Леонид Гартунг - Повести и рассказы
Зачем я ей понадобился, понять невозможно. Посмотрел я на Георгия — в лице его мало удовольствия, даже отвернулся. «А вот назло и пойду», — решил я. Юльку на выдаче оставил и примкнул к культпоходу.
Около библиотеки сугроб прегромадный надуло. Через него, как через хребет горный, перебрались — и к клубу. Здесь уже, как после землетрясения, — ни пристройки моей, ни фойе. Все поразломано.
Как ни торопились, опоздали. Кое-как пробрались на свои места, уселись. На экране девица в черных очках и парень довольно-таки растрепанный. Начала мы не видели, но девица, как я понял, шпионка. Однако понял неверно. Впереди, как назло, Асаня попался. У него милая манера объяснять все, что на экране происходит, как будто кругом сплошь дураки, а он один умник.
— Вот сейчас, — говорит, — самый момент. Она ему адрес неправильный сообщит…
Слушать не к чему, а слушаешь. Я не выдержал, Асаню по затылку шлепнул:
— Уймись!
Он вскочил, хотел было от такой фамильярности в ярость прийти, но узнал меня и притих.
На экране, меж тем, события шли своим чередом, и я уже собирался незаметно вздремнуть. Голову склонил и вижу: к Вариной руке тихонько так Гошкина рука подкрадывается. Подкралась, легонько дотронулась, словно спрашивает: «Можно?».
Ничего не было сказано в ответ, но и возражений со стороны Вариной руки не последовало. Некоторое время обе руки в неподвижном содружестве пребывали, затем смотрю, Гошкина Варину начинает осторожно поглаживать. И опять никакого возражения. Лица обоих к экрану обращены и голубым светом светятся, и посмотреть на них — можно подумать, что заняты всецело сюжетом, а у них самих, оказывается, другой сюжет развивается.
Сначала он ее правой ласкал, затем и левая сюда подоспела. И смотрю, не только он, но и она тем же делом увлекается… Неужели, размышляю, для этих рукопожатий обязательно в кино идти надо было?
И тут меня поразило мое собственное волнение. То ли молодость вспомнилась, то ли еще что… Вовсе и не подозревал, что душа моя трепетать может. Считал, что к старческой мудрости приближаюсь, а оказывается, мальчишка безусый во мне сидит…
Очнулся от своих мыслей, глянул — ни Гошки, ни Вари. Куда они исчезли? Чудо, да и только. Незаметно испарились. Я даже рукой по стульям пошарил, будто они вроде очков могли куда-то завалиться. И когда убедился, что их и правда нет, так скучно стало, что скучней некуда. Встал и ушел. Под звезды, на ветер. Небо уже расчистилось окончательно, и луна взошла, широкая такая, совсем есенинская. И увидел я с крыльца на равнине две тени. Идут, бог весть куда, и море им по колено, снежное море в данном случае… Меня ветер начал шатать и бить, и нечем мне было от него защищаться. Потом я речь сам для себя произнес, что все идет как надо, как шло тысячу лет назад — молодому дай молодое. На этом мир стоит…
В таком настроении прибрел домой. Лет тридцать обходился без настроений, считая их ненужной роскошью, а тут подцепил, как грипп.
А потом ждал Гошку и в окно смотрел. А его не было и не было. Явился только в час. А зачем я его, спрашивается, ждал? Ничего я его не спросил, и он мне ничего не сказал.
14
Дорога вела в лес. Небо очищалось от туч, и белая луна то показывалась, то скрывалась. Ветер не метался, а дул ровно и сильно. Варя приостановилась.
— Послушай, как лес шумит. Давай не ходить дальше?
— Ты боишься?
— Немного.
Он обнял ее за плечи.
— Чего же бояться? Вот идет моя линия.
Варя подняла глаза и увидела тонкие провода, уходящие вдаль. Она засмеялась и рассказала, как они из райцентра никак не могли дозвониться до Тихой Берестянки. Слушали арию Мефистофеля, затем лекцию о конском навозе.
— Я тогда еще не работал, — пояснил Георгий.
— А как вы узнаете, где повреждение?
— Это муторное дело — приходится идти на лыжах вдоль линии.
Варя провалилась в снежный сугроб. Стоя на одной ноге и держась за Георгия, вытряхнула из валенка снег.
Когда шли обратно, Варя молчала.
— О чем ты думаешь? — спросил Георгий.
— О Маше.
— Что ты можешь о ней думать? Ты ее не знаешь.
— Она любит тебя…
— Нисколько. Просто ей пора выйти замуж.
— А ты?
— Мне не нужен никто.
— Так-таки и никто?
Помолчали. Потом Георгий сказал:
— А знаешь, что у нас с тобой хорошо? То, что мы с тобой оба свободны. Сейчас хорошо, и ладно. А потом расстанемся. И ничего друг другу не навязываем. Придет время — ты полюбишь кого-нибудь и выйдешь замуж. И будешь счастлива с ним. А все-таки вспомнишь иногда, что был на свете Гошка Бережной?
— Вспомню.
— Мне очень хочется, чтобы тебе достался хороший парень. И чтоб он тебя любил без всякого обмана, по-настоящему. Только смотри, не будь глупенькой. Есть парни, которые смотрят на девчат знаешь как? А мне хочется, чтобы у тебя сложилось все по-хорошему.
— А у меня и будет хорошо. Вот посмотришь…
— Не знаю. Очень уж ты доверчивая.
— Почему ты так думаешь?
— А вот со мной.
— Но ведь ты сам говорил, что не обидишь.
— Это верно. Ты хорошая девчонка. Даже жалко, что уедешь. Сколько тебе лет?
— Девятнадцать.
Он недоверчиво поднял брови.
— А я думал, ты маленькая.
— Так часто думают.
— А кто еще думал? У тебя парень есть?
— Никого у меня нет.
— Это хорошо. Успеешь еще. Хотя вы, девчата, рано начинаете о замужестве думать… И ты думала?
— Думала.
— А что именно?
— Зачем тебе?
— Военная тайна?
— Никакой тайны. Думала, что буду хорошей женой.
— Заботливой, верной? А не скучно будет?
— Не понимаю.
— А ребенка хочется иметь?
Варя улыбнулась.
— Зачем тебе знать?
— Мне интересно — я ведь не был девчонкой. Хочется знать, что вы думаете.
— Ребенка хочется. Особенно когда беру маленьких на руки. Разве это плохо?
— Это у тебя инстинкт.
— Наверно.
— А вообще удивительно, что я с тобой вот так. Как будто ты и не девчонка вовсе. Все могу спросить, и ты отвечаешь. Никогда не думал, что бывают такие. Ты для меня просто как хороший товарищ.
— Это потому, что ты не влюблен.
— Самую малость… Но не в этом дело. Это что-то совсем другое. Мне от тебя ничего не нужно. Вот пройдет практика — и ты уедешь. И все… Ничего больше не будет. Даже писать не будешь. Письма писать — это чепуха. Так ведь? Я вчера думал, что если бы ты была парнем, то мы бы стали хорошими друзьями.
— А так разве нельзя остаться друзьями?
— Ничего не получится. Ты замуж выйдешь, а муж увидит меня и скажет: «А это еще кто такой?»
Помолчав, Георгий спросил:
— Можно тебя поцеловать?
— Ну, поцелуй.
— Ты не сильно в меня влюблена?
— Нет.
— Это хорошо. И не надо сильно. А то плохо будет расставаться. Даже сейчас будет плохо. Но это пройдет. А все-таки, когда ты уедешь?
— Сразу после Восьмого марта.
— Сколько же осталось?
— Давай не считать.
— Это верно. Лучше не считать. Хочешь конфет?
Георгий вынул из кармана горсть карамелек. Варя взяла одну. Они стояли под фонарем около ее дома.
— Это что у тебя? — спросил он, указывая глазами на ее левую кисть, где была выколота маленькая буковка «В». Варя покраснела.
— Я тогда еще глупая была. Девчонки накололи.
— Володя какой-нибудь?
Ему стало досадно, что у нее уже был какой-то Володя или Валерий. Может, она имеет достаточный опыт в таких делах? Живет без родителей. Девятнадцать лет. Он сам в этом возрасте уже не был невинным.
— Никакой не Володя, — сказала Варя. — Это мое имя…
— Пойдем еще пройдемся.
В темном переулке почти наткнулись на две человеческие фигуры, тесно прильнувшие друг к другу.
— Я никогда не встречал такую, как ты, — гудел глухой голос Лихачева.
— Подумаешь, какой опытный, — послышался в ответ легкий дразнящий смех Юльки.
Лихачев, запрокинув лицо девушки, жадно целовал ее.
Варя потащила Георгия за рукав, прочь в темноту.
— Между прочим, у него жена и трое детей, — сказал Георгий. — Она знает?
— Я не спрашивала.
— А ты спроси! — и после паузы: — Эх и наломает дров твоя подружка!..
Повернулся назад. Навстречу быстро прошел Лихачев с тлеющей папиросой во рту.
— Мне пора, — сказала Варя.
15
Варя не умела болтать. Прежде чем сказать, выбирала нужные слова и говорила только то, что действительно думала, или, если нельзя было сказать, молчала. Юльке от этого с Варей было неудобно.
— Неужели ты правда такая? — допытывалась она. Варе было странно — какой же еще можно быть?
А Юльке нужно было все знать. Она сама ничего не скрывала от Вари и не любила, когда та что-то скрывала. Она зазвала Варю к себе в постель, обняла.
