожалела, неприметно вздохнула. «Вот так порода, — мелькнула у нее короткая мысль. — Не перевелись еще на Руси настоящие мужики, а как заматерел… в самую восковую спелость вошел…»
Дальше она не захотела откровенничать, оборвала себя, но в душе у нее что то словно надломилось и покатилось, покатилось, затухая, как распев какой то дорогой мелодии, медленно угасавшей.
— Горелов, скажите, вы знаете эту гражданку? — нарушая затянувшуюся тишину, спросил следователь, не упускавший ни одной мелочи из происходящего; своим особым профессиональным зрением он умудрялся сразу видеть и лицо Зыбкиной, и легкую ироническую улыбку подследственного. — Вы когда нибудь встречали ее?
— Кто же не знает Евдокии Зыбкиной? — удивился Сергей Романович. — Я вырос под ее песни, надеюсь, они будут со мной до самого последнего мгновения. Знаете, я все таки русский человек и другим быть не хочу и не могу. А в жизни — нет, не встречал, не посчастливилось, к сожалению.
— Мне хотелось бы предупредить вас вторично, что ваши показания фиксируются, — сообщил следователь, и легкая тень, как стертая улыбка, набежала на его лицо — он словно о чем то сожалел. — Вы ничего не хотите добавить?
— Я сказал все, я ни разу не встречался с гражданкой Зыбкиной, вот так, как сейчас, лицом к лицу. Только по радио или телевизору…
— Хорошо, хорошо, — следователь кивнул и взглянул на Зыбкину. — Простите, Евдокия Савельевна, я вынужден поинтересоваться у вас о том же самом. Вы встречались когда нибудь с гражданином Гореловым? Не торопитесь, посмотрите на него еще раз повнимательнее, такое лицо из памяти трудно вышибить.
Был странный белый момент, когда все чувствовали приближение какой то очистительной искры; вот вот все должно было вспыхнуть и взорваться, пролиться облегчением и все поставить на свои места. Не отрываясь, не мигая, Сергей Романович, все с тем же презрительно холодным ожиданием, таившимся где то в полных, резко очерченных губах, смотрел на Зыбкину, но смотрел как то слепо и отрешенно, и тогда она, подчиняясь чему то большему, чем доводы разума, равнодушно шевельнула руками.
— Нет, я этого человека никогда не видела, — сказала она с неожиданным внутренним ликованием, мгновенно стершим вспыхнувшую было обиду за неверие в себя. — У меня прекрасная профессиональная память, я даже долго помню лица людей в первых рядах на моих концертах. Правда, правда, у меня хорошая память на лица, особенно на красивых, как вы сказали, породистых мужчин… Кто из нас без греха? Простите, этого молодого человека я никогда не встречала.
— Так, так, так, — больше от удивления, чем от растерянности, с понимающей полуулыбочкой зачастил следователь и жестом остановил собирающуюся встать свидетельницу. — Еще одну минутку, Евдокия Савельевна, я приношу вам тысячу извинений. Дело требует, простите, еще один небольшой вопрос, — добавил он, извлекая из ящика стола небольшую плоскую коробочку, раскрывая ее и придвигая к Зыбкиной. — Взгляните, пожалуйста, вам ничего не напоминает эта безделица?
И Евдокия Савельевна, и Сергей Романович узрели и тотчас узнали старинный массивный золотой браслет с редким крупным сапфиром продолговатой формы, изъятый в известную ночь в зимнем лесу на собственном дачном участке у знаменитой певицы какими то грабителями; взглянув на сверкающую драгоценность, Евдокия Савельевна вновь почувствовала кожей у себя на шее прикосновение тонкого, холодного, завораживающе безжалостного острия и сразу ощутила недостаток кислорода. Следователь, все так же приветливо улыбаясь, не отрывал взгляда от лица свидетельницы, и Зыбкиной пришлось собрать всю свою волю.
— Пожалуй, дорогая штучка, — спокойно и равнодушно сказала она. — У меня в свое время было нечто подобное, но потом, в одной из гастрольных поездок, потерялось. Кажется, в Грецию я ездила с концертами. Но это не мое, и сапфир был иной формы, идеально круглый, да и алмазики помельче.
— Есть сведения, уважаемая Евдокия Савельевна, что вас, примерно года два назад, ограбили в собственном саду, на даче, так ведь? — полувопросительно сказал следователь. — Тогда вы как раз получили звание народной и готовились к важному приему, на вас были драгоценности…
