Елена Кутинова - Банда слепых и трое на костылях[истерический антидетектив]

Старушка не проронила больше ни слова и поспешила выйти.

— Поговорим на нейтральную тему, — предложила я.

— Например? — отозвался Впальтохин.

— Например, о животных.

— Ладно, я больше люблю кошек.

— А я обожаю собак.

— Кошки лучше, они независимы, не подлизываются к хозяину, как собаки, живут сами по себе.

— Собаки — друзья. Они преданные и все понимают. У каждой собаки есть словарный запас. Своей я могу сказать: Чак кушать мусор — Лена гулять нет. Собаки умнее.

— Кошка способна найти свой дом за десять тысяч километров. Я статью читал. Из Сибири одна кошка шла в Харьковскую область к своему хозяину. Он в тюрьме сидел, приручил котенка, а как на волю выпустили — домой уехал. И кошка его нашла, представляешь, в деревенском доме — два года добиралась.

— Во–первых, странно, что, несмотря на профессию, ты все еще веришь написанному. А во вторых, у кошек язык шершавый, а у собак — мяконький и горячий.

— Неужели тебе не ясно, что кошки лучше! — заорал Впальтохин. Лицо его побагровело, глаза расширились. Он стоял в середине комнаты, растопырив ноги и руки: — Кошки лучше, кошки лучше! Кошки луууууууччччччччшшшееееееееееееееееееее!!!

Охваченная тупой яростью, я тихо, но настойчиво, пикнула:

— Собаки.

Расшвыривая макулатуру, Серега подскочил к стене и задолбил в нее со всей дури. И тут, стенка, глухо стонущая под его ударами, зазвенела во мне, как колокол.

— Серега!

— Что? — взревел он.

— А ну, стукни в другое место.

— Пожалуйста! — провыл Впальтохин и стал колотить ботинком в другую стену.

— Теперь опять туда стукни.

— Если это может казаться смешным, я доставлю тебе такое удовольствие!

— Теперь чуть повыше, сантиметров на сорок.

— Чего ты добиваешься? — не выдержал, почти успокоившийся, Впальтохин.

— Мне кажется — за стеной прослушивается пустота. Я подошла к изувеченной стенке и постучала костяшками пальцев — Теперь здесь — я стукнула сантиметров на сорок повыше.

— Похоже, мы начинаем сходить с ума, — сказал Серега и сел.

— Ты не встречал здесь чего–нибудь тяжелого?

— На самом деле все животные прекрасны, в отличие от людей — говорил Серега, игнорируя мой вопрос, и подозрительно меня разглядывая.

Я махнула на него рукой и стала обыскивать окрестности. Ни топора, ни лома, конечно, не обнаружилось. Но бронзовый бюстик Дзержинского показался мне подходящим средством, и я принялась пулять этим бюстиком в сомнительное место. Впальтохин сверлил меня взглядом, исполненным непонимания и жалости.

Когда одежда взмокла от пота, а мышцы умоляюще задрожали — от стены отвалился кусок штукатурки. Я схватила ложку, обтерла юбкой прилипшую гречку, и принялась сковыривать черенком все, что поддавалось усилиям. Наконец обнажился кирпич, и я бухнулась на матрац, чтобы как следует отдышаться. Впальтохин иронично скривил губы и застонал:

— Ба! Какая восхитительная инсталляция! Вершина искусства! Лена, право, как тебе удалось такое! Это спазм величайшего вдохновения! Непревзойденно!

Спустя минуту, он неожиданно последовал моему примеру.

— О, вы снизошли до редактирования моего шедевра? — съязвила я.

— Кирпич!

— Ну?

— Везде известняк, а здесь силикатный кирпич!

— И что?

— В этом месте был когда–то проем, или окошко. Его заложили!

Мы долго лупили, ковыряли, долбили, рубили, колотили, колупали всеми подручными средствами: ложками, бюстами, железками, деревяшками, гвоздями, подошвами, ногтями, ключами — пока один кирпичик не сдался и не выпал. Прильнув лицом к образовавшейся дырке, откуда медленно выползала крепчайшая вонь, Серега заключил: «Там темно».

Не успел он этого произнести, как за дверью раздался шорох. Молниеносно заложив отверстие газетами, мы ломанулись к двери — и встретили коробку с обедом.

— Кушать пока не будем — сказал Серега — там такой смрад, что…

— Лучше не продолжай.

К вечеру мы расширили проем до такого размера, что в него запросто мог пролезть человек. Я натянула на лицо кофту, чтобы смягчить воздействие страшной вони. Мы сделали факел из палки, служившей некогда ножкой стула, и обнаружили с его помощью узкую нишу мусоропровода. Запах исходил снизу. Оттуда же раздавался странный, неприятный писк.

— Что это? — затряслась я — какие–то механизмы?

— Да, биоробот системы «Крыса» — засмеялся Серега.

— Крысы?

Я завопила: А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а-а!!!

— Тише, ты что, крыс боишься?

— Больше всего на свете! Я даже дохлых боюсь, даже мест, на которых они лежали!

— Придется привыкать. Как там в твоем сне было?

— «В кабинете Фуфкина есть лазейка»…

— Ведь, по словам Антонины Федоровны, это и есть кабинет следователя-НКВДэшника. Отсюда мы и должны сбежать. Куда, по–твоему, можно веками бесплатно мусор сбрасывать?

— В катакомбы?

— Если мы в подвале, ниже катакомб ничего быть не может.

— Я не полезу! Там заблудиться — раз плюнуть!

— Тебе же сказали — гномы помогут, ты что, не веришь в гномов?

— Одно дело сон, а другое — жизнь!

— А по–моему — одна хрень!

Впальтохин швырнул в смердящую трубу Дзержинского и тот быстро отозвался мягким ударом.

— Невысоко — метра два от силы. По сигаретке — и в путь.

— Не полезу! — заверещала я.

— Не боись — подбодрил Серега, — у меня друзья — сталкеры. Главное — надписи читать. Пути исхожены — не пропадем. За нас потусторонний мир болеет.

Впальтохин принялся собирать по комнате деревяшки. — Это для факелов, объяснил он, заворачивая их в ленинский флаг, вместе с несъеденными обедами, и сбрасывая вниз.

— Я первый, даю сигнал — прыгаешь ты!

— Ни за что!

— Тогда оставайся, к ужину котлеточки подоспеют. А я пошел.

Серега смастерил новый факел, поджег его зажигалкой, затем ловко подтянулся и исчез в устрашающей темноте.

Я осталась одна. В животе замер колючий комок страха. Ноги затряслись, голова закружилась, в спине ерзал отвратительный холодок. Когда, наконец, почти из небытия, прогудел голос Впальтохина:

— Ну что, прыгаешь, или остаешься? — кричал Серега далеким эхом.

— А что там?

— Свалка, как и предполагалось. Спускайся!

Я окинула прощальным взлядом осточертевший кабинет Фуфкина. Покидать его было боязно. По крайней мере, здесь был свет, еда, какая–никакая постель. А что может нас ожидать в подземелье? Темень, сырость, голод и смерть. Однако ничего не могло быть хуже, чем оставаться здесь одной. Я спрятала лицо в кофту и сиганула вниз.

Упала мягко — на кучу зловонной мерзости. И тут поджидало следующее испытание — вокруг кишмя кишело полчище крыс. От ужаса я не могла сдвинуться с места. Впальтохин вцепился в мою руку и силой потянул за собой. Я бежала за ним, зажмурившись и зажав нос, стараясь ни о чем не думать. Успокаивающе действовало лишь странное ощущение живого тепла, возникшее между правым плечом и шеей.

Когда ноги, наконец, почувствовали твердую почву, я растворила глаза и откупорила нос. Взору предстала унылая панорама подземелья. Мы остановились. Впальтохин поджег новую деревяшку и вдруг испуганно вылупился на меня.

— Что?

— Только без паники — заговорил он сниходительно–убаюкивающим тоном, как разговаривают с детьми, или больными — на тебе сидит крыса.

Я обернулась в сторону приятного тепла, столкнувшись с внимательным взглядом жирной крысищи, с белым пятнышком на носу. Впервые я видела это животное так близко, и, как ни странно, совсем не чувствовала отвращения. А потом, эти пронзительные, даже мудрые, глаза! Серега направил на нее горящий конец палки. Крыса взвизгнула и нырнула под мою кофту — я завыла всем организмом: А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-А–А–А-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а–а–а-а-а!!!

Впальтохин стал исступленно меня трясти, и «чудище» выскользнуло, растаяв в темноте.

Мы долго шатались в объятиях подземелья. Катакомбы действительно были испещрены надписями, но вопреки своей самоуверенности, Впальтохин в них ничего не смыслил. Мы не отыскали ни одного внятного указания, как, допустим, в народных сказках: «Прямо пойдешь — в село Нерубайское попадешь, направо свернешь — дорогу домой отыщешь, налево порулишь — сокровища откопаешь». Встречались значки, цифры и автографы следующего содержания: «Здесь были Базед и Брэйнз» или «KRAFTWERK METALLICA MОNOWAR».