Юрий Поляков - Плотские повести
- Ого! Тогда подумай: мартель-мотель-постель - это одно. А любовь-морковь с такими мужиками - совсем другое. Собственники! Может, нам с тобой, подруга, подштопаться?
- Что?
- А что слышала! Тут за мной один горный баран по кличке Рустам увивается. Замуж зовет. Богатый. Конечно, не такой промиллионенный, как твой, но это даже лучше. Спокойнее. Ну, сама посуди, хорошая итальянская фата стоит тысячи две баксов. А вновь обретенная невинность в клинике «Гименей-плюс» - штуку. Постоянным клиенткам скидка. Давай, подруга, за компанию! А? И в загс с новой плевой! Плевое дело!
- Нин, у тебя как с головой?
- С головой лучше, чем с девственностью. Ладно, сама знаю: мой не поверит. Мне надо другую версию отработать. Что-то вроде мучительных проб и роковых ошибок. А тебе поверит, фригидочка ты моя недоцелованная!
Этот дурацкий разговор Лида вспомнила, когда после самого первого раза, случившегося на круглой кровати в дорогущем отеле на Лазурном берегу, она лежала и по дыханию пыталась определить, спит ли Эдуард Викторович. Они оба знали, зачем летят всего на одну ночь в Ниццу. Беспостельный этап их романа затянулся настолько, что стал уже напоминать какую-то особенно изощренную и пустую эротическую игру.
«Хватит ломаться!» - давно уже твердила Оторва.
«Ты же его не любишь!» - предупреждала Дама.
«Ласкина ты любила. Ну и что вышло?» - настаивала Оторва.
«Отдаться за деньги! Это же отвратительно!» - не унималась Дама.
«Что значит - отдаться? Считай, что вступаешь в деловые отношения. Каждый вкладывает в дело то, что имеет. Он - деньги. Ты - себя. Вот и все…»
«Какая гадость!»
«Я тебя когда-нибудь удавлю, ханжа! - орала Оторва. - Это самое невинное из того, что люди делают за деньги! Решайся, Зольникова!»
И она решилась. Любовником он оказался тщательным и всю ночь с бухгалтерской дотошностью до самых мелочей оприходовал Лидино тело.
- Тебе было плохо? - спросил Эдуард Викторович, выкурив сигарету.
- Почему вы так решили?
- Ты! Говори мне: ты! Не решил, а почувствовал…
- Вы… Ты неправильно почувствовал. Просто у меня совсем маленький опыт. И, наверное, я не успела стать настоящей женщиной.
- Опыт, - поморщился он. - Или любовь?
- Мог бы и не спрашивать. Без любви я этого никогда не делала, - соврала она.
- Дождался все-таки!
- Чего дождался?
- Наконец и ты призналась мне в любви. Неужели я тебя разбудил?
- Я? - удивилась Лида и спохватилась: - Ну, конечно, а как же иначе! Я собиралась замуж. Но он заболел, а потом уехал. Понимаешь?
- Не надо мне ничего говорить про твоего артиста. Но ты даже не представляешь, сколько бы я заплатил, чтобы у тебя не было опыта. Никакого! Жаль, что за деньги нельзя купить прошлое и уничтожить его.
- А будущее можно купить за деньги?
- Конечно! Настоящее и будущее. Иди ко мне!
Потом он, кажется, уснул, а Лида, замученная им до какой-то тупой трудовой усталости, лежала и почему-то думала о том, что мужчины относятся к прошлому совсем иначе, чем женщины, и что не такие уж сумасбродки эти постоянные клиентки, многоразовые девственницы, получающие скидку в клинике «Гименей-плюс».
4.
«Мерседес» с рыбьим отливом свернул с Рублевки в лес, проехал метров триста по дорожке, вымощенной темно-красной брусчаткой, и остановился перед большими бронированными воротами. На высоком кирпичном заборе были установлены видеокамеры, похожие на хищных птиц, неторопливо выслеживающих добычу. Через минуту ворота медленно отъехали в сторону, и открылся настоящий английский парк с большим викторианским особняком в глубине. Охранники, одетые в черную форму и вооруженные помповыми ружьями, отдали хозяйке честь.
Возле искусственного грота стояла косуля и смотрела на приехавших со спокойным любопытством - так кошки смотрят на воротившихся домой хозяев.
Лидия Николаевна взбежала по широкой лестнице, украшенной львами. В огромном холле, отделанном черным деревом, у горящего камина в глубоком кожаном кресле сидел Эдуард Викторович и разглядывал портрет жены.
- Добрый вечер, Эд! - сказала она.
- Добрый вечер, Ли! - отозвался он.
Он начал звать ее так наутро после той первой ночи на Лазурном берегу и попросил, чтобы она называла его Эдом. Ей стало смешно, но она не решилась возражать, а потом как-то привыкла. Вообще, Эдуард Викторович оказался страшным англоманом. Его дети от первого брака учились в Оксфорде. В Брайтоне он содержал большой дом в колониальном стиле - окнами на море, и когда летал проведать детей, то останавливался там. Любимой его книгой была «Сага о Форсайтах», он перечитывал ее постоянно и каждый раз страшно переживал за Сомса, обманутого женой.
- Послушай, Ли, а почему ты мне ничего не сказала про этот портрет? - спросил он и внимательно посмотрел на нее.
- Я хотела сделать тебе подарок ко дню рождения! - нашлась она. - А Костя проболтался…
- Нет, не Костя. И я его накажу! Я узнал от водителя. Почему ты не объяснила, что хочешь портрет? Я бы заказал у какой-нибудь знаменитости. У этого… со странным именем и обычной фамилией…
- У Никаса Софронова?
- Ну да.
- Прости, Эд! Но я не хотела никакого портрета… Просто ехала за покупками и вдруг вспомнила, как бегала по этому переходу и каждый раз думала: вот когда-нибудь и меня нарисуют. Я не знала, что это тебя обидит!
- Тебе нравится портрет?
- Да, по-моему, художник очень талантлив.
- И поэтому ты спрятала рисунок от меня?
- Я же объяснила, Эд…
- Не надо обманывать! Ты не поэтому спрятала портрет.
- Почему же?
- Потому что эта женщина, - он ткнул пальцем в рисунок, - меня не любит!
- Эд! Что ты говоришь?
- Говорю то, что вижу. Не лю-бит. Эта женщина вообще никого не любит!
- Неправда!
- Что именно - неправда?
- Все - неправда.
- Надеюсь. Иди переоденься к ужину! Постой! Ли, если мы, даже мы, начнем друг друга обманывать, тогда все бессмысленно. Все! Иди и подумай об этом хорошенько!
Лидия Николаевна по резной дубовой лестнице поднялась в свою комнату. Нижний ящик большого антикварного комода, где она прятала портрет, был выдвинут. Прежде Эдуард Викторович никогда не рылся в ее вещах. Переодеваясь к ужину, она думала о том, что с тех пор, как в их жизни появился этот американец Майкл Старк, многое изменилось - и далеко не к лучшему.
Впрочем, неприятности начались раньше. В 98-м из-за дефолта муж потерял свой банк «Золотой кредит», а позже и страховую компанию «Оберег». Тогда резко сократились морские перевозки, и, чтобы сохранить порт, он продал часть акций Майклу, до этого занимавшемуся поставкой в Россию автомобилей «крайслер». Лидия Николаевна впервые увидела Старка на приеме, устроенном в рублевском имении по случаю дня рождения мужа.
Все было как обычно: подъезжали дорогие машины, гости вносили увитые лентами коробки с подарками и букеты, которые своими чудовищными размерами, надо полагать, соответствовали степени уважения к хозяину дома. Гости обнимали Эдуарда Викторовича и отпускали заранее придуманные комплименты его красавице жене. Взвод вышколенных официантов разносил напитки и легкую закуску. Лидия Николаевна всегда поражалась тому, как буквально за несколько лет на смену общепитовским теткам в несвежих фартуках явились эти рыцари серебряных подносов.
Вечер был продуман до мелочей. Пел вдохновляемый заранее врученным пухлым конвертом знаменитый юный тенор с лицом школьного ябедника. Два депутата-антагониста, прославившиеся безобразной дракой в прямом эфире, мило беседовали, чокаясь и похихикивая над доверчивостью избирателей. Популярный прозаик-постмодернист обаятельно шакалил меж гостей в поисках новых связей и впечатлений. Узнаваемый киноактер, старательно напившись, лез целоваться к новорожденному, попеременно величая его то Мамонтовым, то Дягилевым. Он прекрасно понимал, что пьяные слюнявости забудутся, а Мамонтов с Дягилевым западут в память богача.
Майкл опоздал. Лидия Николаевна беседовала с неуморимым героем театрального сопротивления, канючившим у нее деньги на постановку «Конармии». Кони предполагались настоящие. Попрошайничал он с той же изящной настырностью, с какой прежде выцарапывал в ЦК свои премии и награды.
- Ли! - позвал Эдуард Викторович. - Можно тебя на минуту?
Она с облегчением покинула живую легенду и подошла к мужу. Рядом с ним стояли знаменитый зодчий, усеявший Москву этажерчатым новостроем, и высокий темноволосый незнакомец, одетый, как и все, в смокинг. Но если архитектор напоминал сдувшийся дирижабль в морщинистой черной оболочке, к которому для смеха прилепили галстук-бабочку, то на незнакомце костюм сидел так, словно мама в младенчестве надевала на него не распашонки, а крошечные детские смокинги.
