Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк
Хотел рассмотреть ее зверушек…
Потом вытянул ногу, достал из кармана сигареты и предложил ей.
– Какой кошмар, – чуть не взвизгнула она, – с радостью бы составила вам компанию, но я с таким трудом бросила…
– Послушайте, у меня осталось две сигареты, давайте выкурим наши самые-самые последние сигареты вместе, и дело с концом.
Кейт тревожно оглядывалась по сторонам.
– Где дети?
– Я их не вижу…
– Уф… Тогда давайте…
Сделала первую затяжку, закрыв глаза.
– Я уже и забыла…
Улыбнулись друг другу и принялись благоговейно травиться.
– Это все из-за Алис, – заявила она.
Опустила голову и снова заговорила совсем тихо:
– Я была на кухне. Дети давно спали. Курила сигарету за сигаретой и… пила в одиночку, как говорила мама Алексиса.
Она появилась хныча. У нее болел живот. В то время у нас у всех побаливал живот… Хотела, чтобы я взяла ее на руки, приласкала, утешила, – в общем все то, на что я уже была неспособна… Ей удалось-таки забраться ко мне на колени и пристроиться там.
По обыкновению, она сунула в рот большой палец, а я так и не могла придумать, как бы ее утешить и помочь ей уснуть… Я…
Вместо этого мы смотрели на огонь.
Прошло довольно много времени, и вдруг она спросила: Что значит «преждевременно»?
Раньше, чем положено, ответила я. Она снова замолчала, а потом добавила: И кто же будет о нас заботиться, если ты умрешь преждевременно?
Я наклонилась к ней и вспомнила, что оставила свои «Кравен» у нее на коленях.
А она только что научилась читать…
Что я могла ей на это ответить?
«Брось пачку в огонь».
Я увидела, как пачка скукожилась и исчезла, и расплакалась.
Мне на самом деле казалось, что я лишилась последней опоры… Много позже я отнесла ее в кровать и вернулась бегом. Почему бегом? Да чтобы порыться в золе!
Я и так-то была не в себе, и то, что я в один миг лишилась хоть какой-то подпитки, окончательно выбило меня из колеи… В тот момент я ненавидела этот дом, холодный, унылый, который и так уже отобрал у меня все. Пожалуй, у него было лишь одно достоинство: до ближайшей табачной лавки шесть километров и в шесть вечера она закрывается…
Потушила окурок о землю, положила его на стол и налила себе стакан воды.
Шарль молчал.
Впереди у них была целая ночь.
– Это дети моей сес… – ее голос дрогнул. – Простите… моей сестры и… Ох! – вздохнула она, проклиная себя, – вот почему я не хотела приглашать вас на ужин.
Он вздрогнул.
– Потому что, когда вы появились здесь с Лукой вчера вечером, за всеми этими пластырями, или, быть может, именно благодаря им, я заметила ваш взгляд…
– И что? – спросил он с беспокойством.
– И уже знала, что будет дальше… Знала, что мы поужинаем за этим столом, дети разбегутся, я останусь с вами наедине и расскажу вам то, чего никогда еще никому не рассказывала… Мне стыдно вам в этом признаться, мсье Незнакомец Шарль, но ведь я знала, что все это свалится на вас… Именно это я и имела в виду там, на седельном складе… Сюда нередко заходили разные люди, но вы первый цивилизованный человек, который рискнул добраться до курятника и, честно говоря… я уже не ждала вас…
Не слишком удачная попытка улыбнуться.
Черт побери, опять эта проблема со словами. Вечно они куда-то исчезали, как раз когда были особенно нужны. Пусть бы хоть скатерть была бумажной, он бы ей что-нибудь нарисовал. Линию схода или горизонта, перспективу или просто вопросительный знак, но вот найти слова… О, Господи… Что можно выразить словами?!
– А знаете, еще не поздно встать и уйти! – добавила она. Эта улыбка ей удалась.
– Так что, ваша сестра? – прошептал он.
– Моя сестра была… Ладно, слушайте, – оживилась она, – и плакать я буду сразу, так проще.
Оттянула рукав своего свитера, словно расправляла носовой платок.
– Мою сестру, мою единственную сестру, звали Эллен. Она была на пять лет меня старше, и она была… замечательной.
Красивая, веселая, добрая. Я говорю так не потому, что она моя сестра, а потому, что это правда. Она была моей подругой, единственной, но и гораздо больше, чем подругой… Она много занималась мной, когда мы были детьми. Писала мне письма когда я училась в интернате, и даже когда она вышла замуж, мы созванивались почти каждый день. Секунд на двадцать чаще всего, потому что нас вечно разделял океан или два континента, но секунд на двадцать обязательно.
Правда, мы были очень разные. Как в романах Джейн Остин… Старшая – разумная, младшая – чувствительная. Она моя Джейн и Элинор, само спокойствие, а я была неугомонная. Она хотела семьи, я – ездить по всему свету. Она ждала детей, я – визы. Она была благородной, я – амбициозной. Она выслушивала других, я – никогда… Как с вами сегодня вечером… И поскольку она была совершенством, то давала мне возможность им не быть… Она была нашей опорой, надежной опорой, и я могла катиться на все четыре стороны… С семьей все будет в порядке…
Она всегда меня поддерживала, ободряла, помогала, любила. У нас чудесные родители, но совершенно не от мира сего, и вырастила меня она.
Эллен…
Я очень давно не произносила ее имя…
Молчание.
– В те годы я была страшно циничной, но все же вынуждена была признать, что хэппи-энды случаются не только в романах викторианской эпохи… Она вышла замуж за парня, который был ее первой любовью, и не ошиблась… Пьер Равенн… Француз. Обалденный парень. Такой же доброжелательный, как она. Beau-frere значило для меня гораздо больше, чем brother-in-law. [184] Я очень любила его, и не потому, что так было положено по закону. Он был единственным ребенком в семье и очень из-за этого переживал. Кстати, он стал акушером… Да, вот такой он был человек. Знал, чего хочет… Я думаю, наше сегодняшнее застолье ему бы понравилось… Он говорил, что хочет семерых детей, и кто знает, может, и не шутил. Родился Самюэль… Я – его крестная… Потом Алис, Харриет. Я не так часто бывала у них, но меня всегда поражало то, как они жили… Вы читали Роальда Даля? [185]
Он утвердительно кивнул.
– Обожаю его. В конце «Danny The Champion Of The World» есть его послание к юному читателю, что-то вроде: когда вы вырастете, пожалуйста, не забудьте, что дети хотят и достойны того, чтобы их родители были sparky. [186]
Не знаю, как перевести на французский… Веселые? Забавные? Жизнерадостные? Заводные? Как шампанское, может быть… В общем, не знаю, но у них было… замечательно… Я была в восторге и вместе с тем немного confused, [187] мне казалось, что у меня никогда так не получится… Не хватит радушия, жизнерадостности, терпения, необходимых для того, чтобы дети были так счастливы…
Прекрасно помню, все шутила и подбадривала себя, мол, если у меня когда-нибудь будут дети, я отдам их Эллен… А потом…
Ее лицо сделалось грустным.
Шарлю захотелось дотронуться до ее плеча или руки.
Он не осмелился.
– А потом вот… И сегодня это я читаю им Роальда Даля… Взяла у него из рук стакан, налила вина и протянула ему снова.
– Спасибо.
Долгое молчание.
Смех и звуки гитары, вдалеке, подбодрили ее.
– Однажды я приехала к ним без предупреждения… Как раз на день рождения моего крестника… В то время я жила в Штатах, много работала и еще ни разу не видела их младшую дочь… Я провела у них уже несколько дней, когда появился отец Пьера… Тот самый Луи, чьи инициалы вы видели на рубашке… Тот еще был персонаж… Безумный, колоритный, заводной… Торговал вином, любил выпить, вкусно поесть, посмеяться, подбрасывал детей к потолку, а потом хватал их за ноги и подвешивал вниз головой, а любимых внуков душил в объятьях, крепко прижимая их к своему пузу.
Он рано овдовел, обожал Эллен, и я думаю, она была привязана к нему не менее, чем к мужу… Наш отец, к слову сказать, когда мы родились, был уже в летах… Он преподавал латинский и греческий в университете… Очень милый человек… Но… не от мира сего… Ему было проще с Плинием Старшим, чем с собственными дочерьми… Когда Луи увидел, что я здесь и могу посидеть с детьми, он стал умолять Пьера и Эллен поехать вместе с ним на винный склад или что-то в этом роде… Поехали, настаивал он, это в Бургундии… Вам полезно… Вы так давно никуда не выбирались! Посмотрим красивое поместье, вкусно поедим, поспим в роскошном отеле, а завтра днем вернемся. Пьер, сделай это ради Эллен! Дай же ты ей хоть немного отвлечься от этих бутылочек с сосками!
Эллен колебалась. По-моему, ей совсем не хотелось со мной расставаться… И тогда, Шарль, – ведь вот же какая дрянь, эта жизнь, – тогда я сама настояла, чтобы она поехала. Я чувствовала, что эта поездка большая радость для Пьера и его отца… Поезжай, сказала я ей, полакомись деликатесами, выспишься на кровати с балдахином, we'll be fine. [188]
