Паоло Джордано - Человеческое тело
— Подведите его к окну! Он любит смотреть на улицу. Правда, Анджело?
Эджитто не в состоянии беседовать с тем, кто не отвечает, ему слишком неловко. То же самое с надгробными камнями, особенно на могиле Эрнесто, с новорожденными и даже с пациентами под анестезией. И хотя сейчас в пустой гостиной за ними никто не следит (чтобы не мешать, парень ушел на кухню), он не может выдавить из себя ни слова. Поэтому они просто молчат. Молчат, стоя рядом у окна.
К халату старшего капрала приколот армейский значок. Наверняка значок давным-давно привез бывший сослуживец, и с тех пор никто так и не снял. Эджитто спрашивает себя, приятно ли Торсу видеть значок. Скорее всего, ему все равно. Мы уверены, что человек, потерявший способность выражать свои мысли, дорожит всякой нитью, связывающей его с прошлой жизнью, дорожит нашим вниманием, что он готов подойти к окну просто потому, что мы решаем его туда подвести, но на самом деле мы не знаем, так это или нет. Может, Торсу предпочитает, чтобы его оставили в покое, сидеть в одиночестве у себя в комнате и все.
Частично зрение сохранилось. По крайней мере, когда свет становится ярче, зрачки сокращаются. Странный вид лицу придает неестественно гладкая кожа щек и шеи. У него взяли кожный лоскут с ягодиц и пересадили на лицо. Чудо современной хирургии, а впечатление отвратительное. Тело Торсу продолжает функционировать, но кажется, что в нем больше никто не живет. Он беспрерывно жует нечто невидимое — так, словно во рту у него кусок похожего на резину мяса или слова, которые он не может выговорить уже много месяцев. В остальном он кажется совершенно спокойным, глядит на улицу, по которой изредка проезжают автомобили. Господь знает, где он. Хоть кто-то должен знать.
Эджитто проводит рядом с Торсу столько времени, сколько считает уместным. Ему кажется, что теперь они дышат в унисон. Он не знает, подстроился ли один из них под другого или они оба подстроились. Когда ощущение бессмысленности пребывания в этом доме становится невыносимым, Эджитто берет с пола пакет, который принес с собой. Достает оттуда завернутую в бумагу прямоугольную коробку и протягивает ее Торсу. Тот не берет, поэтому Эджитто оставляет ее на подоконнике, коробка того и гляди свалится.
— Это фруктовый мармелад, — говорит он. — Одно время я не мог есть ничего другого. Надеюсь, тебе понравится! — Он вглядывается в лицо Торсу, чтобы увидеть хоть какую-то реакцию. Тот с отсутствующим видом продолжает жевать. Может, снять бумагу, взять один кусочек и угостить его? Пусть лучше этим займется парень. — Отведу тебя обратно в комнату. Ты, наверное, устал.
Больше Эджитто сюда не вернется. Несколько лет он будет посылать старшему капралу на Рождество коробки с мармеладом — такие же, как та, что он принес в подарок, вместе с краткими поздравлениями — до тех пор, пока почта не принесет обратно и коробку, и письмо, сообщив, что «адресат выбыл». Эджитто не будет пытаться узнать новый адрес. Поздравления с Рождеством, а еще часть его зарплаты — единственное, что будет связывать его с человеком, которого он осудил на смерть и которому спас жизнь. Он будет ждать, пока время постепенно не приглушит угрызения совести.
После четырех месяцев отстранения от службы наступает день вернуться в строй. Поднимаясь по улице, ведущей к казарме Седьмого полка Альпийских стрелков, Эджитто немного нервничает. Первый день в лицее, присяга, защита диплома: он испытывает похожее волнение, вызывающее смущение и придающее новых сил. Слово «чувство» подошло бы в данном случае лучше, чем «волнение», но он еще стесняется его употреблять.
Он ненадолго останавливается — за секунду до того, как из-под мышек запахнет потом. Поднимает глаза на серую громаду горы Скьяра. Вокруг вершины толпятся облака, словно сошлись поболтать. В Турине горы представляли собой далекую границу, то появлявшуюся, то исчезавшую в дымке, в Гулистане они казались неприступной стеной, а здесь, в Беллуно, до них можно дотянуться рукой.
Солдат на проходной отдает честь и продолжает стоять, не шевелясь, пока лейтенант проходит мимо него. Эджитто провожают на новое место службы, в кабинет, расположенный на втором этаже главного здания. В соседней комнате кто-то, говорящий с сильным триестинским акцентом, болтает по телефону и часто смеется. Эджитто подходит к окну, смотрит на окруженный тополями плац. Симпатичное место, ему здесь будет хорошо.
— Лейтенант?
На пороге с таким видом, будто он собирается постучать, замер младший офицер. Интересно, почему он не постучал, а окликнул его?
— Слушаю.
— Добро пожаловать, синьор! Вас спрашивал командир. Разрешите, я вас провожу?
Эджитто берет со стола фуражку и надевает ее набекрень. Они поднимаются на два этажа, проходят до середины коридора. Офицер останавливается перед распахнутой дверью.
— Мы пришли, — говорит он, приглашая Эджитто войти.
Полковник Джакомо Баллезио выпускает бутерброд, который он держал обеими руками. Тыльной стороной ладони вытирает рот, резко встает, стукнувшись пряжкой пояса о край письменного стола, — настольная лампа качается, шариковая ручка скатывается на пол. Баллезио не обращает внимания на то, что натворил. Сияя, он распахивает объятия:
— Лейтенант, Эджитто, ну наконец-то! Заходите, заходите! Присаживайтесь! Давайте поговорим!
Примечания
1
Пер. Ю. Афонькина.
2
Абиб, это Роберто. Мой приятель. Мой хороший приятель (англ.).
3
Оздоровительный центр (англ.).
4
Десять долларов за полчаса.
5
Деньги вперед.
6
Пять евро. Все равно, что десять долларов.
7
Десять долларов — десять евро.
8
Что? — Раздевайся. Догола.
9
Готово?
10
Слишком сильно массирую?
11
Нет, не слишком сильно.
12
Малыша помассировать? Твоего малыша помассировать?
13
Никакого секса. Только массаж.
14
Малыша помассировать? Да или нет?
15
Включить музыку? — Нет. Пожалуйста, не надо музыки.
16
Деньги есть?
17
Нет денег — нет массажа.
18
Вот что у меня есть.
19
Убери!
