Димфна Кьюсак - Скажи смерти «нет!»

В окно донесся голос сестры Суэйн:

— Куда он запропастился, этот новый санитар, что у него, ноги отнялись, что ли?

Барт вышел из палаты.

В тот вечер Барт чувствовал себя таким усталым, что не мог ни переодеться, ни навестить Джэн. Он с изумлением смотрел на Уэстона, который, казалось, нисколько не устал и еще уселся за стол заниматься — такой же подтянутый, аккуратный и энергичный, как утром.

— Диву на тебя даюсь, Джэк. Просто не знаю, как тебе это удается. Я тебя вдвое больше и то едва до дому дополз после работы!

Уэстон едва заметно улыбнулся, обнажив выпирающие вперед зубы.

— Ты слишком много бегаешь. Учись беречь свою энергию. Нельзя сказать, чтобы ты не то делал, что надо, ты просто все не так делаешь.

— Да уж наверно, особенно если сравнивать с тобой и с сестрой Суэйн.

— Когда ты узнаешь ее поближе, ты увидишь, что у нее тоже есть свои достоинства.

— Можешь взять ее себе. Мне ни сама она не нравится, ни ее замашки, ни ее язык.

— Привыкнешь. С ней в паре работать, конечно, больше ответственности.

— И работы тоже.

Уэстон задумчиво пожевал губами.

— Она уже двадцать четыре года за туберкулезными ухаживает, а ведь это самые тяжелые больные.

— Тем более ей бы не следовало вести себя так.

— А я ее и не оправдываю, я просто объясняю. Здешняя жизнь любую женщину может ожесточить. Она здесь работает в этих ужасных условиях, пока все здоровье не потеряет, а когда состарится, то получит только скудную пенсию по старости.

Барт удивленно покачал головой.

— Одного не могу понять: отчего люди со всем этим ужасом мирятся? Бьюсь об заклад, что даже в тюрьме таких дряхлых тюремщиков нет, как эти старые неумытые развалины, что здесь работают.

— Но труд их очень дешев — вот почему их тут держат. Правительство платит им шиллинг в день, а им куда ж еще идти — разве что в тюрьму, в богадельню или в приют для алкоголиков. Да и чего от них требовать можно за шиллинг-то в день?

Барт со вздохом вспомнил военные дни.

— Эх, подумать только, как за нами в военном госпитале ухаживали!

— А! Вот мы и до сути дошли. На войну и разрушение никогда в деньгах недостатка не было, — глаза у Уэстона сверкнули под очками, и он погрозил Барту пером, — того, что мы тратили на войну в одну неделю, хватило бы, чтоб для всех туберкулезников, сколько их есть в Австралии, достаточно санаториев настроить. Доктор Хейг как-то сказал, что мы за одно поколение могли бы от этой болезни избавиться. Так, думаешь, они это сделают? Как бы не так!

Он помолчал и резко добавил:

— Ну ладно, мне заниматься надо. У меня через две недели экзамен.

Он критически осмотрел Барта.

— Я думаю, тебе лучше будет повязать тот галстук, в котором ты сюда в первый раз приехал, вместо этого. Твоей жене приятно будет, если ты как можно лучше будешь выглядеть, когда придешь ее навестить. Ты и не представляешь, наверное, как важно для больного, чтобы посетитель, который его навещает, выглядел как можно лучше.

Барт со все возрастающим изумлением глядел на маленького человечка.

— Черт бы меня подрал, если…

— Да, да, психология больного — вещь очень важная.

— Ну ладно! Твоя взяла.

Барт переменил галстук.

Барт проходил по третьей палате, улыбаясь, кивком приветствуя женщин и отмечая про себя их героические усилия выглядеть как можно лучше. Санаторий был расположен далеко от города, и потому лишь немногим счастливцам выпадало встречать посетителей, да и то лишь по субботам и воскресеньям. И все же в посетительский час они каждый день прихорашивались, расчесывали волосы, пудрились и красили губы.

Джэн сидела, облокотившись на подложенные под спину подушки, и, когда он увидел ее лицо, ее глаза, следившие за его приближением, он почувствовал, что ради этого можно перенести все.

И только сейчас он по-настоящему обрадовался, что согласился на эту работу. Он выдержит это, как бы тяжело ему ни пришлось. Он должен выдержать это ради Джэн.

— Здравствуй, родная! — Он поцеловал ее, ощутив на губах прикосновение ее пересохших горячечных губ. — Ну как ты себя чувствуешь сегодня?

— Чудесно! Особенно когда ты здесь. — Голос ее прозвучал хрипло, и она крепко сжала его руку.

«Какое-то смятение у нее на лице, почти страх, — подумал он. — Интересно, хорошо ли с ней обращаются?» Он ощутил приступ бессильного гнева: «Упаси боже, если увижу, что кто-нибудь плохо обращается с Джэн!» Если бы с ней кто-нибудь посмел заговорить так, как сестра Суэйн разговаривала с больными двадцать первой палаты, он бы, кажется, его на месте убил.

Джэн во всех подробностях рассказала ему об осмотрах и анализах, и ее рассказ подбодрил его. Ей уже сделали просвечивание, осмотрели горло, сделали анализ крови, анализ мокроты и произвели общий осмотр. Она не знала, для чего это все, но все было сделано очень тщательно.

— Мне сказали, что они всегда делают просвечивание перед пневмотораксом и после. Неудивительно, что Линда здесь выздоровела. Я и сама чувствую, что начинаю выздоравливать.

— Ну, теперь мы, кажется, чего-то добьемся наконец, — согласился Барт. — Столько анализов и осмотров — и все в первые же дни. Ха! Подумать, сколько бы это все стоило в другом месте!

Он чувствовал себя, как человек, который наконец выбрался на свет из подземного лабиринта, где он долгие месяцы плутал в тумане и мраке, хватаясь за стены. Если бы они так с самого начала сделали вместо того, чтобы плутать вокруг да около! Теперь, оглядываясь назад, он видел все их ошибки. Ведь тогда никто не помог им советом, никто не объяснил, чем все это грозит. Ну, да теперь все будет в порядке. Вот когда заболела Дорин, там не было ни ошибок, ни проволочек — и посмотрите, как здорово она идет на поправку. Без сомнения, с Джэн теперь будет то же самое.

Глаза Джэн остановились на его лице, и взгляд ее на мгновение просветлел. Она увидела в его глазах надежду на будущее. Их руки встретились.

— А как у тебя сегодня?

— Блестяще! Сестра сказала, что если так пойдет, то лет через пять у меня смогут обнаружиться кое-какие проблески интеллекта в количестве, достаточном для того, чтобы меня наняли убирать палаты.

У Джэн возмущенно вспыхнули глаза.

— Мерзкая старуха! Ты пошли ее ко мне, я ей расскажу, какая ты замечательная сиделка.

Комок подступил у него к горлу. Он сжал ей руку.

— Я научусь еще. Я только сейчас начинаю понимать, что тебе пришлось вытерпеть с такой сиделкой, как я.

— Жаль, что тебе попала не такая сестра, как наша сестра Конрик. Она просто изумительная.

— Я рад за тебя. А насчет этой старой карги ты не беспокойся. Она всех заставляет побегать. Тут она у одного больного нашла поллитровку в тумбочке. Ну, ты бы слышала, как она разорялась. Любой старшина бы мог позавидовать!

Оба засмеялись, но и, смеясь, Барт не переставал думать, отчего она так выглядит сегодня? Он никогда еще, кажется, не видел ее в таком состоянии: глаза глядят куда-то мимо, никогда она не была в таком нервном возбуждении.

«Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы он остался со мной еще немного, — молила она, стараясь скрыть свой испуг под застывшей на губах улыбкой. — Мне страшно. Если бы только Барт мог остаться со мной, мне не было б так плохо».

— Так тебе действительно ничего не нужно? — спросил он, встревоженно вглядываясь в ее лицо. — У меня завтра будет несколько свободных часов после обеда, и я мог бы заскочить в город.

Она покачала головой.

— Нет. Просто сходи туда и выпей там кружку пива. Тебе нужно хоть ненадолго вырваться отсюда.

Барт согласился с ней.

— Ну что ж, это можно, — сказал он. — И ты, пожалуйста, обо мне не беспокойся. Я быстро научусь, и работа здесь ничего. А больные у меня так просто любопытные. Мне они вначале все показались на одно лицо, но уже к концу дня я обнаружил, что всё это интереснейшие типы.

Джэн смотрела мимо него, она нервно следила краем глаза, как сестра Конрик проходила по палате, как потом, склонившись над одной из больных, сделала ей укол.

«Боже милосердный, если ей суждено умереть, то пусть она умрет спокойно», — молила Джэн, и с губ ее при этом не сходила застывшая улыбка.

— Ты и вправду не хочешь, чтоб я тебе чего-нибудь купил? — снова спросил Барт.

Она покачала головой и с отвращением посмотрела на стакан молока, на поверхности которого уже собралась сметана.

— Ничего, милый.

Не могла же она рассказывать ему, что у нее тошнота подступает к горлу, что весь ее организм восстает при виде пищи, которую ей приносили, — жирных кусков мяса, непрожаренных отбивных котлет, вокруг которых уже застыл жир, водянистой тыквы, мятых черносливин, заварного крема с непроваренными комками и яичницы, о которой Шерли, ругаясь, говорила, что она делается из того же барахла, что и крем, только вместо сахара в нее соль кладут.

Иногда Джэн с отчаянием думала, что вообще никогда больше не сможет прикоснуться к пище. Она с тоской вспоминала аппетитные блюда, которые готовила ей Дорин. Когда она вспоминала о Дорин, ее начинали душить слезы.