Александр Грог - Время своих войн 3-4
— Да. И к чему бы это? Опять звал… Пойдем! Нет — не пойду! Пойдем, говорит… Тут ты застонал и разбудил, не дал досмотреть — уговорил он меня али нет? Вот и не знаю теперь, были мы с ним на кладбище? Как ты считаешь?
Седой пропускает свои патлы сквозь пальцы, словно причесывается против шерсти, отчего мгновениями становится похожим на те старые рисунки «очевидцев», что пытались отобразить лешака. Вот только еще эта непроходящее беспокойство, тревожность в глазах, словно ждет трактора с бригадой рубщиков у заповедной рощи.
— Сильно пьют? — спрашивает Сергей — Извилина, переводя разговор на гостью.
— До хмельных шишей! — сердито говорит Седой. — Посмотрел бы, что на Троицу на кладбищах делается! Или на Радуницу! Обязательно кто–то обопьется до смерти прямо на могилках.
Алкоголизм на Руси — простая, обставленная традициями, форма протеста, возведенная в культ и забытая за временем, для чего собственно начиналась… Беду с водкой коротать сподручнее — вроде как беда не бедой смотрится — залит глаз… но постыдно, словно бежишь — бросил своих! Если много сбежавших, то вроде как уже и не бежали, можно кивать на сторону, указывая на «того», да на «этого», не видя в них самого себя…
Десятка полтора видов водки в каком–нибудь сельском магазинчике уже не вызывали удивления, как и дотации губернатора выделяемые им собственной водочной промышленности за счет детских пособий: «вот вложим, а потом и пособия за счет этого увеличим, ведь самая прибыльная отрасль — это не молоко какое–то!» И логика эта уже не казалась порочной — прибыль это святое! — но там, где казалась убедительной такая логика, и стала кончаться земля русская — «обмосковилась!»
— Раньше разве не так?
— Раньше — нет. Был колхоз, была власть — было чем пристыдить.
— Власти нет?
— Сейчас власти сколько хочешь. Всем!
— Я всерьез.
— Московской власти прямая выгода от пития. Земли готовят под распродажи. На кладбище местные много не займут. Хорошо хоть, дети здесь еще встречаются… Придешь сегодня к уроку? — спрашивает Седой и хмурится, вспоминая, как Сашка — Снайпер и Миша — Беспредел перед самым своим отъездом тоже ходили — давать наставления по стрельбе.
«Что есть винтовка, пусть и снайперская, по сравнению с надежным крупнокалиберным пулеметом? — смачно, едва ли не восторженно говорил Миша — Беспредел. — Фигня! Пукалка!..»
«Что есть пулемет, пусть и ручной, по сравнению с винтовкой снайпера? — вторил ему Сашка. — Суть есть — молотилка бестолковая!..»
Учительствовать не каждому дано… не ты, война выучит.
Образование — засидевшийся гость, ум — хозяин. Образование вовсе ни есть развитие ума. Ум способно развить лишь самообразование, потому как здесь разум выбирает сам, по приметам ищет кратчайшие и наиболее верные дороги. Всяк человек имеет свою сортность по рождению — это наследное, но высший подарок то, что он способен ее менять.
В университеты самообразования мальчишек всех времен и народов обязательным порядком входила улица. Уроки начинались с игр, начальная цель — подражание примерам.
Дети современности этого опыта лишены, довлеет не опыт жизни, а теория жизни, ее электронный суррогат. Чтобы оградить их от самообразования, примеры смазаны, изъяты, срок обязательной учебы увеличен — искусственно растянут. Наиглавнейшие годы становления и закрепления характера проходят без опор, без достойных примеров, без возможностей, которые дают собственные оценки и переоценки, без практики выбора.
Авторы с образованием в 5 классов писали замечательные книги, вчерашние солдаты командовали полками — это не рассматривалась как норма, но никого не удивляло. Огромнейшее количество закончивших школы, училища, институты, беря на себя эту ношу, оказывалось неспособными ни к чему. Вот этому действительно стоит удивляться.
Не пустое пишет лишь тот, кому есть что сказать, остальные выдавливают и копируют. Воюет человек–воин, всяк другой отбывает войну словно наказание. Война не подарок, не наказание, она — проверка. И раз за разом побеждают «уличные университеты».
Но высшим уличным университетом является война или тюрьма. Именно в той крайности жизни, от которых стремятся оградить своих отпрысков «благополучные» семьи.
История отдыхает на потомках большей степени по причине, что потомков охраняет авторитет, он поддерживает под руки, не позволяет хлебнуть того, что в их семьях теперь считается невзгодами, а для оставшихся где–то ниже, бытом, обычнейшими перипетиями жизни. Не стоит ждать от изменивших самим себе геройства или таланта…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
Справка к предоставлению на звание «Герой Советского Союза»:
«Голиков Леонид Александрович, 1926 г. р., разведчик партизанского отряда N 67 В партизанский отряд вступил в марте 1942 года в возрасте 15 лет. Награжден орденом «Красного Знамени» и медалью «За отвагу». Участвовал в 27 боевых операциях. При налете на гарнизон Апросово в апреле 1942 г. из автомата истребил 18 гитлеровцев, захватил штабные документы. При разгроме гарнизона в деревне Сосницы застрелил 14 немецких солдат. В селении Севера перебил 23 гитлеровца. Всего истребил 78 фашистов, взорвал 2 железнодорожных и 12 шоссейных мостов, сжег продовольственный фуражный склад и два продовольственных склада, подорвал 9 автомашин с боеприпасами. 12 августа (1942) на дороге Псков — Луга, с командиром группы Петровым гранатами уничтожили легковую машину с генерал–майором и адъютант–офицером. Преследуя убегающих, Голиков из автомата убил генерала, взял его документы…»
(конец вводных)
----
Вряд ли сам царь Леонид в том последнем своем сражении убил больше вражеских воинов, чем русский подросток в защиту собственного Отечества. Этим ли они равны? Именем? Профессии разные, но главным из подвигов всегда считается один — тот, что в защиту своей Родины. Случайно одинаковые именем, да разные должностью: царь Леонид и школьник Голиков — что еще общего, и в чем еще разница? Если не считать, что второй, в силу своего возраста, навеки оставшись молодым, никогда не назывался Леонидом, а Леней или до смерти своей — Ленькой?..
У памятной надписи первого, что находится у места смерти лучших из ныне вымершего народа, что составляет зудящее, будоражащее напоминание привлекательных, так и не забывшихся идей Спарты (во многом стараниями Плутарха, создавшего свои «Сравнительные Жизнеописания»), толпятся позируют туристы. Памятник второго, окончательно заросший, в (ныне вымершей) деревне Острая Лука, у (ныне снесенной) школы, на земле (ныне исчезающего) русского народа и его померкнувших обычаев. Здесь тихо, и нет никого. Может, это и хорошо…
Седой из тех редких учителей, что едва ли не каждый осколок стремится проверить на прочность, в надежде найти и шлифануть настоящий алмаз. Все, при малейшей возможности, ходят с Седым — обучать, для начала, самым простым вещам.
«Упал? — Перекатись! В одну, чтобы видели — куда, потом распластайся и скользи в другую, чтобы тех, кто видел, надуть…»
«Заметил, где залег? Когда вскакивать будет, чтобы разгон взять, с ровного или преграды, равновесие поймает отшагиванием в ту сторону, в которой руке у него оружие. Значит, почти всегда влево от тебя. То место выцеливать заранее, а когда уловил движение, понимаешь, что начинает вставать, не раздумывай, клади…»
«Пиндосия палит в расчете на шальное, нам это не по финансам. Мы только «сдвоечка» — первая идет точно, вторая страхует. Третья не попадет, потому третьей быть не должно. Палец на автоматическом должен быть чутким. Первая — куда целил, вторая выше и правее. Если есть что выбрать — цель твоя живот, чуть влево. Резкий выдох носом, замер — вали. На все секунда…»
«Поливать длинными разрешено только плотное скопление, например, тех кто в бортовой под брезентом или нет, но сардинами сидят. Но через три секунды ты, считай, голый. За какую часть секунды научился перезаряжаться?.. А в каких положениях? Теперь еще вот в этом попробуй… А с боковым перекатом перезарядиться не слабо?»
«Со старта лежа подберись, нога под корпус сколько сможешь и ядром первые пять шагов, даже и не думай выше пояса выпрямиться, пихай себя ногами вдогонку, вторые два по пять должен увидеть врага и сообразить что делать, еще пять осмотреться, если он не в твоих силах — найти место куда самому упасть и уцелеть…»
Седой считает, что всякому осколку есть место — в общей топке все спечется в «друзу». У Седого безотходное производство — заслушаешься!
— Справедливость возможна? — спрашивает он.
— Да!
— На каких условиях?
Отвечают наперебой.
— Справедливость возможна лишь при: Силе Духа, Неустрашимости Мысли, Готовности Действий — без оглядки, не выгадывая себе ничего личного!
