Кадзуо Исигуро - КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

Примерно через полчаса за мной пришли и повели еще выше, на третий этаж, по коридору, где тоже стояли охранники. Потом мои сопровождающие остановились, и один из них указал на дверь, находившуюся в нескольких ярдах впереди. Последний отрезок пути я проделал один и вошел в просторную комнату, видимо, чей-то кабинет. На полу лежал толстый ковер, а по стенам возвышались книжные стеллажи. В нише эркера, перед окнами, задернутыми тяжелыми шторами, стоял письменный стол с двумя стульями по краям. От настольной лампы разливалось теплое озерцо света, в углах же комнаты царил полумрак. Пока я озирался по сторонам, из-за стола встал человек и, осторожно обойдя вокруг него, указал мне на кресло, в котором только что сидел сам.

— Почему бы тебе не сесть здесь, Вьюрок? — прозвучал голос дяди Филипа. — Помнишь? Ты всегда любил сидеть в моем кресле за моим столом.

Глава 22

Если бы не ожидал увидеть, вполне вероятно, я бы и не узнал дядю Филипа. За минувшие годы он прибавил в весе и, хоть не стал грузным, шея его сделалась толще, а щеки обвисли. Волосы поредели и поседели, но взгляд все еще был спокойным и насмешливым, почти таким, каким мне всегда помнился.

Я подошел, не улыбнувшись, не стал и садиться в кресло за столом, которое он для меня освободил.

— Сяду здесь, — сказал я, остановившись возле стула перед столом.

Дядя Филип пожал плечами:

— Ну что ж, все равно это не мой стол. По правде говоря, я никогда прежде и не бывал в этом доме. А ты?

— Я тоже. Может, сядем?

Усевшись, мы получили возможность как следует рассмотреть друг друга в свете настольной лампы.

— А знаешь, ты не очень-то и изменился, Вьюрок, — сказал он через минуту. — В тебе даже сейчас нетрудно увидеть того мальчика.

— Был бы признателен, если бы вы не называли меня этой кличкой.

— Прости. Признаю, это немного фамильярно. Итак, ты сумел меня вычислить. До сих пор я отказывался встретиться с тобой. Но в конце концов, думаю, мне просто захотелось снова тебя увидеть. Наверное, я должен кое-что тебе объяснить. Однако я не знал, как ты ко мне отнесешься: как к другу или как к врагу — вот в чем дело. Впрочем, в последнее время я почти ни в ком не уверен. Знаешь, мне велели на всякий случай держать при себе вот это. — Он протянул к свету маленький серебристый пистолет. — Ты можешь в это поверить? Они полагали, что ты способен на меня напасть.

— Однако пистолет, как вижу, вы все-таки с собой прихватили.

— А-а, да я таскаю его с собой повсюду. Так много людей хотят причинить мне зло! То, что оружие при мне, не имеет к тебе никакого отношения. Вон там, за дверью, стоит их человек. Вероятно, его подкупили, чтобы он ворвался сюда и вонзил в меня нож. Кто знает? Боюсь, такая угроза всегда висела надо мной. С тех самых пор, как началась охота на Желтого Змея.

— Да. Похоже, вы весьма расположены к предательству.

— Грубовато, если ты имеешь в виду то, что я думаю. Что касается коммунистов, то да, для них я стал предателем. Люди Чана схватили меня в один злосчастный день и пригрозили пытками. Признаю, мне это не очень понравилось, вернее, совсем не понравилось. Но в конце концов, они поступили гораздо умнее. Они обманом заставили меня предать одного из своих. А потом, ты же понимаешь, деваться было некуда. Потому что, как тебе известно, никто не наказывает перевертышей свирепее, чем мои бывшие соратники. Другого способа выжить у меня не было. Пришлось положиться на правительство, чтобы защитить себя от своих бывших товарищей.

— Проведенное мной расследование показывает, что многие люди из-за вас поплатились жизнью, — заметил я. — Причем не только те, кого вы предали. Год назад был период, когда вы навели коммунистов на мысль, будто Желтый Змей — совсем другой человек. И многие члены семьи того несчастного, в том числе трое детей, были убиты в ходе первой волны репрессий.

— Я и не хочу представить себя ангелом. Я труслив и всегда знал за собой этот грех. Однако едва ли меня следует винить в зверствах красных. Они ничуть не менее жестоки, чем Чан Кайши, и у меня не осталось к ним ни малейшего уважения. Но послушай, ты ведь пришел сюда поговорить об этом.

— Нет, не об этом.

— Итак, Вьюрок… Прости. Кристофер. Итак, что мне тебе рассказать? С чего начнем?

— С моих родителей. Где они?

— К сожалению, твой отец мертв. И уже давно. Мне очень жаль.

Я молчал. Я ждал. И он вынужден был заговорить снова:

— Как ты думаешь, Кристофер, что произошло с твоим отцом?

— Какое вам дело до того, что я думаю? Я пришел сюда, чтобы услышать это от вас.

— Ладно. Мне просто было интересно узнать, что ты сам разведал. Ты ведь приобрел громкое имя своими расследованиями.

Меня страшно раздражал его тон, но я понимал, что скорее всего он будет говорить, только если я соглашусь на какие-то его условия, поэтому ответил:

— Полагаю, мой отец выступил, очень смело выступил против своих хозяев в вопросе о доходах от торговли опиумом. Поступив подобным образом, он наверняка задел их финансовые интересы и был выброшен.

Дядя Филип кивнул:

— Я так и предполагал, что ты представляешь себе нечто в этом роде. Мы с твоей матерью подробно обсуждали, как сказать тебе, и придумали историю, какую ты только что изложил. Значит, мы преуспели. Но правда, Вьюрок, была куда прозаичнее. Твой отец в один прекрасный день сбежал с любовницей. Он жил с ней в Гонконге примерно год. Ее звали Элизабет Корнуоллис. Но в Гонконге, как тебе известно, людей, как в бочке сельдей, и там слишком много англичан. Разразился скандал, и твоему отцу пришлось бежать с ней то ли в Малайзию, то ли куда-то еще. А потом он подцепил тиф и умер в Сингапуре. Это случилось через два года после того, как он бросил тебя. Прости, старина, я знаю, что тебе тяжело это слышать. Но мужайся — мне предстоит сегодня рассказать тебе еще очень многое.

— Вы говорите, моя мать все знала? Уже тогда?

— Она узнала приблизительно за месяц до того. Твой отец ловко заметал следы, и твоей матери все стало известно только потому, что он ей сам написал. Никто, кроме нас с ней, никогда не знал правды.

— Но как же сыщики? Неужели они не раскрыли обмана?

— Сыщики? — Дядя Филип рассмеялся. — Эти по уши заваленные работой простаки? Да они бы и потерявшегося на Нанкин-роуд слона не нашли! — Он сделал паузу, но, не дождавшись ответной реакции, продолжил: — Она бы в конце концов рассказала тебе. Но тогда мы хотели тебя оберечь, потому и внушили то, во что ты все это время верил.

Я почувствовал себя неуютно в свете настольной лампы, но стул с прямой спинкой не позволял откинуться назад. Поскольку я упорно молчал, дядя Филип продолжил рассказ:

— Я не хотел бы проявлять несправедливость к твоему отцу. Ему было очень трудно. Он всегда любил твою мать, горячо любил. Ничуть не сомневаюсь, он продолжал любить ее до самой смерти. В некотором роде, Вьюрок, в этом-то и была беда. Он любил ее слишком сильно, а потому идеализировал. И ему оказалось не по силам постоянно тянуться к той планке, которую, как он полагал, она ему устанавливала. Он старался. О да, он старался изо всех сил, и это чуть не сломило его. Он даже мог сказать: «Смотри, это все, на что я способен, я — такой, какой есть». Но он боготворил её. Отчаянно хотел сделаться достойным, а когда понял, что этого ему не дано, ушел. С той, которой он был мил и таким. Думаю, твой отец просто хотел отдохнуть. Столько лет он из кожи вон лез, и в конце концов ему просто понадобился отдых. Не думай о нем слишком плохо, Вьюрок. Уверен, он никогда не переставал любить тебя и твою мать.

— А мама? Что сталось с ней?

Дядя Филип подался вперед, уперся в стол локтями и чуть склонил голову набок.

— Что тебе уже известно о ней? — ответил он вопросом на вопрос.

Легкость, которую он пытался придать своим интонациям, вмиг испарилась. Теперь дядя Филип казался старым загнанным мужчиной, его пожирала ненависть к себе. Несмотря на легкий наклон головы, он смотрел на меня очень проницательно, в желтом свете настольной лампы стали заметны седые волоски, торчавшие из ноздрей. Где-то внизу заиграла пластинка — китайский военный марш.

— Не думай, я отнюдь не пытаюсь досадить тебе, — сказал он, поскольку я продолжал молчать. — Просто мне не хочется говорить об этом больше, чем необходимо. Ну же, давай ответь, что тебе удалось разузнать?

— До недавнего времени у меня было впечатление, что моих родителей держат в доме где-то в Чапее. Так что, как видите, я оказался не так уж умен.

Замолчав, я ждал продолжения. Посидев еще немного в своей странной позе, дядя Филип выпрямился и сказал:

— Ты этого не помнишь. Но вскоре после того, как пропал твой отец, я приехал к вам навестить твою мать. В тот же день в ваш дом приехал еще один человек. Китаец.

— Вы имеете в виду военачальника Ван Гуна?

— Ого! А ты не так уж глуп.