Дорис Лессинг - Великие мечты

Юлия и Фрэнсис ждали вместе. Первым прибыл Эндрю, но один. Достаточно было взгляда, чтобы все понять: он выглядел опустошенным, даже измученным, и в нем не осталось ни следа от шутника Эндрю. Он был грустен, с красными глазами.

— Софи, возможно, подойдет попозже, — объявил он и налил себе один стакан красного вина и затем, проглотив его одним махом, сразу же второй. — Да-да, знаю, мама, — сказал он. — Но мне пришлось нелегко.

— Софи вернулась к Роланду?

— Не знаю. Может быть. Узы любви трудно разрушить, но если это любовь, то дайте мне что-нибудь другое. — Эндрю уже запинался, от алкоголя. — А пришел я на самом деле потому, что почти не вижусь с Сильвией. Сильвия — кто она такая? Может, на самом деле я люблю ее. Но знаешь что, Фрэнсис, мне кажется, что в душе она монахиня. — И так Эндрю продолжал, поток слов замедлился только тогда, когда он встал, прошел к раковине и ополоснул лицо холодной водой. — Существует такой предрассудок… — Эндрю едва выговаривал слова, — что холодная вода гасит пары алкоголя. Неправда. — Едва сев, он тут же уронил голову на стол, а затем снова встал и сказал: — Наверное, мне лучше прилечь ненадолго.

— Твою комнату занял Колин.

— Пойду тогда в гостиную. — Его продвижение по лестнице сопровождалось грохотом.

Пришла Сильвия и обняла Юлию, которая не удержалась от упрека:

— Я совсем тебя не вижу в последнее время.

Сильвия улыбнулась и села напротив Фрэнсис, положив перед собой бумаги.

— Ты разве не будешь с нами ужинать? — спросила Юлия, и Сильвия сказала:

— Конечно. Извините. — И отодвинула бумаги в сторону.

Широкими прыжками спустился в кухню Колин. Бледное лицо Сильвии потеплело при виде него, и она протянула ему навстречу руки. Они обнялись.

Постучался в дверь Вильгельм, как всегда это делал, спросил, можно ли ему присоединиться к ним, сел рядом с Юлией, сначала поцеловав ей руку и окинув ее внимательным взглядом. Он беспокоится о ней? Выглядит она по-прежнему, они оба не меняются уже много лет. Хотя Вильгельм уже близок к девяностолетию, но при этом крепок, деятелен.

Услышав, что Эндрю пьян и спит в гостиной, Колин сказал:

— La belle dame sans merci.[11] Я же говорил тебе, Фрэнсис, помнишь?

В этот момент появилась и сама Софи, на ходу извиняясь за опоздание. Она была в свободном белом платье, поверх которого лились каскады черных волос. Ее лицо не несло на себе следов ни любви, ни боли, а вот глаза — глаза совсем другое дело.

Фрэнсис подавала еду, поэтому руки у нее были заняты. Она подставила щеку, чтобы Софи могла поцеловать ее. Затем Софи скользнула на стул напротив Колина и увидела, что он с серьезным видом изучает ее.

— Милый Колин, — сказала Софи.

— Твоя жертва наверху, в отключке, — сообщил ей Колин.

— Нехорошо так говорить, — заметила Фрэнсис.

— Не хотел никого обидеть, — сказал Колин.

Глаза Софи наполнились слезами. Вильгельм обратился к Колину:

— Прекрасных женщин нельзя упрекать за тот вред, что они причиняют. Господь даровал им разрешение мучить нас. — Он взял руку Юлии, поцеловал ее раз, другой, вздохнул, положил морщинистую руку обратно и похлопал ее ласково.

Пришел Руперт. Без каких-либо объяснений, которых никто, впрочем, и не потребовал, он стал данностью в их доме и, надеялась Фрэнсис, был принят. Колин посмотрел на него долгим взглядом, и хотя враждебности в нем не было, зато чувствовалось какое-то уныние, словно подтвердился приговор одиночества. Руперт сел на стул возле Фрэнсис и всем кивнул.

— Ты говорила — митинг. Но еще и ужин, как я посмотрю, — сказал он.

Фрэнсис поставила перед каждым полные тарелки — в семейном стиле — и бутылки с вином посреди стола.

— Это волшебно, Фрэнсис, это так восхитительно, совсем как в старые времена, о, я так часто вспоминаю о них, как мы все сидели за этим столом, чудные вечера, — щебетала Софи. Но она едва не плакала и тонкими белыми пальцами, созданными для перстней, уничтожала кусок хлеба.

Тут в кухню вбежала маленькая собачка, вырвавшаяся из заточения, куда ее поместили на время ужина, и моментально взобралась Колину на колени, где и осталась сидеть, энергично мотая хвостиком-перышком.

— Слезь, Злюка, — велел песику Колин. — Сейчас же.

Но зверюшка поудобнее устроилась у хозяина на коленях и попыталась лизнуть его в лицо.

— Нехорошо позволять собакам так себя вести, — заметила Сильвия.

— Знаю, — ответил Колин.

— Ах, эта собака, — сказала Юлия. — Почему ты не придумал ей более приличное имя? Каждый раз, когда я слышу «Злюка», мне становится смешно.

— Смех — лучшее лекарство, — парировал Колин. — Что ты на это скажешь, Сильвия?

— Скажу, что мы совсем позабыли о еде. — Сама она едва притронулась к тому, что лежало на ее тарелке.

— Божественно вкусно! — воскликнула Софи, которая ела так, будто голодала неделю.

Наконец появился и Эндрю, нездоровый на вид, но трезвый. Они с Софи обменялись горестными взглядами. Фрэнсис поставила перед Эндрю тарелку, и он сказал:

— Может, сразу перейдем к делу? Нам с Софи скоро нужно будет уходить. — Во взгляде, который он кинул на Софи, чувствовался робкий вопрос, но она казалась смущенной.

— Нужно ли мне еще раз все повторить? — поинтересовалась Сильвия, с облегчением отодвигая тарелку и вновь раскладывая перед собой бумаги. — Я разослала всем общую информацию.

— Очень полезная информация, — сказал Эндрю, — спасибо.

А дело было вот в чем. Группа молодых врачей хотела заставить правительство строить убежища на случай выпадения радиоактивных осадков и, в дальнейшем, на случай полномасштабной ядерной атаки. Этой инициативе противостояла шумная, активная, действенная организация под названием «Кампания за одностороннее ядерное разоружение». Эти люди не желали ничего слышать о строительстве каких бы то ни было убежищ и всячески мешали обучению населения элементарным мерам безопасности. Тон полемики был негативный, яростный, вплоть до истеричного. Юлия сказала:

— Прошу объяснить мне кое-что. Почему эти люди так недовольны, что правительство готовит укрытия для себя и королевской семьи? — Расхожей фразой по этому поводу было: «Правительство все делает, чтобы защитить себя, а на нас ему наплевать». — Я просто не понимаю, — продолжала Юлия. — Если начнется война, то стране как никогда будет нужно правительство, разве это не логично?

— Здравые рассуждения вряд ли применимы в этой кампании, — вставил Вильгельм. — Эти люди не знают, что такое война, а иначе не говорили бы подобные глупости.

— Вот как они рассуждают, — сказал Колин. — Упадет бомба, и все в мире погибнут. Следовательно, нет никакой необходимости строить убежища.

— Но это нелогично, — возразила Юлия. — Это непоследовательно.

Фрэнсис и Руперт посмотрели на пачку газетных вырезок — из «Дефендера» — и невесело переглянулись. «Дефендер» поддерживал кампанию. Сотрудники редакции заседали в комитетах кампании. Журналисты редакции писали от имени кампании статьи.

— Их аргумент таков, — попытался просветить бабушку Колин, — мол, если правительство будет уверено в своей безопасности, то с большей готовностью пойдет на то, чтобы сбросить бомбу.

— Какую бомбу? — спросила Юлия. — Почему всего одну бомбу? Что это за бомба, о которой все говорят? На войне много бомбят.

— В том-то и дело, Юлия, — сказала Сильвия. — Именно это нам и нужно донести.

— Может, Джонни сумеет нас просветить, — внес предложение Вильгельм. — Он же состоит у них в комитете.

— Есть ли такой комитет, в котором он не состоит? — хмыкнул Колин.

— А давайте позвоним ему и попросим прийти и обосновать свою позицию, — предложил Руперт.

Идея произвела впечатление — членам семьи такое в голову не пришло. Эндрю подошел к телефону. Он набрал номер, Джонни ответил. Услышав, что здесь проходит митинг, он согласился подъехать.

Дожидаясь Джонни, все читали вырезки Сильвии, и Юлия сказала:

— Какие они странные, право слово. Эти люди как дети.

— Верно подмечено, — кивнула Сильвия.

лагодарная за эту крошку, Юлия взяла руку Сильвии и прижала к груди.

— Ах, моя бедная девочка, ты не ешь, ты не бережешь себя.

— Я в порядке, — ответила Сильвия. — Мы все слишком много едим.

Осужденное этими словами рагу Фрэнсис тем не менее пользовалось успехом. Присутствующие не возражали против добавки.

Прибыл Джонни, но не один, а вместе с Джеймсом. Оба мужчины традиционно были в полувоенных куртках и сапогах из армейского магазина. Джонни, который недавно побывал на Кубе, у Фиделя, намотал на шею шарф цветов кубинского флага. Джеймс, высокий, плотный, улыбался всем дружелюбно. Не рады видеть Джеймса? Не может такого быть! Он обнял Фрэнсис, похлопал Эндрю и Колина по плечу, поцеловал Софи, прижал к себе костяную Сильвию, отсалютовал Юлии, вскинув сжатый кулак до уровня плеча — модифицированный таким образом приветственный жест для использования вне Партии.