Кадзуо Исигуро - КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

— Ты этого не помнишь. Но вскоре после того, как пропал твой отец, я приехал к вам навестить твою мать. В тот же день в ваш дом приехал еще один человек. Китаец.

— Вы имеете в виду военачальника Ван Гуна?

— Ого! А ты не так уж глуп.

— Мне удалось выяснить его имя, но потом я, похоже, взял ложный след и увлекся. Он вздохнул и прислушался.

— Слышишь? Гоминьдановский гимн. Его играют, чтобы подразнить меня. И так бывает всегда, куда бы меня ни привезли, — слишком часто, чтобы посчитать это совпадением.

Я промолчал, тогда он встал и заковылял к окну, занавешенному плотной шторой.

— Твоя мать, — начал он наконец, — была искренне преданна нашей борьбе за прекращение торговли опиумом в Китае. Многие европейские компании, в том числе и та, где работал твой отец, получали баснословные прибыли, ввозя в Китай индийский опиум и превращая миллионы китайцев в безвольных наркоманов. В те дни я был одним из лидеров движения. В течение долгого времени наша стратегия была очень наивной. Мы считали, что можем убедить эти компании отказаться от опиумных доходов. Мы писали письма, прилагали к ним свидетельства того, какой урон наносят наркотики китайскому народу. Да, можешь смеяться, мы были очень наивны, однако возлагали надежду на то, что имеем дело с единоверцами-христианами, но в конце концов поняли, что это ни к чему не приведет. Нам стало ясно: эти люди не просто жаждали богатства, они хотели, чтобы китайцы оказались беспомощными, пребывали в нищете, были одурманены наркотиками и не способны управлять собственной страной. В таких условиях ее легко можно было превратить в полуколонию, и при этом не брать на себя никаких обычных в таких случаях обязательств. Словом, мы сменили тактику, стали действовать хитрее.

В те дни, так же как и сейчас, перевозка опиума осуществлялась на судах по реке Янцзы. Кораблям приходилось проплывать через территории, на которых действовали бандиты, и без защиты им не удалось бы, миновав устье, далеко продвинуться вверх по течению. Поэтому компании «Баттерфилд и Суайр», «Жарден Матисон» и многие другие заключали соглашения с военачальниками тех провинций, через которые им предстояло следовать. На самом деле эти военачальники были такими же бандитами, только облеченными регалиями. Они распоряжались армиями и имели возможность беспрепятственно проводить по реке корабли. На них-то мы и сделали ставку. Мы больше не рассчитывали на изменение политики торговых компаний, а договаривались с военачальниками, взывая к их национальной гордости. Мы разъясняли им, что в их власти ограничить доходы торговых компаний, устранить главное препятствие на пути к тому, чтобы китайский народ стал хозяином собственной судьбы и своей земли.

Конечно, многие из них были слишком жадны до денег, которые мы им платили. Но были среди них и истинно обращенные. Ван Гун в те времена считался одним из самых влиятельных военачальников-бандитов. Контролировавшаяся им территория простиралась на несколько сот квадратных миль к северу от Хунани. Очень жестокий парень, но его достаточно боялись и уважали, чтобы он мог сделаться фигурой, весьма ценной для торговых компаний. Ван Гун сочувствовал нашему делу. Он часто приезжал в Шанхай, любил светскую жизнь, и мы сумели привлечь его на свою сторону. Вьюрок, тебе плохо?

— Нет, все в порядке. Я слушаю.

— Может, тебе лучше уйти? Ты не обязан слушать то, что я собираюсь рассказывать дальше.

— Рассказывайте. Я слушаю.

— Ну ладно. Я тоже думаю, что тебе следует это знать, если, конечно, ты будешь в состоянии это вынести. Потому что… потому что ты должен найти ее. Все еще существует шанс, что ты сможешь ее отыскать.

— Значит, моя мать жива?

— У меня нет оснований думать иначе.

— Тогда продолжайте.

Дядя Филип вернулся к столу и снова сел напротив меня.

— В тот день Ван Гун приехал в ваш дом. Ты должен помнить тот день. Ты был совершенно прав, заподозрив, что он был очень важным человеком. Именно в тот день твоя мать поняла, что намерения Ван Гуна отнюдь не чисты. Проще говоря, он сам собирался захватить контроль над перевозками опиума. Разумеется, он организовал все очень хитроумно, через третьи или четвертые руки — типично по-китайски, но, по сути дела, стремился он именно к этому. Большинству из нас это уже было известно, но не твоей матери. От нее мы держали это в тайне, что, вероятно, было глупо, но мы чувствовали: она не согласится. Нас тоже, конечно, от всего этого воротило, но мы тем не менее решили работать с Ван Гуном. Да, он продавал бы опиум тем же людям, что и торговые компании. Но важно было прекратить импорт, сделать торговлю неприбыльной.

К сожалению, в тот день, прибыв в ваш дом, Ван Гун сказал нечто, открывшее твоей матери глаза на подлинный характер наших взаимоотношений. Думаю, она почувствовала себя одураченной. Возможно, она что-то и подозревала, но не желала смотреть правде в глаза и потому сердилась на себя и на меня не меньше, чем на Вана. Так или иначе, она потеряла контроль над собой и ударила его. Легко, как ты понимаешь, но ее рука коснулась его щеки. И безусловно, она бросила ему и лицо все, что думала. Я сразу понял: за это придется заплатить страшную цену. Попытался было уладить все: объяснял ему, что твой отец только что исчез, что твоя мать не в себе — словом, старался смягчить его, пока он шел к выходу. А он улыбнулся и сказал, чтобы я не беспокоился. Но я беспокоился, о да, я жутко беспокоился, потому что понимал: то, что сделала твоя мать, будет совсем нелегко исправить. Для меня было бы большим облегчением, если бы Ван Гун всего-навсего разорвал все отношения с нами. Но ему был нужен опиум, и он уже предпринял немало усилий, чтобы организовать перевозку наркотиков. Кроме того, ему было нанесено оскорбление иностранкой, и он жаждал мести.

Я сидел, наклонившись к дяде Филипу в свете настольной лампы, и меня одолевало странное ощущение, будто тьма за моей спиной разрастается все больше и больше, превращаясь в огромную черную дыру. Он сделал паузу, чтобы тыльной стороной запястья вытереть пот со лба, потом снова вперил в меня взгляд и продолжил:

— В тот же день, позже, я поехал к Ван Гуну в «Метрополь». Я делал все от меня зависящее, чтобы предотвратить катастрофу, которую предчувствовал. Но все оказалось бесполезно. Во время той встречи он сказал мне, что не сердится на твою мать, а, напротив, находит ее дух — именно так он выразился, «ее дух» — в высшей степени привлекательным. И именно поэтому желает увезти ее с собой в Хунань в качестве наложницы. Этот негодяй рассчитывал «приручить» твою мать, как дикую кобылицу. Теперь-то ты знаешь, Вьюрок, какой была тогда ситуация в Шанхае, в Китае вообще, и понимаешь: если такой человек, как Ван Гун, решал что-то сделать, мало что могло его остановить. Ты должен отдавать себе в этом отчет. Не имело смысла обращаться в полицию или куда бы то ни было еще с просьбой защитить твою мать. Это могло лишь немного отсрочить развязку, и только. Никто не мог спасти ее от такого человека. Однако, понимаешь, Вьюрок, больше всего меня страшила твоя судьба. Я не знал, что он собирается сделать с тобой, и об этом пекся прежде всего. В конце концов мы пришли к соглашению: я устрою так, чтобы твоя мать осталась в доме одна, без охраны, но за это мне позволят вывести тебя из игры. Это все, чего я хотел. Мне было важно, чтобы китаец не забрал и тебя. Уберечь твою мать было невозможно, за тебя же еще стоило поторговаться. И я это сделал.

Повисла долгая пауза. Потом я спросил:

— Нужно ли понимать, что по достижении такого соглашения Ван Гун продолжил сотрудничество с вами?

— Не будь циничным, Вьюрок.

— Но он продолжил?

— Да, не могу отрицать. Он довольствовался тем, что увезет твою мать, и сделал то, чего мы от него хотели. И рискну заметить, его участие в деле стало весьма существенным фактором, повлиявшим на то, что компании в конце концов приняли решение прекратить торговлю.

— Значит, моей матерью пожертвовали во имя более высокой цели?

— Послушай, Вьюрок, у нас не было выбора. Ты должен это понять.

— Вы когда-нибудь еще виделись с моей матерью? После того как ее увез этот человек?

Он поколебался, но в конце концов все же ответил:

— Да. Признаюсь, видел. Семь лет спустя. Я проезжал через Хунань, и Ван Гун пригласил меня к себе. Там, в его крепости… да, я видел твою мать единственный раз.

Теперь он почти шептал. Фонограф внизу смолк, и в комнате на миг воцарилась тишина.

— И… и что с ней стало?

— Она пребывала в добром здравии. Была, разумеется, одной из наложниц. Учитывая все обстоятельства, должен сказать, твоя мать неплохо приспособилась к новой жизни.

— Как с ней обращались? Дядя Филип отвел глаза.

— Когда мы виделись с ней, она, естественно, спрашивала о тебе. Я рассказал все, что знал. Она осталась довольна. Видишь ли, до той нашей встречи она была полностью отрезана от внешнего мира и в течение семи лет слышала лишь то, что Ван считал нужным довести до ее сведения. То есть, я хочу сказать, у нее не было никакой уверенности, выполняется ли финансовая договоренность. И именно это она прежде всего хотела узнать. К счастью, я смог ее заверить, что договоренность выполняется. После семи лет мучительных сомнений твоя мать наконец обрела душевный покой. Ты не можешь себе представить, какое она испытала облегчение. «Это все, что я хотела узнать, — повторяла она. — Это все, что мне было нужно».