Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 2
Марина спросила с надеждой:
— Может быть, он не получал ваших писем?
— Получал. Почта работала исправно. Другие-то переписывались.
— Зачем же вы идете к нему? Выяснить, почему он не писал вам писем?
— Конечно, нет.
— Тогда зачем же? Вы считаете его виновником того, что произошло с вами?
— Этого я еще не знаю, — неохотно ответил Берзин. — Если бы наверное знал, то не пошел бы.
…Над Москвой торжествующе и вольно прогремел гром. Город полной грудью вдыхал живительную прохладу грозы. Первые капли крупного дождя ударились о полосатое полотно навеса. Матерчатые язычки оживленно затрепетали на ветру.
Марина сказала:
— Мне жаль сестру.
— Потому что она ваша сестра?
— Да, наверное.
— А что бы вы сделали на моем месте? — спросил Берзин.
— Я никогда не поступаюсь своими чувствами, — невесело улыбнулась Марина, — и не требую снисхождения. Поступайте, как знаете.
Дождь отшумел. Над Москвой воссияло солнце.
— Нам пора, — напомнил Берзин. Они вышли на улицу, сверкающую всеми красками радуги, улицу чистую, новую, как будто только что появившуюся на свет.
Около магазина игрушек Берзин остановился:
— Наверное, надо купить подарок. Он сказал, что сегодня день рождения дочери. Я не хочу портить праздник.
— Вряд ли это возможно, — безразлично сказала Марина. — Ему не до праздника.
— Я говорю о его дочери, — объяснил Берзин.
ВТОРЖЕНИЕ ПРОШЛОГО
Когда Берзин с Мариной подходили к дому, где жили Гридневы, уже зажглись ранние фонари, хотя окна верхних этажей еще закатно светились.
Шли, не мешая друг другу думать, и Марина отметила эту деликатность своего спутника, как одну из несомненных его добродетелей.
Догорал день, насыщенный страстями. Требовалось время, чтобы отстоялся этот густой раствор, чтобы снова воцарилась ясность мыслей и отношений.
От прошлого не уйдешь — это Марина понимала, — но ее собственное прошлое всегда представлялось ей как кладбище отживших мыслей, чувств и событий. Разве покойники могут влиять на судьбу живых? Они сделали свои дела, добрые или злые, они заставили вскипеть людские страсти и, подчиняясь времени, отошли в вечность. Но все оказалось не так.
Она была убеждена, что забыто все, что связано с Тарасом. Но его голос поднял вдруг такую бурю похороненных чувств, что Марина растерялась и трусливо, как уличенная в преступлении, спряталась от него.
Конечно, она выдала себя. Тарас не мог не заметить ее бегства. Глупо. Надо держать себя в руках и никогда не подчиняться первому порыву.
А тут еще этот человек. Она так задумалась, что совсем забыла о нем. Ее мысли — он может подслушать их. Опасливо покосившись на «этого человека», Марина успокоилась. Он не подслушивал, занятый своими и, как могло показаться со стороны, очень легковесными и даже веселыми мыслями. Берзин шел своей легкой походкой, задумчиво поглядывая на дома, на прохожих грустными глазами. При этом он улыбался, высоко поднимая брови и легкомысленно покручивая на бечевке пакет с подарком.
Странный человек: идет в дом к человеку, который его предал, и улыбается. Странный? Нет, скорее страшный. Вот у кого учиться владеть собой. Этот вряд ли позволит воскресшим страстям командовать собой. Он, скорей всего, просто не позволит им воскресать.
Что он несет в Катину семью? В семью, которую с такой любовью создавала и укрепляла маленькая и отважная Катюшка…
— Ваша сестра счастлива с ним?
Марина почти с суеверным страхом оглянулась на Берзина. Конечно, он понимает весь ход ее размышлений. Его легкомысленный вид — только маска.
— По-видимому, да, — ответила Марина сжимая плечи, словно ей вдруг стало холодно.
Наверно, ничего хорошего в Катину семью не принесет этот человек.
Но дальнейшие события развернулись так, что Марина забыла все свои опасения.
Петр Петрович Гриднев был одним из тех, чье долгое пребывание на ответственном посту в конце концов создает в сознании окружающих и особенно подчиненных уверенность в том, что этот человек был рожден для высокого поста. Все в нем было сановито и внушительно. Даже его простые просьбы, вроде «принесите чаю» или «позвоните попозже», звучали как директивные указания. При всяком разговоре он делал озабоченное лицо, заставляя чувствовать свое величие.
Все это не мешало ему слыть добрым и внимательным человеком.
Начальство его любило за исполнительность.
Марина относилась к нему свысока, он с ней почтительно заигрывал, распространяя на нее свою сытую, самодовольную любовь к семье и семейственности. Встречая ее дома, он улыбался своими полными губами и сочным баритоном приветствовал.
— А, Марина Мнишек! Целую ваши руки, гордая полячка.
— Почему вы не выдумаете ничего нового?
— Все, что выдумано, недолговечно, — поучал он, — а я надеюсь на нерушимую прочность нашей дружбы.
На этот раз все было по-иному. Поднимаясь на второй этаж, Берзин сказал:
— Я заметил: чаще всего встречаешь того, кого не хочешь видеть, и только один раз такую, как вы. Вас я всегда хотел встретить, но не предполагал, что эти две встречи будут связаны таким нелепым узлом.
Уже не удивляясь ничему, что Берзин говорит и делает, Марина позвонила по-своему, так, как звонила она одна. Все знали ее манеру звонить, поэтому, еще открывая дверь, Петр Петрович громко сказал:
— Марина Николаевна. Это хорошо, что вы пришли.
И осекся, распахнув дверь.
Марина заметила, как этот самодовольный, уверенный в себе человек вдруг суетливо отступил от двери и ломким голосом воскликнул:
— Прошу вас!
Берзин спокойно перешагнул порог:
— Ну здорово, Петр Петрович. Постарел ты, однако, еще больше чем я.
Взглянув на Гриднева, Марина поняла, что стоили ему часы ожидания этой встречи. Он постарел, именно постарел, словно она не видела его по крайней мере лет десять. И самым удивительным, что поразило Марину, была беспомощность Петра Петровича. Он старался побороть страх — и не мог.
— А ты, знаешь, не постарел, — как мог непринужденнее сказал он, мелкими шагами приближаясь к Берзину, — все такой же.
— Ну, где там, — протягивая руку, небрежно ответил Берзин.
Петр Петрович жадно схватил протянутую ему руку и, сопя сильнее обычного, сказал:
— Это хорошо, что ты зашел. Очень хорошо. Я понимаю, что виноват перед тобой. Очень виноват, и надеюсь, ты все поймешь…
Он был жалок, этот самоуверенный человек в хорошо сшитом сером костюме. Его тугие щеки, тщательно обласканные парикмахером, побагровели. Марина, страдая от стыда за него, отвернулась и в это время услыхала, как Берзин спросил:
— Ты, собственно, о какой вине говоришь?
Марина поняла — стыдиться ей не придется. Только человек низменных страстей может унизить и оскорбить виноватого, прежде чем наказать его. Не таков Берзин и не для этого он пришел сюда.
— Перед кем ты виноват? — продолжал Берзин.
— Перед партией и народом я чист, — угрюмо ответил Гриднев.
А Берзин, махая рукой, коротко рассмеялся:
— Это, Петька, понимаешь, красивые слова… Я же знаю тебя. Да и не за этим я пришел к тебе, чтобы выслушать твои извинения. Мне надо, чтобы ты сам сказал все.
В это время вошла Катя. Из приоткрытой ею двери в прихожую ворвался веселый шум детского праздника. Дверь сейчас же захлопнулась, но всем показалось, что душа этого веселья не успела убраться в комнату, а осталась здесь в ярко освещенной прихожей: так возбуждена, так нарядна и красива была Катя.
Муж ей рассказал, что его лучшего друга арестовали в 1937 году, но, как оказалось теперь, он ни в чем не был виноват. И еще муж добавил, что он чувствует себя в какой-то мере виноватым перед ним за то, что поверил клевете, как тогда верили многие, и ничего не сделал, чтобы помочь ему.
Поэтому Катя была готова всячески загладить проступок мужа, умиляясь тому, что он так остро переживает свою не такую уж значительную вину перед другом.
Она подошла к Берзину, красивая, душистая, и, протянув обе руки, тоже красивые и душистые, густым голосом сказала:
— Тут все растерялись почему-то и не догадаются познакомить. Все я про вас знаю — муж рассказал. И незачем лишние переживания. Он виноват перед вами и… к черту. Вы русский человек, вы простите.
Она величаво и низко, как умеют кланяться только в театре, но в то же время с такой строгостью поклонилась Берзину, что никто даже и не подумал о театральности этого жеста. И тут же, не ожидая ответа, взяла его под руку и повела не в ту дверь, откуда слышалась музыка, а в другую.
Они вошли в комнату, где стоял очень большой и удобный диван, маленький письменный стол, телевизор и несколько шкафов с книгами. Катя под руку провела его по ковру и усадила на диван под зеленой картиной и сама села рядом. Им светила люстра молочным, спокойным светом.
