Честь - Умригар Трити

— Холодное, если можно, — ответила Смита.

Мохан опустил ладони на плечи своей хозяйки.

— Пойдем, тетя Зарина, — сказал он. — Ты с самого утра готовишь. Мы со Смитой сами себе нальем. В твоем возрасте ни к чему перетруждаться.

Зарина улыбнулась.

— Видишь, как он меня дразнит? — сказала она Смите, а та заметила, что, когда Мохан говорил с Зариной, его акцент становился сильнее; он говорил как настоящий индиец. А еще он ее любил, в этом не было сомнений. Со своей матерью он тоже так ласков? Ей стало грустно при мысли, что она никогда об этом не узнает.

Смита пила малиновую газировку, а Зарина с Моханом ставили на стол все новые и новые блюда.

— Тетя, — ахнула Смита, — куда столько еды?

— Ешь, ешь, дикра[72], — и тетя Зарина положила Смите на тарелку пару ложек сали боти[73].

— Ох, тетя, — застонала Смита, — мне хватит.

— Смита, — сказал Мохан с набитым ртом, — ешь, йар. В Америке такого не поешь.

Она кивнула и послушно взяла вилку. За столом воцарилась доброжелательная тишина, прерываемая лишь благодарным бормотанием Смиты.

— Помню этот напиток из детства, — сказала Смита и отпила еще малиновой газировки. — У папы было много друзей-парсов. И когда мы ходили к ним в гости, они нас угощали этой газировкой.

Зарина щелкнула пальцами.

— Сбегай на кухню и принеси подруге еще бутылку, — велела она Мохану, и тот тут же встал, широко улыбаясь.

Женщина проводила его глазами и дождалась, пока он выйдет из гостиной.

— Давно ты знаешь моего Мохана?

— Эм-м… нет, не так давно, — запинаясь, ответила Смита. — Мы познакомились…

Зарина встряхнула головой, показывая, что это несущественно.

— Это неважно, — сказала она, — когда двое влюблены, время не имеет значения.

Смита сидела, потупившись в тарелку. И вздрогнула, когда Зарина взяла ее за подбородок.

— Ты такая красивая, — пробормотала она. — Неудивительно, что мой Мохан латту-фатту из-за тебя.

— Ладду-фадду?

Зарина рассмеялась.

— Не «ладду», латту. Это значит… как это по-английски? Потерял голову.

Смита улыбнулась. А потом взвизгнула: Зарина ущипнула ее за руку.

— Только попробуй обидеть моего мальчика, — сказала она. Ее глаза полыхнули. — Я знаю его много лет, и он еще никогда не приводил домой девушку.

— Тетя, — сказала Смита, — вы же знаете, что я живу в США? — Зарина кивнула. — И улетаю домой через три дня?

Зарина потрясенно уставилась на нее.

— Три дня? А как же Мохан? И ребенок?

— Я… я хотела устроить Абру в приют. Но Мохан сказал «нет». Он сказал, что…

— Чокри, — Зарина встала, — подумай хорошенько. Знаешь, что такое индийский приют? Что там делают с девочками? Естественно, Мохан сказал «нет». Я думала, ты умнее.

«Если я разобью Мохану сердце, она станет винить меня», — в ужасе подумала Смита и покосилась в сторону кухни. Мохан раскладывал лед по стаканам. Съеденное рагу камнем осело в животе. Это что, засада? И если да, участвовал ли в этом Мохан? Но удивленное выражение его лица развеяло ее подозрения.

— Су че? — спросил он Зарину на гуджаратском диалекте. — Что случилось?

— Ничего, ничего, — ответила та и села на место. А потом натянуто добавила: — Съешь еще, дикра.

Смита покачала головой.

— Спасибо, мне хватит.

Повисла напряженная тишина.

— Я сделаю персидского чая, — сказала Зарина. — Будете? А на десерт у нас крем лаган ну[74].

— Арре, Зарина, оставь бедную девочку в покое, йар, — сказал Мохан. — Давай подождем минут десять-пятнадцать перед десертом.

Лицо Зарины подобрело.

— Знаете, что про нас, парсов, говорят? Парсы завтракают и думают, что приготовить на обед.

Они рассмеялись, и холодок развеялся.

— Пойду подогрею крем, — сказала Зарина. — А ты, может, покажешь Смите свою комнату? Я вас позову.

Они вошли в комнату Мохана, ощущая неловкость. Смита окинула взглядом голые стены, аккуратно застеленную двуспальную кровать, стул, на спинке которого висели джинсы. Комната была такой же аскетичной и безличной, как ее квартира. Добродушный весельчак Мохан хоть и жил не один, но, похоже, вел такое же монашеское существование, как она сама. Ее сердце при мысли об этом растаяло, и он это заметил.

— В чем дело? — спросил он.

— Ни в чем. Я просто рада, что увидела твою комнату. Теперь я знаю, где ты живешь.

На его лице вновь появилось обиженное выражение, которого она уже боялась — оно появлялось каждый раз, когда он вспоминал о ее грядущем отъезде, — и она приготовилась услышать едкое замечание. Но он промолчал. Она подошла к комоду и взяла фотографию в рамке.

— Твои родители? — спросила она.

— Да.

— Ты очень похож на отца.

— Все так говорят.

Она вернула фотографию на место, рассеянно смахнув с нее пыль. Он заметил.

— Тут очень пыльно, — сказал он. — После уборки уже через полчаса пыль опять собирается.

— Да, такой он, твой любимый город, — поддразнила она.

Но Мохан не улыбнулся.

— Ну да. Да. — Он пристально взглянул на нее. — Пойдем. Тетя Зарина ждет.

— Вам помочь? — спросила Смита на кухне.

— Хочешь заварить чай?

Смита замялась.

— А как… Из пакетиков?

— Пакетики? Ну уж нет. У меня настоящий чай, из листьев. С мятой. И лемонграссом. — Она повернулась к Мохану. — Отведи свою американскую подругу в гостиную. Я сама заварю вкусный горячий чай и вам принесу.

В гостиной Смита с Моханом прошли мимо старого тикового буфета. В буфете было зеркало, и Смита в него заглянула. Но увидела не свое отражение, а супружескую пару чуть старше их с Моханом. Они суетились на кухне, собирали школьный завтрак. Смита сразу их узнала: это были они с Моханом через десять лет. От этого видения у нее закружилась голова; она споткнулась.

— Смита, в чем дело? — Мохан помог ей удержаться на ногах.

Она повернулась к нему, растерянная, ошеломленная.

— Где ванная? — пролепетала она. — Что-то голова кружится.

Вцепившись в раковину, Смита смотрела на себя в зеркало ванной комнаты. «Расслабься, — сказала себе она. — Это просто стресс. У тебя было…» Но что это было? Видение? Галлюцинация? Дежавю?

А потом она поняла: это была фантазия, минутная слабость, мечта о том, как все могло бы сложиться. Фантомный образ, родившийся из сильного желания. Нужно лишь переждать, и все пройдет. Уже прошло. По опыту она знала, что, как бы ни любила место или человека, нужно лишь подождать, и страсти улягутся. Так было всегда. В первый год после переезда в Америку она отказывалась есть индийские блюда, которые готовила мама; поставила себе цель полюбить макароны с сыром, гамбургеры и пиццу. Так она пыталась забыть Индию. А теперь она просто переждет свою любовь к Мохану, и постепенно та ослабнет; останется лишь дружеская привязанность.

Смита умылась холодной водой, промокнула лицо полотенцем и вышла из ванной. Мохан сидел на краю кровати, но когда она вошла, сразу поднялся.

— Ты не заболела? — спросил он. — Хочешь прилечь?

— Все в порядке. — Она вымученно улыбнулась. — Мне уже лучше.

Они вернулись в гостиную.

— Иди сюда, бета, — сказала Зарина, похлопывая рукой по соседнему стулу. — Чашка крепкого чая лечит все болезни.

— Не пора будить Абру? — спросила Смита и села. Ей не хотелось уходить, не повидавшись с девочкой.

— Уже пора, — сказал Мохан. — Я ее приведу.

— Извини, — сказала Зарина, когда он вышел. — Я забыла о манерах. Но что прикажешь делать? Я очень люблю этого мальчика. Не могу смотреть, как он страдает.

— Ничего, тетя, — ответила Смита. — Хорошо, что у него есть такой человек, как вы, который о нем заботится.

Зарина изумленно покачала головой.

— Ача? — пробормотала она. — Ты так сильно его любишь?

Смита покраснела.

— Да.

— Ясно. — Зарина посмотрела на нее поверх очков. — Так возьми его с собой. У бедного мальчика во всем Мумбаи нет ни одной родной души, кроме меня и моего мужа. Двое стариков. Он целыми днями пропадает на работе. Какая ему разница, где жить? Можно и в Америке.