Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика
Если есть коллективный разум, есть и коллективное безумие, подумал Иван. Слеза скатилась с его щеки, и муравей стал маленьким. Из ноздрей человека вырвался горячий воздух, и муравья снесло под диван…
Вот и меня так сдует ветром вечности, подумал Иван и ослеп на второй глаз.
Я проглотил антиматерию, думал Иван, хлопая ресницами, под которыми косили слепые глаза. Сейчас я ослеп… Наверное, с моей стороны было глупостью глотать то, о чем я понятия не имею.
Иван потерял сознание…
В ноздри ворвался запах жареного мяса.
Настя готовит, пронеслось в мозгу.
Глаза по-прежнему не видели.
Иван испугался, что ослеп навсегда. Попробовал пошевелиться, и наконец до него дошло, что это его щека, прислоненная к батарее, прожарилась well done. Теперь запах его горелой плоти вызывал отвращение, а кожа настолько приварилась, что отодрать ее от металла оказалось очень болезненным.
У Ивана путалось сознание. Его мозг оказался в состоянии дежавю. Он был уверен, что сие с ним уже когда-то происходило. Что его небритая щека уже была поджарена в другой реальности.
Из раны сочилась кровь. Она казалась жидкой и недостаточно красной. Или она так на ладони его смотрелась? Увидев свои окровавленные пальцы, он понял, что зрение вернулось. Но вернулось оно каким-то странным, словно к глазам приставили бинокль удаляющей стороной.
Ивана вырвало. Он поглядел на отторженную жидкость, но антиматерии в ней не обнаружил. Или его новое качество зрения не позволяло обнаружить искомое.
Для чего-то все это нужно! — спросил себя Иван.
Ему стало так плохо, что он свернулся калачиком и вновь прислонился спиной к батарее. На сей раз он не чувствовал ни ее жара, ни запаха гриле-ванной человечины. Его огромные стальные мышцы сотрясал озноб. Иван глядел, как по коже руки бегут мурашки. Их забег был столь медленным, такими бледными представлялись бегуны, что у больного сия картина вызывала удивление.
Щурясь, он продолжал наблюдать за забегом, став болельщиком самой бледной мурашки.
— Давай! — подбадривал он фаворитку шепотом запекшихся губ. — Не подведи, девочка!..
Его вновь стошнило. Зеленое месиво вылилось на забег мурашек.
— До Нового года осталось двенадцать дней! — возвестило соседское радио.
Иван не смог посчитать, сколько дней у него забрала антиматерия. Он не ел, не пил, не существовал… Его тело решительно направлялось к смерти, а колония муравьев, живущая под шкафом, терпеливо ждала окончательного перехода вещества из физического состояние в органическое…
А потом пришла она.
Высокая, с крупными чертами лица.
Она не закричала, увидев его, почти сгнившего, воняющего сгоревшим стейком и многодневными испражнениями. Она подошла вплотную, взяла Ивана за ступни ног и оттащила от батареи.
Он открыл глаза и сквозь перевернутый бинокль смотрел на нее.
— С Новым годом! — поздравила и взмахнула копной каштановых волос. — Ты чем-нибудь здесь питался?
От вопроса женщины его вывернуло пустотой.
— Я так и знала.
Она прошла в ванную и пустила струю воды.
Сумка, принесенная ею, была полна всем необходимым для восстановления его жизни.
Она поставила на огонь сковороду с толстым дном, вытащила из пакета куски мяса и бросила их жарить.
Иван учуял запах баранины, и желудок его вывернулся вакуумом.
Она очищала и дезинфицировала его лицо тампоном, смоченным перекисью водорода, заливала загнившие раны йодом.
— У тебя будет красивый шрам!
Он почти не различал ее. Так, лишь силуэт в полумертвых глазах перемещался. Зато запах ее кожи ласкал ноздри. Значит, был жив.
— Ты? — спросил.
— Я, — ответила.
— Настя?
— Как хочешь…
Его тело было иссушено. Потерявшее шестьдесят процентов веса, оно походило скорее на древние мощи, чем на тело живого человека. Поэтому она без труда подняла Ивана на руки и отнесла в ванную. Положила в теплую воду и придерживала за голову, как будто младенца купала.
— Ты не умрешь, — приговаривала.
— Настя? — шептал он, чувствуя, как сухая, почти бумажная кожа втягивает влагу магистральной воды.
— Как хочешь, — повторила. — Могу быть Машей.
— Это холодная вода или горячая? — спросил.
— Значит, не чувствуешь…
— Нет. Почти ничего не вижу и плохо слышу…
— Все равно не умрешь.
Она сунула руку под воду, и ее длинные пальцы дотронулись до его интимного места. Пальчики провели некоторые манипуляции и вернулись восвояси, не сумев оживить узбекский меч доблести.
Он закашлялся.
Она попросила его сдержаться и не тошнить в ванну.
— А может, и не выживешь, — добавила.
— Антиматерия во мне, — прошептал Иван и ухватился за край ванны. — Я проглотил ее. — Ногти на его пальцах отросли кривыми и желтыми.
Неожиданно она склонилась и поцеловала его руку.
— Я люблю тебя!
— Постарайся в этот раз! — попросил он.
— Конечно.
Она вернулась с кухни, принеся обычные миски с привычной едой. Засовывала в его полумертвый рот крошечные кусочки, улыбнулась, когда он первый раз сглотнул.
— Нет, не умрешь…
Накормив, разделась и пришла к нему. Великолепная, полная сил и красоты, она казалась ему смертью, пришедшей таким прекрасным образом за его душой.
Она легла в ванну с другой стороны, напротив, и он глядел на нее с жадностью через свой перевернутый бинокль. Ее полная грудь вздымалась, и с сосков стекали капельки воды. Как он плохо видел!!! И ее раздвинутые колени, словно бы она знала о его почти слепоте и выставлялась потому бесстыдно, уверенная, что слепцу никогда не узреть сокровенного бурлеска!.. Издевалась… Но Иван, со слепленными гноем глазами и истощенный до полусмерти, не утерял возможности взращивать в своем воображении недостающие фрагменты мироздания, а потому она, лежащая перед ним в самом прекрасном женском естестве, явилась его сознанию, словно запущенная перед объективом телескопа «Хаббл». С самыми мелкими деталечками своей наготы, представилась она ему… Самый заветный космический объект — голое тело любимой женщины. Он наслаждался ею лишь внутренним взором своим, а потому умирать не хотел.
— Настя!
— Хочешь, буду Настей.
— Иди ко мне!
Обладая ею, он плакал. Узбекский меч доблести просиял силой кованого металла и проложил дорогу к царствию небесному!
Вода из ванны выплескивалась и стремилась протечь на соседей, что могло спровоцировать новый международный конфликт.
Она утирала с его изувеченных щек слезы и сама почти плакала. Она понимала, что не от физических мучений страдает ее Иван, что из-за муки, раздирающей его душу, страдает он. Но что это за мука, она опять не могла понять. Ее это пугало!.. Ей более не хотелось перемен.
Они вытолкали почти всю воду из ванны.
Ну и, как водится, за ними пришли! Сначала долбили в дверь, крича матерно и злобно. Соседей понять было несложно, а потому за истошными криками прибыли спасатели и вскрыли двери, используя болгарку.
Зрелище представилось жуткое. Истощенный, полуживой чечен на трясущихся ногах, с восставшим мечом доблести, и незнакомая красавица с идеальным телом. И по всей квартире трупный запах.
Русская душа странно отходчива и переменчива.
— Ах ты сучка блудливая! — закричал кто-то из соседей. — Да что же ты с нашим чеченчиком сделала?!
Спасатели, конечно, тотчас перекрыли в ванной воду, попросили женщину спрятать от соблазнов голое тело как можно надежнее, а Ивану вызвали по рации «скорую».
— Не надо «скорую», — просил он.
— Ах, замучили зверька! — продолжала стенать залитая водами любви соседка с прической под Мирей Матье. — Да как же так уходили человека! Кожа да кости!.. А эту арестуйте! Высосала из него все чеченское семя!
Здесь прибыл и участковый, попросил документы. Взял ее паспорт и прочел:
— Анастасия Ольговна Переменчивая, — поднял на женщину глаза. — А как это — Ольговна?
— Так случилась, — улыбнулась Настя участковому, да так улыбнулась ослепительно и безгрешно, что младшему лейтенанту тотчас захотелось пасть ниц и простоять перед этой женщиной всю жизнь на коленях.
— Да не ее это паспорт! — сообщил полицейскому следующий из обывателей. — Знаем мы Настьку, шалаву чеченчика нашего! Не она это! Настька тощая, с сиськами-прыщиками, а эта… Или опять он ее слил?..
— Проверим, — пообещал лейтенант, виновато глядя на красивую женщину со следами влаги на прекрасном высоком лбу. От секса влага или конденсат банный, почему-то заинтересовался полицейский. Или волнуется…
Прибыла «скорая».
Иван стоять более не мог, лежал теперь на диванчике, прикрыв срамные места полотенцем.
Дежурный врач к Ивану не подходил, все выспрашивал спасателей, что да кто.
Она нахамила врачу.
