Григорий Ряжский - Дети Ванюхина
В этот день он вернулся от Клэр как обычно и, не успев еще войти в дом, услышал, как надрывается в гостиной телефон. Гудки были назойливые и долго не прекращались. Не переобувшись, он прошел в дом и снял трубку.
— Это я, — услышал он голос Ирины. Голос дрожал, и Марик понял — что-то случилось. Во всяком случае, она звонила точно не для того, чтобы выяснять отношения. — Тебе нужно срочно прилететь в Москву, Марк, — и снова он догадался, что произошло нечто ужасное, потому что не смог бы припомнить, когда в последний раз Ирка называла его так, Марком, только, когда дурачилась или же обижалась по мелочам. Ни то ни другое сюда не годилось.
— Родители? — спросил он, предполагая худшее. — Девочка? — и тут же уточнил: — Девочки?
— Ванька погиб, — выдавила Ирина Леонидовна на том конце трубки, — сына твоего убили, Ваньку нашего. — Она перестала пытаться сдерживать себя и зарыдала.
— Что?!! — заорал в трубку Марик. — Как убили? Кто убил?
— При… летай скорее, — через рыдания удалось выговорить ей, — мы дожде… мся хоронить… мы дожде… — далее пошли короткие гудки.
В Москву Марк Самуилович прилетел вместе с Максом. Пока летели над Атлантикой, не проронили ни слова. Подлетая к Шереметьево, Макс сказал лишь коротко:
— Дома…
Встречал их с лимузином лично Дмитрий Валентинович. Макса обнял и молча постоял, Марку Самуиловичу крепко по-мужски сжал руку и проникновенно посмотрел в глаза.
— Крепитесь, мужики, — сказал первый заместитель, — мы найдем их, обещаю.
— Кого, дядь Дим? — не понял Макс. — Кого вы найдете?
Дядя Дима не ответил.
— Как Ирина Леонидовна? — спросил Марк Самуилович.
— Держится, но плоха, — честно ответил он, — пока на таблетках, но обойдется, мы полагаем. С ней наши люди рядом, если что.
— Меня домой, пожалуйста, — попросил Максим, — на Плющиху.
— Меня тоже, — добавил Марик, — на Пироговку.
И только в машине он вспомнил, что не спросил у Дмитрия Валентиновича, как Милочка-то, жена Ивана. Но тот доложил обстановку сам:
— Людмила еще не вернулась, летит обратно первым рейсом, мы нашли ее через агентство. Иван Маркович ее перед… незадолго до того на восстановление отправил, отдохнуть в Таиланд, на две недели. Она уже знает теперь, завтра ее встречаем. А с девочками няня пока. С Ниночкой и Сарой. Они в порядке, — он замялся, — в смысле, они как всегда, как были.
Ирину Марик увидал только на похоронах, через два дня, когда вернулась Милочка и все было расставлено и договорено. По просьбе родственников были только самые близкие: жена покойного с его приемными родителями, родной брат-близнец, бабка с дедом Заблудовские, Полина Ивановна Ванюхина, сопровождаемая Петром Лысаковым, супруги Циммерман и первый зам Дмитрий Валентинович. До похоронного дня Ирина Леонидовна оставалась на Плющихе и домой не возвращалась. Марик туда постоянно звонил, но бравшие трубку чужие голоса постоянно менялись и все время говорили разное. Один раз к телефону подошел Макс, но извинился и сказал, что Ирина Леонидовна подойти не сможет. В любом случае, с женой его не соединяли. К Фабриции Львовне он тоже не зашел и не стал звонить, понимая, в каком сейчас состоянии оба Заблудовские. Вечером, однако, увидал из окна тестя: тот стоял на газоне, держа в руке поводок, а с поводка рвался в сторону английский бульдог тигрового окраса. Марик тряхнул головой, но наваждение не исчезло.
— Не может быть, — пробормотал он и снова посмотрел вниз через окно шестого этажа. В пироговском дворе уже не было никого: ни тестя, ни призрачного Торри…
Ирину Леонидовну привезли домой на Большую Пироговку лишь за полчаса до морга, чтобы она смогла переодеться в черное. Марик к тому времени уже находился у его дверей, на Малой Пироговке, откуда должны были забирать тело сына. Его трясло и бил озноб по всему телу. Про смерть Ванькину он лишь знал от Дмитрия Валентиновича: глава «Мамонта» Иван Маркович Лурье был убит из чердачного окна соседнего здания двумя выстрелами. Первая пуля прошла рядом с сердцем и была смертельной, но позволяла раненому жить еще какое-то время. Вторая пуля возможность эту сократила до минимума, до краткого трехсекундного промежутка между первым и вторым выстрелом, так как разом оборвала жизнь Айвана, влетев в его голову через висок, где и застряла. Известно было также, что, кроме снайперской винтовки Дегтярева, неизвестный стрелок не оставил ни малейшего следа, за который можно было бы зацепиться правоохранительным органам. Также неизвестной оставалась последняя картинка, сопровождавшая отрезок сознания жертвы вплоть до самого момента физической смерти, разместившийся в промежутке между первой и второй пулями. Но вряд ли картинка эта помогла бы расследованию, так как была вполне невинной и не давала представления об истинных мотивах преступления.
А в короткий этот последний промежуток Ваня лежал на пляже в любимом Судаке. Слева от него спала мама, а папа плескался в морских волнах и звал его к себе. Он махал ему руками и кричал что-то, очень громко кричал, но слова разбивались о волны и до Ваньки не долетали. Тогда Ванюшка поднялся, вернее, попытался подняться на ноги, чтобы быть выше мешающих волн, но нога не слушалась, потому что это была его левая, и вязла в мокром песке. А отец все кричал и кричал, а мама все спала и спала и не хотела проснуться, чтобы ему помочь. Ванька попытался собрать волю в кулак, но получалось плохо из-за того, что кулак тоже был левый и не сжимался, и не давал воле собраться как надо, в полную силу. И тут он увидал дедушку. Самуил Аронович был в драповом пальто с каракулевым воротником и в зимней шапке из меха нутрии. Он шел к нему, и почва пружинила под каждым его старческим шагом, потому что оказалась снежной дорогой, прихваченной морозом. Дед шел и улыбался Ваньке, и Ванька понял, что дед знает секрет, который не знает он. «Дай руку», — сказал дед, и Ванька дал. «Вставай», — сказал дед, и Ванька поднялся легко, без малейшего усилия. «Вот», — сказал дед и сделал шаг в сторону. За спиной его стояла тетенька в заиндевевших от холода очках. Она почему-то плакала, и из-под затуманенных стекол выкатывались слезы, и от этих слез шел теплый пар. И тогда его словно обожгло, словно кто-то нанес резкий удар в область виска, он узнал эту тетю: она жила у Максовой бабушки Полины Ивановны в смешной деревне, в которой раньше жили древние слоны, и туалет там был на улице в деревянной будочке и тоже был поэтому древний, и дыра внутри него уходила в темноту, в землю, откуда веяло холодом и страхом. «Не бойся, — сказала тетя, — все будет хорошо, Ванечка», — и он удивился, потому что раньше тетя не говорила ничего, а только молчала и улыбалась иногда. Но тогда он был уже большой и приезжал к ней на черной машине в эту же смешную деревню и не знал, что она не умеет говорить. А она умела, оказывается, и от этого Ваньке стало необыкновенно радостно, и он потянулся к ней рукой. Но она стала таять в воздухе, вместе с холодными стеклами, зимней дорогой, дедушкой Семой и нутриевой шапкой, оттого что над Судаком вновь засияло солнце во всю свою яркую силу и забило жарой и светом все вокруг, совершенно все, и ударило сиянием по близоруким зрачкам, и разом все исчезло…
Как бы то ни было, как сообщили органы, возбуждено уголовное дело и взято на особый контроль.
В одной машине с Ириной привезли ее мать и отца. На Фабриции Львовне была черная вуалетка из допотопных времен, почти скрывающая лицо, но по дрожанию плеч было видно, что она не вполне в порядке. Старик Заблудовский пытался сохранить мужество, но у него это плохо получалось, он нервически втягивал носом воздух и часто-часто моргал. Ирина была в черном платке, потухшая и сильно постаревшая. Она увидала Марика и подошла.
— Ир, — сумел только выговорить он, не отрывая глаз от жены. — Ир…
— Будь рядом, — сказала она пустым голосом и посмотрела сквозь Марка Самуиловича, — сейчас будут выносить, — и отвернула взгляд в сторону. К ним подошли Циммерманы и стали что-то говорить Ирине, что — Марик не слышал, не включалась голова. Заметил только, что Александр Ефимович поклонился ему уважительно и сочувственно сжал руку.
Привезли Полину Ивановну с каким-то мужиком простецкого вида, наверное, родственником, тоже из подмосковного поселка. Первым делом она пошла к Ирине. Женщины обнялись, и Полина Ивановна неожиданно для всех завыла, громко и протяжно, как воют настоящие русские старухи. Простецкий мужик подхватил ее под руку и быстро повел в сторону от ворот морга.
Милочка приехала последней, вместе с загоревшим под техасским солнцем длинноволосым Максом. На лице ее тоже был свежий загар, а одета она была в изящный темно-серый костюм с черной, отороченной золотой тесьмой полупрозрачной накидкой на голове и плечах и поэтому, как и Макс со своим схваченным зеленой резинкой хвостом, плохо соответствовала экзотической наружностью пасмурной обстановке малопироговского морга.
