Росарио Ферре - Дом на берегу лагуны

В течение двух недель я не пил, не ел, не спал. Я беспрестанно ездил в вагонах третьего класса, пересекая континент от берега до берега. Сначала я поехал на виноградники Ла-Риохи, на севере Испании. Потом отправился в Аранхуэс, откуда к нам поступала спаржа; потом оказался в Сеговии, где мы покупаем колбасы и ветчину. Наконец я добрался до Барселоны, где производят наше шампанское «Кодорнъю». После того как я объехал всех испанских партнеров, я побывал во Франции, где посетил графа де Сан Эмилъона в его владениях близ Бордо. Оттуда направился в Италию, где встретился с маркизом де Торчелло, владельцем винодельческого предприятия «Болья», что неподалеку от Венеции. После этого я пересек Ла-Манш и поехал в Глазго, где познакомился наконец с Чарлзом Мак-Кэнном, который продает нам виски уже более двадцати лет.

Со всей откровенностью я рассказал им обо всем, что произошло в нашей семье. Я – старший сын Буэнавентуры Мендисабаля, говорил я. Моя мать, его вдова, только что умерла, оставив завещание, достойное опротестования. Отныне и в дальнейшем фирму будет возглавлять Игнасио, мой младший брат, который ничего не понимает в торговле. Мои сестры тоже ничего в этом не понимают, но обладают правом контроля вместе с Игнасио. «Мендисабаль и компания» разорится менее чем за год. Лучше расторгнуть контракты и подписать новые со мной, с новой фирмой, которую я только что основал и которая называется «Импортные деликатесы».

Новое предприятие будет куда современнее и динамичнее. Оно не только будет продавать товары по всему Острову, но и организует несколько дочерних предприятий в Соединенных Штатах. Поскольку пуэрториканцы говорят по-английски, мы можем служить связующим звеном в продаже продуктов с континента на континент. Таким образом, оставив все вложения капитала, как они были (и тут я перечислил весь список, не упустив ни одного пункта, потому что знал все наизусть), в будущем они смогут получить еще большие прибыли. Им не о чем беспокоиться.

Переговоры имели оглушительный успех. Менее чем за месяц я получил пятьдесят пять процентов контрактов от того, что было у папы. Я мог бы взять себе и все остальные, но я не хотел ущемлять интересы фирмы «Мендисабаль и компания». Я оставил их Игнасио и сестрам. Буэнавентура был прав, Исабель! Каждый из нас – сын своих деяний, а потом уже сын своих родителей. Те, кто получает богатство по наследству, большого уважения не вызывают. Мир принадлежит тем, кто наперекор судьбе приведет корабль в тихую гавань.

Я вернусь домой примерно через неделю. Я так хочу поскорее увидеть тебя, чтобы вместе отпраздновать счастливый поворот в нашей судьбе. Первое, что я сделаю, – пойду и заберу из ломбарда твое кольцо и надену тебе его на палец в знак моей неугасимой любви.

Твой муж, любящий тебя всегда,

Кинтин.

28. Мученичество Игнасио

Письмо Кинтина совершенно сбило меня с толку. С одной стороны, мне хотелось с ним согласиться, но, с другой стороны, у меня были сомнения. Если бы Буэнавентура узнал о том, что Кинтин решил оставить фирму «Мендисабаль и компания», он бы, наверное, восстал из гроба.

Окончательно встать на позиции Кинтина вынудило меня, по иронии судьбы, поведение его сестер. Родина и Свобода продолжали делать все возможное, чтобы как можно скорее «вылететь в трубу». Они закатили шикарный банкет, чтобы отметить назначение Игнасио президентом. Джазовый ударник из группы «Минго и его малыши Вупи», где пела тогда Рут Фернандес, негритянка с грудным голосом, будто из черного бархата, барабанил на террасе дома на берегу лагуны до трех часов утра.

В обычных обстоятельствах я бы согласилась с тем, что предлагали Родина и Свобода: разделить акции «Мендисабаль» на равные части между всеми. Когда кто-то умирает и начинается дележ наследства, женщины всегда остаются внакладе. Но Ребека сама сделала так, что ее дочери не в состоянии руководить компанией, ибо не посчитала нужным дать им образование. Они так и не поступили в «Ла Розе», знаменитый колледж для сеньорит из аристократических семей Европы. В силу своей невежественности, они постоянно скучали, и единственное, что они умели делать, – это тратить деньги.

Со своей стороны, мужья, которых они себе выбрали, никак не старались укрепить и расширить свой опыт в коммерческой деятельности. Хуан и Калисто не были ленивцами или чем-то в этом роде. Но, как большинство испанской аристократии своего времени, они считали, что надо работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать. Американское отношение к работе, которое пуэрто-риканская буржуазия считала для себя необходимым, было им совершенно чуждо.

«В жизни слишком много наслаждений – утонченная еда, красивые женщины, дневная сиеста, – чтобы жертвовать всем этим ради звездочки за хорошее поведение в записной книжке Кинтина», – посмеиваясь, говорили они своим приятелям по «Ла Майоркине» за очередной рюмкой хереса, который в качестве аперитива пили перед обедом. Когда я слышала подобные речи, у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что мой муж куда лучше, чем они, подготовлен для того, чтобы стать президентом дома «Мендисабаль».

Игнасио был совсем другим. Он вел упорядоченный образ жизни. И он был совсем не бездарен – он блестяще работал в фирме в области рекламы. Я хорошо знала Кинтина. У него было множество достойных качеств, но честолюбие было одним из его недостатков. Нередко он пытался принизить достоинства других людей у них за спиной, чтобы таким образом самоутвердиться. Поэтому я никогда не верила ему, если он плохо говорил о своем брате.

Игнасио не собирался использовать в своих интересах ситуацию, в которой оказался по милости Родины и Свободы, но ему не хотелось показаться некомпетентным. Мне было жаль его. Я не могла понять, почему оба брата не могут по очереди быть президентами компании каждые четыре года и при этом делить пополам и ответственность, и прибыли. Тогда Кинтину не пришлось бы уходить из компании «Мендисабаль».

Когда Кинтин вернулся из Европы, я предложила ему именно такое решение вопроса, но он упорно стоял на отделении от компании. Проблема не в Игнасио, сказал он мне. Если он останется, то должен будет подыхать на работе, чтобы кормить сестер, их мужей и шестерых племянников. Я вынуждена была признать, что он прав. За последние месяцы я как-то забыла и об Игнасио, и об остальном семействе.

Теперь Кинтин был занят еще больше, чем всегда. Он купил здание на авениде Фернандес Хункос – прекрасно оборудованный магазин: всюду кондиционированный воздух, огромный холодильный цех, многочисленные лифты для ящиков с продуктами, электронные весы и кассовые аппараты. И вот двери «Импортных деликатесов» открылись. Мне тогда не пришло в голову поинтересоваться, где Кинтин взял на все это денег; не подумала я об этом и позже. Кинтин каждый день все позднее приходил из офиса домой, мы виделись только перед сном. «Импортные деликатесы» стали преуспевать с самого начала.

В это время произошло еще одно событие, которое заставило меня забыть об Игнасио и его сестрах: в октябре 1960 года я поняла, что беременна. Эта новость невероятно обрадовала нас с Кинтином: мы хотели стать настоящей семьей. Беременность проходила тяжело. Первые три месяца меня беспрестанно тошнило и по утрам кружилась голова. Единственным спасением было подолгу бродить по пляжу или дремать с книжкой где-нибудь под пальмой. Когда я была уже на шестом месяце, Кинтин упросил меня пойти вместе с ним в дом на берегу лагуны помириться с сестрами. Родина и Свобода много раз приглашали нас к себе, но я не хотела их видеть. Когда Кинтин не подавал о себе вестей из Европы и я осталась совершенно одна, они ни разу не нашли нужным мне позвонить. Я не видела причин, почему я должна миловаться с ними сейчас. Тем более что Кинтин к ним ходит и так. Но на этот раз он настаивал, чтобы я пошла вместе с ним.

– Ты должна пойти со мной. Скоро они уедут в Испанию, и мы должны попрощаться.

– Родина и Свобода будут жить в Испании? – удивленно спросила я.

– Родина, Свобода, их мужья, все племя в полном составе, – ответил Кинтин. – Они зарезервировали половину «Антильяса», французского трансатлантического лайнера, который ходит из Сан-Хуана в Виго. На прошлой неделе взяли у меня ссуду: им нужно было купить десять билетов, а у них не хватало наличных. Я дал им шесть тысяч долларов, которые я, разумеется, больше не увижу. Но это не важно! Как говаривал Буэнавентура: «Скатертью дорожка!» Эти шесть тысяч долларов – лучшее вложение капитала за всю мою жизнь.

В тот вечер мы пришли в дом на берегу лагуны вместе. Я не была там целый год, и на меня произвело впечатление то, как он опустел. Роскошного гарнитура Ребеки в стиле Людовика XVI уже не было; Родина и Свобода увозили его с собой на «Антильясе». Рояль, столовый гарнитур с профилями конкистадоров, настенные ковры и даже люстра из вестибюля (колесо с шипами, которое Буэнавентура в шутку называл орудием пыток, на котором пытали мавров во время Реконкисты) – все исчезло. Родина и Свобода продали все.