Н. Келби - Белые трюфели зимой
Каждый столик в «омнибусе» явно имел свою занятную тайную историю, и все же Корнюше потащил Эскофье дальше, в бар.
— «Омнибус» не для вас. Я же знаю, какой вы поклонник прекрасных дам, — сказал он и снова толкнул вращающиеся двери. К удивлению Эскофье, бар оказался даже меньше «омнибуса», и там были исключительно женщины — женщины в черных чулках, с волосами цвета шампанского. Некоторые пересчитывали деньги; а одна записывала полученные суммы в столбик. Стоило Корнюше и Эскофье войти, как все эти красотки тут же умолкли.
— Истинный рай, не правда ли?
«Нет, — думал Эскофье. — На рай это совсем не похоже». Вообще-то больше всего это было похоже на какую-то контору.
— Не нужна ли вам помощь? — шепнул Корнюше. — Я могу подсказать, которая из них A.F., а которая R.A.F. — Эскофье смущенно посмотрел на него, и Корнюше пояснил: — R.A.F. — значит: «Rien à faire». «Ничего не выйдет», — как говорят англичане.
Шпионская миссия в «Максиме» уже начинала казаться Эскофье весьма большой ошибкой, но тут в бар вошел официант, неся прекрасное шоколадное суфле и букет алых роз.
— Большую бутылку «Моэ»! — крикнул он. — Немедленно!
— Что, мисс Бернар уже прибыла? — спросил у него Корнюше.
Эскофье вспыхнул при упоминании этого имени, но Корнюше, явно не замечая его смятения, сказал:
— Вы должны меня извинить, мой дорогой Эскофье. Но среди этих роз спрятано кольцо, которое заставило бы даже королеву Англии покраснеть от зависти. Всего одна ночь с небесным созданием стоит в наши дни целое состояние.
И Корнюше придержал дверь, в которую вбежал буфетчик с большой бутылкой шампанского. Эскофье оглянулся на «омнибус». Сара только что прибыла. «Во всей своей красе», — подумал он. Русские князья виляли перед ней хвостом. Карузо целовал ей руки. В розовом свете бра она вся сверкала и переливалась — на ней было платье из золотистого шелка, и волосы у нее тоже были цвета золота, а на шее столько драгоценностей, что она едва могла ею двигать.
— А ведь ей за пятьдесят! Она уже бабушка! — восхищенно заметил Корнюше. — Просто удивительно, за что готовы платить эти мужчины!
Корнюше взял у официанта поднос с бокалами для шампанского, прошел прямиком в «омнибус» и громко воскликнул:
— Мадемуазель Бернар!
Сара подняла глаза и увидела Эскофье. Мужчина, с которым она сюда пришла, был каким-то дальним родственником принца Эдуарда, каким-то его десятиюродным братом с немецкой стороны. Он что-то шептал Саре на ухо, но она, похоже, не только его не слушала, но и присутствия его не замечала. Она во все глаза смотрела на Эскофье — этим своим ужасно печальным взглядом, — и у него вдруг перехватило дыхание. Он оттолкнул Корнюше и стремительно вышел из бара в большой зал, где фальшивая La Goulue и ее подружка уже вовсю плясали канкан на придвинутых к окну столах.
Когда через день в его pied-à-terre пришло письмо от Сары, Эскофье моментально собрался и выехал ближайшим поездом.
«Мы можем исчезнуть», — предлагала ему в своем письме Сара. И подписалась: Розина Бернар, veuve Damala.[124] Эскофье так и не смог понять, зачем почти через десять лет Саре все еще хочется тревожить дух этого человека.
Возможно, чтобы помнить, что темная сторона есть даже у ангелов.
В Кибероне Эскофье пересел на паром, чтобы добраться до Бель-Иля. Пассажиров на пароме практически не оказалось. Погода была никуда не годная и значительно холоднее обычного. Плавание оказалось настоящим испытанием. Волны нещадно били и швыряли старый паром, а над палубой выл ветер и сверкали молнии среди туч, из которых изливались потоки дождя.
Хотя Сара часто рассказывала Эскофье о западной части Бретани, сам он никогда прежде не бывал в этих местах. Когда паром наконец причалил у пристани, буря словно заколебалась на мгновение, видимо, решая, стоит ли продолжать, и в эти минуты Эскофье удалось увидеть то, что видел здесь любой художник, выходя на пленэр. То, что видел, например, Моне, отчаянно пытаясь удержать свой мольберт и не дать упорному ветру швырнуть его в море: бесконечные ряды кафе и жилых домов, розовые с голубыми ставнями или голубые — с зелеными, ярко выделявшиеся на фоне изломанных крутых утесов, похожих на ребра доисторического животного, серо-зеленого моря и темно-серого, цвета угольного дыма, неба. Цвета были такими живыми и сочными, что Эскофье чуть не заплакал.
— Эскофье!
Это была она — и буря тут же поспешила сомкнуться вокруг нее. Сара приехала верхом; ее буйные рыжие кудри трепал свирепый ветер.
— Садись! — крикнула она. — А вещи оставь у смотрителя гавани. Он потом их доставит, когда станет безопасно.
Теперь уже ветер с воем накинулся на них обоих. Сара протянула Эскофье руку, и он несколько неуклюже забросил себя в седло позади нее. Она сильно пришпорила коня, поскольку буря уже бушевала вовсю. Начался ливень. В одно мгновение океанские волны залили причал, а затем и дорогу, но конь мчался полным галопом. Океан словно объединил свои усилия с дождем — порой Эскофье казалось, что они вот-вот утонут: вода была повсюду. Однако их конь, казалось, и не рассчитывал на милость бури. Он мчался сквозь ветер и дождь без колебаний, легко поднимаясь по крутым утесам в клубах слепящей водяной пыли, которую ветер приносил с моря. В небесах сверкали изломанные стрелы молний, но конь продолжал свой бег — порой по самому краю страшных каменистых обрывов, и Эскофье успевал заметить, как глубоко внизу, в пропасти, крутится бешеный водяной поток.
Обнимая Сару руками, он чувствовал, что она радостно смеется.
— Быстрей! — кричала она.
— Вдова Дамала, вы же совершенно сумасшедшая! — то ли подумал, то ли прошептал Эскофье. Похоже, все-таки сказал, и она это услышала, потому что засмеялась еще громче.
Когда они наконец добрались до места, огни бухты Ле-Пале светились где-то далеко внизу. Дом Сары находился на абсолютно отвесном обрыве и смотрел прямо в бушующее море. Собственно, это был даже не дом, а заброшенный форт Пуант-де-Пулен весьма впечатляющих размеров, мощный, приземистый, почти квадратный, сложенный из розовых каменных плит. Когда Эскофье вошел внутрь, там оказалось так тихо и холодно, словно он невольно пересек запретную черту и проскользнул из реального мира в мир иной.
Когда они оба стащили с себя мокрую одежду, вытерлись и переоделись, Сара спросила:
— Ты есть хочешь?
Никто и никогда еще не задавал Эскофье этого вопроса.
— А что, у тебя есть еда?
Сара рассмеялась, откидывая назад голову.
— Мой дорогой сэр, ни одна дама не станет приглашать Эскофье в свое убежище, не имея еды.
Она стояла посреди кухни в роскошном вечернем платье, отороченном норкой, и грубых шерстяных носках, какие обычно носят жители этого дикого побережья. Эскофье никак не ожидал увидеть Сару Бернар в таком виде.
Его она, разумеется, тоже заставила надеть такие же носки и красное кимоно, которое, как она клялась, было мужским и принадлежало ее сыну, но Эскофье знал, что в Японии красный цвет — прерогатива женщин и детей. Или внуков. Может быть, кимоно принадлежало внучкам Сары, Лизиане или Симоне. От него исходил тот неистребимый сладковатый запах, который так часто свойствен детям. Однако в доме больше не нашлось ничего подходящего, а собственная одежда Эскофье промокла насквозь. «Детское кимоно — господи, до чего же я дошел!» Эскофье привел в порядок свои седые, уже начинавшие редеть волосы и тщательно расчесал усы: но и это не помогло.
— Я выгляжу как деревенский дурачок.
— Если бы на мне были домашние шлепанцы, а рядом охотничий пес, мы с тобой составили бы идеальную английскую пару, — сказала Сара.
Он нежно ее поцеловал и спросил:
— Итак, veuve Damala, что у вас имеется из еды?
— У меня есть Far Breton!
И действительно, на кухонном столе стояло блюдо с пирогом. Эскофье слегка ткнул в него пальцем, пробуя упругость теста. Тесто оказалось достаточно упругим, и все же плотным, как это обычно и бывает в открытых пирогах с ягодами или фруктами.
— Это что, сlafouti?[125]
— Non. Это совершенно другой зверь.
Сара подбросила в огонь еще полено, вытерла руки о свое элегантное платье и принялась закручивать свои непокорные волосы в пучок на макушке.
— Неужели, мой дорогой Эскофье, ты никогда не ел Far Breton? Корица, ваниль, молоко и немного сливового бренди. Сливы и виноград вымачивают в «Арманьяке».
— И ты это сама испекла?
— Естественно. Здесь каждый умеет печь Far Breton. Это очень просто.
— Я и не знал, что ты умеешь готовить.
— Умею, но никогда этого не делаю. Впрочем, сегодня я буду готовить. Я попросила своего знакомого — он присматривает за домом в мое отсутствие — принести нам кое-какие продукты. Так что сегодня вечером у нас с тобой будет пир. И на этот раз поварихой буду я.
