Эрик-Эмманюэль Шмитт - Женщина в зеркале
Она отерла слезы и хихикнула:
— Попался! Я уже давно научилась разыгрывать номер «пьяная пай-девочка с раненым сердцем».
— Я чуть было не попался.
Успокоенный, он наклонился к ней, удержавшись на табурете. Ее восхитила его способность держать равновесие — ей самой не удавался подобный трюк.
Трезвенник скользнул упругими губами по ее шее, поднялся к уху, слегка прикусил мочку, а затем обольстительно прошептал:
— Я хочу тебя.
Она в смятении задумалась, вспомнив свое твердое решение говорить «нет».
— Пойдем! — выпалила она, схватив его за руку — Дэвид последовал за ней, думая, что она ведет его в какой-то укромный уголок. Однако, преодолев нескончаемую металлическую лестницу, они попали на мостик, откуда был хорошо виден весь зал; он представлял собой коридор, затянутый сеткой, по которому перемещались электрики и звукоинженеры.
— Почему здесь?
— Дэвид, давай разыграем сцену из фильма пятидесятых годов. Знаешь, когда плейбой в смокинге встречает женщину в золотистом длинном платье.
— Ты видела свое длинное платье? — хмыкнул он, указывая на полоску, обтягивавшую ее ягодицы. — Похоже, оно малость село при стирке.
— Дэвид, пожалуйста, немного романтики. Ты что, совсем не романтичный?
Он вздохнул, нахмурившись:
— Ты считаешь, что назначила мне встречу в романтическом месте?
Пожав плечами, она указала пальцем на огромный складской ангар, переделанный в ночной клуб:
— Это место может быть всем, чем угодно. Нужно только включить воображение. Смотри, например, вот этот кабель…
— Да?
— Так вот, стоит мне захотеть — он превратится в лиану. А дискотека — в джунгли.
— Ага, — лицемерно поддакнул он. — Я — Тарзан, ты — Джейн. Тут твой костюм почти к месту. Удалим еще несколько деталей.
Он живо придвинулся к ней, приподнял топ, обнажив живот, к которому тут же прижал свои горячие ладони. Она завелась и уже была готова его обнять, но заставила себя следовать клятве мудрости.
— Смотри! — с восторгом воскликнула она, отступая от него и поправляя топ.
В одно мгновение Энни перелезла через заграждение, схватила кабель, свисавший с колонны, потянула его… и бросилась вниз с обезьяньим воплем:
— А-а-а-а… хи-хо-хи-ха… а-а-а-а!
Легкая, воздушная, Энни бесстрашно летала над танцполом. Она освободилась от всего: от прошлого, от своей слабости, от самой себя. Она чувствовала себя героиней. У Дэвида это точно должно было вызвать восхищение.
Поскольку кабель раскачивался все сильнее, Энни с победным кличем задела зеркальный шар. Услышав ее вопль и заметив подвижную тень, посетители клуба подняли головы. Танцующие сбились с ритма. Все задавались вопросом, почему эта девушка в сапогах висит, раскачиваясь на тросе. Может, это новый аттракцион?
Музыка смолкла, внезапная тишина привела толпу в состояние ступора.
Все отчетливо различили эйфорические выкрики Энни, истерически громко комментировавшей каждый пролет: до присутствующих дошло, что это не новый спектакль, а опасная фантазия пьяной девицы.
Всем, кроме Энни, было очевидно, что раскачивающийся маятник скоро швырнет ее прямо в шар.
— Скорее! Звоните пожарным! — заорал бармен.
Энни помахала ему:
— Ку-ку!
Этот акробатический трюк сильнее раскачал кабель, что ускорило столкновение. Видя, что ее обожаемый шар приближается, Энни закричала, словно мать, воссоединившаяся с обожаемым чадом:
— О мой шар, мой милый, любимый шарик!
Она с размаху врезалась в него, издав вопль победителя родео. Выпустив трос, Энни обхватила шар.
Зрители затаили дыхание.
Шар заскрипел, казалось сопротивляясь неизбежному, затем разом сорвался с потолка и рухнул, увлекая за собой Энни.
К счастью, танцующие успели расступиться.
Шар разбился о танцпол.
При виде едва заметных подрагиваний тела, сопровождавшихся хриплыми рычащими звуками, первые прибывшие на место происшествия спасатели решили, что лежащая на спине умирающая стонет от боли, но, склонившись над ней, тотчас поняли, что развалившаяся среди зеркальных осколков Энни весело смеется.
4
Едва Анна добралась до опушки леса, как все сомнения отпали.
Идти.
Вперед.
Бежать, когда лес поредеет. Живо перескакивать через ручейки. Избегать ферм. Прятаться, если птицы смолкнут, заслышав человека.
Затаиться в кустах. Задержать дыхание. Не дрожать при появлении зайца или белки. Не попадаться на пути кабанов. Выжидать, когда браконьер уйдет. И снова бежать, положившись на удачу, так как глазами невозможно уследить за тем, куда ступают ноги.
Так она мчалась, полагаясь скорее на инстинкт, чем на разум, тело ее вытягивалось, ноги поднимались, отрываясь от земли. Листва и ветви уже не задерживали ее, они отступали, не хлеща, а лаская ее лицо. Крапива щадила ее. Не ведая ни страха, ни усталости, девушка мчалась вперед, уверенная, что лес — ее союзник. Сколько часов это длилось, сказать невозможно. Анна чувствовала, что, по мере того как она удалялась от Брюгге, у нее прибывали силы, каждый шаг возвращал ей свободу и спокойствие.
Какая удача!
Разбившееся зеркало означало, что ее свадьба не состоится. Супружеская опочивальня разлетелась стеклянными осколками, отражение невесты разбилось вдребезги; это означало, что Анна избавилась от неволи.
Какое облегчение! Она проворно сбежала по деревянным ступенькам, и ни одна не выдала ее поскрипыванием. Она уверилась в этом, когда переступила порог дома и вдохнула деревенские запахи предместья Сент-Андре, а потом ощутила, как грязь весело разлетается из-под ее босых ног.
Весь день она бежала от опасности.
Теперь, на закате, Анна остановилась у ручья, погрузила по локоть руки в прохладную воду, остудившую горящие от усталости мышцы, и долго пила.
Что же она будет есть?
Сейчас она еще не чувствовала голода, а потом будет день — будет и пища.
Синицы вдруг перестали щебетать.
Солнце зашло.
Небо, лишившись лазурной сини, сделалось блекло-серым. Из лесной чащи донесся резкий выкрик одинокого вяхиря.
Анна вздрогнула.
Сумерки сгущались, и колоннада буковых стволов обступала ее все теснее. Холод давал о себе знать.
Она заметила величественный дуб, к которому не смели подступиться другие деревья. Повелев ей приблизиться, он предложил ей ковер из мха вместо подстилки, корни — вместо подушки и раскидистые ветки как полог королевской колыбели.
Она склонилась перед ним, потом, задрав голову, оглядела.
Как он был величествен! Он источал силу, внушал почтение. Храня молчание, дуб говорил с ней. Конечно же, это был необычный представитель растительного мира! Перед Анной высилось мощное, гипнотически завораживающее дерево — дерево, пережившее века, в котором скрывались тонны опыта.
Можно ли мимолетно коснуться его? Пронесся ветерок, и листва зашелестела, словно бы выражая согласие, Анна приложила ладонь к коре дуба.
Ее охватило чувство величайшего блаженства. Из узловатых внутренностей дерева исходила горячая сила, она проникала сквозь ее кожу, растекалась по телу. «Я многому могу научить тебя», — сказало дерево. Анна кивнула. «Этим вечером я расскажу тебе о достоинстве неподвижности, — добавило дерево. — Не шевелись».
И тогда Анна, успокоившись, приникла к нему, подумав, что надо бы прочесть молитву, но, пробормотав начальные слова, провалилась в сон.
Ее совсем не смутило, что на рассвете она проснулась в незнакомой местности: неведомые леса нам всегда кажутся более знакомыми, чем новые дома.
Поутру она какое-то время ломала голову: и как это она отважилась? Стоит ли идти дальше? Но если она повернет назад, то тогда к чему было это бегство? Она ведь вовсе не стремилась избавиться от Филиппа, она отправилась в путь, чтобы обрести что-то… Но что? Этого она не знала.
Пока Анна прохаживалась вдоль реки, в сумятице мыслей всплыло очевидное решение: она останется здесь. Быть может, в конце концов ей удастся обрести то, что она ищет…
Возбужденная, с пылающим лицом, она вернулась к дереву и обхватила его руками. Ей передался его покой, с сомнениями было покончено; прижавшись к стволу губами, Анна шепнула, что остается.
В этот день она принялась открывать для себя природу. Анна радовалась тому, что может неспешно насладиться тем, что прежде было ей недоступно — ни в былой крестьянской жизни, ни позднее, когда они поселились в городе.
Она углубилась в трепещущий лес, в потоки тени и потоки света. У нее из-под ног выскакивали пушистые мячики — дикие кролики улепетывали прочь. То тут, то там проклевывалась новая травка, такая нежная, свежая, что Анна не смела топтать ее. Под прошлогодними бурыми сплющенными папоротниками пробивались бледные молодые побеги, толкаясь скрюченными пальчиками. Выше лопались почки на деревьях, ветви разрастались и обретали зеленый убор.
