Арчибальд Кронин - Мальчик-менестрель
Я несколько минут наблюдал за ними, весьма довольный тем, что все прошло тихо и мирно, без вспышек ярости и откровенной враждебности. Я понял, что моя помощь больше не требуется, и решил вернуться в гостиницу. Я уже пересек парк и вышел на центральную аллею, когда заметил на террасе женщину, сделавшую мне знак подойти поближе. И хотя мне не слишком хотелось снова встречаться с госпожой Донован, я не осмелился пренебречь ее приглашением.
— Я не могла вас отпустить, не извинившись за свое оскорбительное замечание сегодня утром.
— Ради бога, не волнуйтесь, мадам. Профессия сделала меня привычным к нападкам.
Она замялась и наклонилась вперед, словно желая доказать, что намерения у нее самые лучшие:
— Разрешите угостить вас чаем. Здесь, на террасе.
— Благодарю вас, мадам, — вежливо улыбнулся я, не в силах отказаться.
— Не сомневаюсь, вы просто умираете от жажды после такой пробежки. Посидите секундочку, пойду скажу Марии.
Она вернулась буквально через несколько минут в сопровождении дородной итальянки, которая несла хорошо сервированный чайный поднос. Взяв предложенную мне чашку, я задумался над тем, как лучше завязать разговор.
— Мадам, у вас прекрасное поместье. И очень большое.
— Да, когда я еще только приехала сюда, цены были не слишком высоки, и я решила не дробить поместье. Даже прикупила еще ферму и теперь нисколечко не жалею. У меня трудятся итальянцы, причем очень хорошо. Полагаю, вы знаете, что итальянцы едут в Швейцарию в поисках работы и приличной зарплаты.
— Мадам, так вы здесь навсегда обосновались?
— Я люблю Швейцарию. В основном, конечно, за красоту. Но в любом случае это со всех точек зрения замечательная страна. Здесь люди трудятся в поте лица, поезда ходят по расписанию и вообще всюду образцовый порядок, — произнесла она и, помолчав, добавила: — Естественно, раз в год я на три месяца уезжаю домой в Ирландию.
— Я уже не раз подумывал, чтобы переехать в Швейцарию. Причем по вполне тривиальной причине. Из-за налогов.
— Да, они очень добры к нам и к своим жителям тоже, — улыбнулась она. — А вы не хотите осесть в Голливуде?
— Ни за что на свете, мадам. Там не слишком уважают писателей. Смотрят на них с презрением. Как на прислугу.
— И тем не менее вы туда едете, причем уже завтра.
— Я еду по двум причинам. В первую очередь из-за Десмонда. Но хочу попробовать продать и свой последний роман.
— Какая жалость, что Десмонд не может вернуть себе доброе имя как-то иначе, более достойным способом, — помолчав, проронила она. — Как раз сегодня я снова читала о молодом священнике, который всю жизнь провел в самых удаленных и нищих китайских провинциях, посвятив себя не пустым разговорам, а реальным делам — борьбе с болезнями, страданиями и голодом.
— К сожалению, мадам, подобная самоотверженность и искупление грехов таким способом — не в характере Десмонда. Он доберется не дальше Гонконга и вернется оттуда первым же судном с приличным запасом китайского фарфора. Нет, мадам, он может проложить себе дорогу к спасению исключительно своим волшебным голосом.
— Кто знает, что ждет любого из нас впереди. Будущее предсказать невозможно, — слабо улыбнулась она и добавила: — Но я никак не могу понять, почему вы так заботитесь о нем?
— Мы очень дружили в школе, и, когда у меня не было ни гроша, он вел себя по отношению ко мне исключительно благородно. Именно ему я обязан тем, что мог, сидя в партере Королевского театра, восхищаться бесподобным исполнением Джеральдиной Мур партии Тоски, — сказал я, подметив, что на ее лице ни один мускул не дрогнул. — А кроме того, с тех пор как он спутался с вашей смазливой племянницей, ему здорово досталось.
— Он сам сделал свой выбор. Вы, наверное, слышали, что Клэр добивается развода. Она уже живет с Мунцио.
— Это ничего не меняет. Завтра рано утром мы уезжаем в Геную. Он ее никогда больше не увидит.
На террасе повисло тягостное молчание, и меня внезапно потянуло к этой женщине, а еще мне стало ее ужасно жалко. Она не была создана для жизни весталки, и тем не менее все вышло именно так. И что тут можно было сказать?!
— Ну, мне пора, — решительно поднявшись с места, сказал я. — Полагаю, Десмонд еще задержится, чтобы увидеть, как купают малышку. Еще раз благодарю вас за доброту.
— Если все же решите переехать в Швейцарию, непременно дайте знать, — улыбнулась она. — И приезжайте ко мне в Ирландию.
— А вы, мадам, если окажетесь в Лондоне, приезжайте к нам в Суссекс. Жена будет счастлива познакомиться с вами. Она у меня немножко затворница, и для нее ваш визит будет большой радостью.
— Обязательно приеду, — ответила госпожа Донован. Эти простые слова положили начало чудесной дружбе.
Мы пожали друг другу руки, и я отправился обратно в гостиницу, где во дворе уже, естественно, стоял заляпанный грязью «Альфа-Ромео». Я прошел к стойке портье, заказал на шесть тридцать утра машину до Генуи, а также просил приготовить счет.
Я поднялся наверх, ощущая странную тяжесть на душе, возможно, из-за впустую потраченной недели. Поэтому решил написать длинное, подробное письмо домой, где между прочим поинтересовался, как поживает новая клумба с желтофиолью. Какое же это счастье — иметь свой дом, любящих жену и сыновей. У Десмонда ничего этого не было, а потому мне все же следовало проявлять большую терпимость к его чрезмерному восхищению своей дочуркой.
В гостиницу он вернулся поздно. Я уже заканчивал обедать. Десмонд едва притронулся к тарелке и за все время не проронил ни слова. Наконец он поднял на меня глаза, в которых стояла тоска.
— Я так понимаю, что моя жена собирается развестись и снова выйти замуж. Но если она предъявит права на ребенка, это конец.
И что я мог ему сказать? Ничего. А так как нам завтра надо было вставать с петухами, мы улеглись спать пораньше.
VI
Пароход «Христофор Колумб», подняв флаги, выскользнул из широкой гавани под рев сирен и звон церковных колоколов. Мы прибыли в Геную, имея в запасе два часа, и без лишней спешки и суеты получили посылки в офисе «Италиан лайн». Там были все наши заказы — аккуратно упакованные и прошедшие таможенный досмотр. Настоящий триумф мастерства, опыта и согласованности лондонских умельцев. И если в те времена такое было в порядке вещей, можем ли мы сказать то же самое о нынешних временах? Даже и спрашивать-то бессмысленно.
Я оставил Десмонда в каюте распаковывать свертки, а сам поднялся на палубу, чтобы проводить глазами удаляющийся берег и возобновить знакомство с этим замечательным судном, на котором я уже однажды совершал морское путешествие. Мне ужасно нравились итальянские пароходы, и не только потому, что они плывут по южному морскому пути, но и потому, что они развивают хорошую скорость, отличаются комфортабельностью и поистине итальянской дружелюбной манерой обслуживания. Внизу старший стюард уже начал принимать заказы на резервирование столов, и я попросил оставить для нас боковой столик по левому борту, тот самый, за которым мы с женой сидели в прошлый раз. Затем я осмотрел маленькую корабельную церковь — важную и приятную особенность судов этой линии. А так как там уже молился итальянский падре, я понял, что мессы будут проводиться каждое утро. Мне осталось только посетить залитую солнцем палубу, чтобы закрепить за нами два удобно расположенных шезлонга. На сей раз, поскольку нас ждет жаркое южное солнце, никаких крытых палуб.
Вернувшись в каюту, я застал Десмонда за созерцанием разложенной на кровати новой одежды. Со времени отъезда из Швейцарии он пребывал не в лучшем, скорее в мрачном настроении. Именно поэтому я обратился к нему с наигранной веселостью:
— Ну что, примерил, как сидит? По цвету и размеру подходит?
— Нет! Боюсь, в таком наряде я буду похож на хлыща. Боже правый, уже второй раз за всю свою проклятую жизнь я получаю благотворительную помощь в виде одежды.
— Ну и ходи на здоровье в своих лохмотьях, если тебе так больше нравится, — рассмеялся я.
— И пустить насмарку все, что ты для меня сделал?! В любом случае все это пустые хлопоты.
— Да будет тебе, Десмонд! Соберись! В последнее время ты сам на себя не похож.
— А ты чего?! — Десмонд редко употреблял бранные слова, но сейчас не сдержался. — Мое дитя отдано на попечение засушенной старой деве, которая меня ненавидит. Жена каждую ночь трахается со здоровенным итальянским ублюдком. — Десмонд схватился за голову и застонал: — О господи, я все еще люблю эту дрянь, хотя она всегда была, есть и будет сукой. А кто я?! Грязная свинья. Я присосался к тебе, точно пиявка, обошелся тебе в целое состояние, и все впустую! Эта придурочная американка никогда не даст мне петь. А если и даст, то я обязательно шлепнусь мордой в грязь.
