Пётр Самотарж - Одиночество зверя
— Я. Удивлены?
— Удивлён. Это вы с дальним прицелом, хотели стать генеральшей?
— Думаете, я знаю, чего хотела в шестнадцать лет? Кто вообще знает о себе такое? Вы вот, например, знаете?
Саранцев попытался вспомнить себя в старших классах школы и безоговорочно принял точку зрения собеседницы. Каша в голове из глупых фантазий и ошибочных представлений об окружающем мире, а самое яркое чувство — стремление к нарушению правил, сдерживаемое страхом. Вот его самоощущение тех далёких времён.
Елена Фёдоровна поведала неожиданную историю о школьнице и недавнем выпускнике — они встретились в гостях у общих знакомых и в результате последовавшей цепи событий не расстались даже спустя десятилетия. Юный Серёжа собирался в армию, а ещё более юная Лена во время танца в шутку посоветовала ему стать офицером. Мол, раз уж службы не миновать, лучше стоять не на самой низкой ступеньке карьерной лестницы. Она хотела просто заполнить время разговором, пошутить или подбодрить своего неизящного партнёра, но спустя три месяца получила письмо от курсанта военного училища и поразилась силе собственных слов.
— Он изменил свою жизнь ради вас?
— Здорово, правда?
— Да уж! Неожиданно.
Про себя Саранцев подумал — а если Покровский и сам собирался в училище? И просто решил использовать занятное совпадение в личных интересах. Захотелось взглянуть на фотографии юной Леночки — могла ли она повелевать людьми так, как рассказывает? Он самоуверенно считал себя женским физиономистом — ничего не понимая в мужских лицах, уверил себя в способности читать прошлое и будущее женщин по их внешности. Елена Фёдоровна владычицей мужских сердец не выглядела, но кто знает, кем она была в молодости?
— Он словно продолжал шутку, — вновь заговорила жена о своём муже. — Ничего не писал о чувствах, только острил. Пересказывал распорядок дня курсанта с собственными комментариями.
Саранцев не мог представить Покровского в роли ухажёра, даже в молодости. Он бы несказанно удивился, расскажи Елена Фёдоровна историю о пылком поклоннике. Но она строила образ сдержанного молодого человека. Тот молча сломал себя через колено, хотя мог просто объясниться, пригласить в кино, завалить девушку цветами — мало ли ходульных приёмов использует человечество для продления рода. Голуби топорщат перья и танцуют вокруг голубок, львы дерутся друг с другом за право обладания гаремами — самцы добиваются благосклонности самок разными способами, но все они одинаковы, мужчины не выдумали ровным счётом ничего нового.
— Хотите знать продолжение? — спросила Елена Фёдоровна.
— Продолжение? — смутился Саранцев. — Я его и так знаю… Вы поженились, у вас двое сыновей.
Меньше всего он хотел расспрашивать жену Покровского о подробностях их личной жизни. И не мог понять, зачем та решила поведать ему о них. Может, она действует по совместному с генералом плану? Проверяет его на верность? В таком случае, способ избран странный. Слишком прямолинейный, легко читаемый, провокационный. До той поры супруги не оказывали его скромной особе столько внимания, но теперь он испугался их неуместной заинтересованности. С одной стороны, эфемерные ежедневные занятия в губернаторской администрации иногда приводили его в бешенство, поскольку их результатом никогда не станет ни один конкретный дом, построенный под его личным руководством. С другой — здесь он мог способствовать строительству большего количества домов, чем мог построить сам. Кажется. Мог ли на самом деле? Всё чаще его одолевало убеждение, что на уровне области сделать ничего нельзя, на каждом шагу упираешься в федеральное законодательство, постановления правительства, строительные нормативы, кредитные правила и прочие непреодолимые препоны. Так почему же его испугал интерес губернаторской четы? Да и есть ли он, этот совместный интерес? Может, жена просто хвастается своим мужем?
— Да, двое сыновей… — сказала она задумчиво. — Никогда не знаешь, чего от них ждать. Детство в военных гарнизонах и постоянная перемена школ, а как результат — отсутствие старых школьных друзей, ведь они ни с кем не учились в одном классе дольше трёх лет. Нет города, в котором прошло детство, нет школы, куда можно вернуться с победой, встретить одноклассников и учителей. Казалось бы — повод задуматься и не желать такой же судьбы своим детям, так нет — он всё равно поступает в военное училище. Можете вы мне объяснить эту мужскую логику?
— Наверное, желание заниматься настоящим, сложным и опасным делом.
Елена Фёдоровна пустилась в рассуждения о несовершенствах мужской природы, а потом заговорила о детях. Молодой Покровский оказался заботливым отцом, но внимательность его к сыновьям была однобокой. Никого из них он ни разу пальцем не тронул, и даже не пригрозил телесным наказанием. Для подавляющего влияния на сыновей отцу хватало осуждения или одобрения их поступков, а также собственного примера. Не курил, после лесных пикников не оставлял мусор и объедки, а сжигал сгораемое и уносил до ближайшей свалки прочее. В присутствии пацанов никогда не говорил плохо о людях, с которыми по-доброму общался при встречах, и никогда не принимал дома тех, о ком отзывался плохо. К ним заходили друзья и знакомые, семья тоже ходила в гости, мальчишки прислушивались к разговорам взрослых, к рассказам о прошлом и будущем, проникались духом армейских будней, высоких интересов страны. Иногда заходила речь о тайном — участии советских офицеров в Корейской и Вьетнамской войнах, в боях на Ближнем Востоке. Сам Покровский успел только в Афганистан, и не тайно, а явно. В письмах никаких чудес не расписывал, несколько раз появлялся сам — загорелый и весёлый, с уставшими глазами, посреди мирной пока страны. Рассказывал скупо, никаких подвигов тоже не расписывал, только делился простыми историями о простых людях, которым пришла очередь сделать выбор между вечным и суетным. Сыновья смотрели на него с восхищением, а жена пугалась их дальнейшей судьбы.
— Неужели воспитывать детей так легко? — искренне удивился ещё вполне молодой тогда Саранцев.
— Легко? — улыбнулась Елена Фёдоровна.
— Нет, я в другом смысле, — вновь смутился незадачливый её собеседник. — Я понимаю — жизнь без двуличия требует жертв. Но, мне кажется, никто из родителей личным примером не может вдохновить своих детей подросткового возраста. Закон возрастной психологии — они ищут авторитеты на стороне.
— Боюсь, как раз в подростковом возрасте они и не воспринимали его как родителя. Пока я боролась с их пубертатными фортелями, заставляла учиться, мыться и чистить зубы, он воевал в Афганистане, а дома появлялся изредка ненадолго, привозил сувениры, полулегальные трофеи и снова исчезал.
— В таком случае, как ни странно это прозвучит, вам повезло. То есть, я понимаю, вы пережили сложное время, но пережили благополучно. В том числе, благодаря вашему мужу. Он вам помог своим отсутствием, если можно так выразиться.
— Как доблестно вы защищаете шефа! — рассмеялась Елена Фёдоровна.
«Она искренна» — подумал тогда Саранцев. Слишком много открытости для тайной интриги — женщины не настолько простодушны. Жена действительно восхищена собственным мужем и не может скрыть своего отношения даже на публике. Встать, привлечь к себе общее внимание и выступить с панегириком не может, поэтому заговаривает с разными людьми на одну и ту же тему, делится избытком тёплых чувств. Прожить с Покровским жизнь — испытание, а не награда. Порядочной и скромной женщине проще создать семью с рядовым непьющим негулящим инженером, пусть и небогатым — лишь бы в его словах и поступках ежедневно читалось чувство к жене и неравнодушие к детям. Остальное — несущественно. Покровского же приходится делить — первую половину жизни с безликим монолитом армии, вторую — с рассыпанным множеством людей.
— Вы ведь перескажете мужу все мои изречения, — заметил Саранцев тоном в равной мере шуточным и серьёзным, — вот и держу себя в рамках.
— Разумеется, перескажу. А вы как хотели? Муж и жена — одна сатана. Но я, кажется, временами была способна его убить.
Игорь Петрович замешкался в поисках наиболее подходящей реакции на услышанное и нелепо прикинулся туговатым на ухо, потупив очи долу и крутя в пальцах шпажку от канапе.
— Вы смущены? — ядовито поинтересовалась Елена Фёдоровна.
— Простите, не расслышал. Вы что-то сказали?
— Сказала. Я хотела убить своего мужа.
— За что?
А как ещё можно отреагировать на подобное заявление? Наверное, многие жёны в какой-то момент хотели смерти своего благоверного, но рассказывать о своих желаниях малознакомым людям не следует. Это же все знают! Мало ли, какие преступные мысли посещают человека в течение жизни. Если каждый примется о них рассказывать, человечество навечно погрязнет в выяснении отношении и самоистребится из желания отдельных людей обрести защиту.
